Окна квартиры Анжелы Уоррен выходили на Риджентс-парк. В этот весенний день теплый воздух вливался в раскрытое окно, и если б не ровный, зловещий гул проносящихся внизу машин, можно было бы представить, что находишься в деревне.

Дверь открылась, и Пуаро отвернулся от окна. В комнату вошла Анжела Уоррен.

Он видел ее не в первый раз. Несколько дней назад мисс Уоррен выступала на конференции в Королевском географическом обществе, и Пуаро, воспользовавшись случаем, послушал ее лекцию. Выступление ему понравилось, хотя и получилось, возможно, несколько суховатым с точки зрения широкой публики. Мисс Уоррен оказалась прекрасным лектором – говорила без пауз, не отвлекаясь. Голос ее звучал четко, ясно и мелодично. Она не пошла на уступки той части зрителей, которая ждала романтики и приключений. Никаких душещипательных историй и совсем мало того, что представляло бы общественный интерес. Четкое и немногословное перечисление фактов, прекрасно проиллюстрированных умело подобранными слайдами, с вытекающими из них логическими выводами. Все четко, ясно, последовательно и убедительно.

Душа Пуаро ликовала. Приятно обнаружить научно организованный ум.

Теперь, видя ее вблизи, он подумал, что Анжела Уоррен легко могла быть очень красивой женщиной. Правильные, хотя и резкие, черты лица. Тонко очерченные темные брови, ясные и умные карие глаза, чистая бледная кожа. Плечи она держала прямо, а в ее походке было что-то слегка мужское.

Определенно ни малейшего сходства с жалобно визжащим поросенком. Вот только на правой щеке вытянулся, морщиня кожу, давно заживший шрам, оттягивавший вниз уголок глаза. Никто, наверное, и не догадывался, что глаз не видит. Сама мисс Уоррен, подумал Пуаро, так долго жила с этим увечьем, что, скорее всего, давно привыкла к нему и не замечала.

Ему вдруг пришло в голову, что из пяти человек, привлекших его внимание в ходе расследования, успехов и счастья достигли отнюдь не те, кто вступил в жизнь с наибольшими преимуществами. Худший результат показала Эльза, имевшая вначале все: молодость, красоту, богатство. Словно цветок, захваченный нагрянувшим внезапно заморозком и не успевший распуститься…

Сесилии Уильямс, как могло показаться со стороны, похвастать было нечем, однако Пуаро не обнаружил ни отчаяния, ни уныния, ни упадка духа. Жизнь увлекала ее, она не утратила интереса к людям и событиям. Огромное интеллектуальное и моральное преимущество давало ей строгое викторианское воспитание, которого мы ныне лишены: Сесилия Уильямс исполняла свой долг на том жизненном посту, который назначил ей Господь, и убежденность в своей правоте служила ей верной защитой от каменьев и копий зависти, недовольства и сожаления. С ней оставались воспоминания, ей были доступны, благодаря строжайшей экономии, маленькие радости, а здоровье и бодрость духа позволяли сохранять интерес к жизни.

И вот теперь в Анжеле Уоррен – этой юной особе, обезображенной и претерпевшей неизбежное унижение – Пуаро увидел, как он надеялся, дух, окрепший и закаленный непрестанной борьбой за уверенность в себе и твердость. Озорная, непослушная девочка-подросток стала сильной, волевой женщиной, чьи немалые умственные способности и неиссякаемая энергия позволяли достигать амбициозных целей.

Пуаро чувствовал, эта женщина успешна и счастлива. Она живет полной, яркой жизнью и получает от нее огромное удовольствие. Впрочем, детектив предпочитал женщин другого типа. Восхищаясь ясным, логическим умом Анжелы Уоррен, он ощущал присутствие в ней духа femme formidable[16], что настораживало его и даже пугало. Вкусу Пуаро всегда отвечали женщины яркие и экстравагантные.

С Анжелой перейти к цели визита не составило труда. Никаких уловок и ухищрений не потребовалось. Пуаро рассказал о встрече с Карлой Лемаршан, и лицо мисс Уоррен осветила теплая улыбка.

– Малышка Карла? Она здесь? Так хотелось бы ее увидеть…

– Вы поддерживали связь?

– Вряд ли это можно так назвать. Я училась в школе, когда она уехала в Канаду, и понимала, что через год-два она забудет нас. Потом, в более поздние годы, мы иногда обменивались подарками на Рождество, и это была единственная ниточка между нами. Мне представлялось, что она полностью погрузится в тамошнюю жизнь и ее будущее связано с той страной. Оно бы и к лучшему, учитывая обстоятельства…

– Конечно, так могло бы быть. Смена имени, смена места жительства… Новая жизнь. Но не все так просто.

Пуаро рассказал Анжеле о помолвке, о письме, полученном Карлой по достижении совершеннолетия, и мотивах ее приезда в Англию.

Мисс Уоррен слушала его спокойно и внимательно, ничем не выдавая своих чувств, но, когда гость умолк, негромко сказала:

– Молодец Карла.

Пуаро удивленно посмотрел на нее. С такой реакцией он столкнулся впервые.

– Вы одобряете, мисс Уоррен?

– Конечно. Я желаю ей успеха и сделаю все, чтобы помочь ей. Знаете, я чувствую себя виноватой из-за того, что не предприняла ничего сама.

– То есть вы допускаете возможность того, что она права?

Анжела Уоррен кивнула:

– Конечно, права. Каролина его не убивала. Я всегда это знала.

– Мадемуазель, вы меня удивляете, – пробормотал Эркюль Пуаро. – Все остальные, с кем я разговаривал…

– Никого не слушайте, – перебила она. – Я ничуть не сомневаюсь, что косвенных доказательств предостаточно. Моя убежденность основывается на знании. Я знаю свою сестру. Знаю определенно, что Каро не могла никого убить.

– Разве можно быть настолько уверенным в другом человеке?

– В большинстве случаев, наверное, нет. Согласна, человек способен на любой сюрприз. Но в случае с Каролиной у меня есть особые причины судить лучше, чем кто-либо еще.

Она дотронулась до изуродованной шрамом щеки.

– Видите? Вы, наверное, слышали об этом? – Пуаро кивнул. – Дело рук Каролины. Вот почему я уверена – просто знаю, – что она не убивала.

– Для большинства аргумент не очень убедительный.

– Да, скорее наоборот. По-моему, его даже использовали как доказательство вспыльчивости и неуправляемости Каролины. Исходя из того, что она ранила меня, специалисты утверждали, что точно так же она отравила своего неверного мужа.

– Я, по крайней мере, вижу разницу. Внезапная вспышка неуправляемого гнева отнюдь не означает, что дальше последует кража яда и использование его по назначению на следующий день.

Анжела Уоррен покачала головой:

– Нет, нет, я совсем не это имею в виду. Постараюсь объяснить, чтобы вы поняли. Предположим, в повседневной жизни вы человек доброжелательный и мягкий, но при этом подвержены вспышкам ревности. И предположим еще, что в какой-то период жизни, когда самоконтроль давался вам особенно трудно, вы в приступе гнева совершаете некое действие, которое едва не приводит к убийству. Представьте себе, какой это шок для вас, какой ужас. Для человека чуткого и ранимого, вроде Каролины, это кошмар навсегда. Как и чувство вины. Она ничего не забыла. Страх и раскаяние остались с ней на всю жизнь.

Тогда я сама толком этого не понимала, но теперь, оглядываясь назад, вижу все совершенно ясно. Тот случай, когда она поранила меня, не давал ей покоя. Память о нем преследовала Каролину постоянно. На всех ее поступках лежала тень того события. В нем объяснение ее отношения ко мне. Всё – для меня. Мне – только самое лучшее. Для Каро я всегда шла первой. Половина ее ссор с Эмиасом случалась из-за меня. Я ревновала и изводила Эмиаса как только могла: стащила кошачьи капли, чтобы добавить ему в напиток, а один раз подбросила ежа ему в постель. Но Каролина всегда была на моей стороне.

Мисс Уоррен помолчала.

– Конечно, я вела себя безобразно. Каролина ужасно меня избаловала. Но речь о другом. Мы же говорим о том, как это отразилось на ней. В результате той вспышки гнева она прониклась стойким отвращением к любым действиям такого рода.

Каро всегда следила за собой, жила в постоянном страхе перед тем, что нечто подобное может повториться. А еще она предприняла собственные меры защиты. Одна из них – большая вольность в выражениях. Она думала – и с точки зрения психологии, наверное, была права, – что если выплеснет агрессию в словах, то избавится от соблазна выразить агрессию в действиях. Практика показала, что метод работает. Я слышала от нее такие, например, высказывания: «Как бы мне хотелось покрошить его на кусочки и сварить в масле». Она могла сказать мне или Эмиасу: «Будешь надоедать – убью». Она не стремилась избегать ссор и в них давала себе полную волю. Понимала, что в ней живет импульс к насилию, и предусмотрительно давала ему выход. Стычки с Эмиасом перерастали у них во что-то невероятное.

Пуаро кивнул.

– Да, подтверждение этому есть. На суде говорили, что они жили как кошка с собакой.

– Вот именно. В этом и заключается проблема свидетельских показаний. Они бестолковые и создают неправильное представление. Конечно, Каро и Эмиас ссорились! Конечно, они говорили друг другу жестокие, оскорбительные и возмутительные вещи. Чего никто не понимает, так это того, что им нравилось ссориться. Да, нравилось! И ей, и Эмиасу. Такая вот склеилась парочка. Обоим нравилась драма, эмоциональные сцены. Большинство мужчин – другие. Им хочется покоя. Но Эмиас был художником. Он любил кричать, угрожать, возмущаться. Он как бы выпускал пар. Такие, потеряв запонку, ставят на уши весь дом. Знаю, звучит странно, но жизнь в режиме непрерывных ссор и примирений была их идеалом! Они так развлекались. – Анжела нетерпеливо тряхнула головой. – Если б меня не услали, если б мне позволили выступить в суде, я бы так всем и сказала. – Она пожала плечами. – Только не думаю, что мне поверили бы. Да и я сама тогда не понимала этого с такой ясностью, как теперь. Я знала это, но не осознавала всего, и мне в голову не приходило попытаться изложить все словами. – Посмотрела на Пуаро. – Вы ведь понимаете, что я хочу сказать?