Начальник полиции не проронил ни слова, и Стрэчен, судорожно сглотнув, произнес:

– Констебль спросил, на поле ли мэр. Кларк ответил «да». И тогда констебль сказал: «Он мне очень нужен. Мистера Кэмпбелла обнаружили мертвым в Ньютон-Стюарте». После этого они пошли по дороге, и я уже ничего не мог расслышать. В общем, я вернулся домой, чтобы поразмыслить над ситуацией.

– К каким же выводам пришли?

– Я не знал, как эти события отразятся на мне, но сообразил, что сейчас нельзя тревожить Фарренов. Это могло вызвать подозрение. В любом случае мне требовалось время, чтобы все хорошенько обдумать.

– Тогда вы впервые услышали о Кэмпбелле?

– Да. Это была совсем свежая новость.

– Она вас удивила?

– Естественно.

– Но вы не побежали к соседям выяснять подробности, как это сделал бы на вашем месте любой другой человек.

– Нет.

– Почему?

– Да на что, черт возьми, вы намекаете? Не побежал, и все.

– Когда Питер Уимзи зашел к вам позднее в тот же день, вы так и не побывали в Керкубри?

– Нет.

– Его светлость сообщил новость о смерти Кэмпбелла вашей жене. Она уже слышала об этом?

– Нет. Я не знал подробностей, и посчитал, что лучше ей ни о чем не говорить.

– Вы признались лорду Питеру, что вам известно о смерти Кэмпбелла?

– Нет.

– Почему?

– Жене показалось бы странным, что я не поделился с ней.

– Его светлость спрашивал о синяке под глазом?

– Да. Я солгал относительно его происхождения.

– Зачем?

– Это не его дело.

– А как отреагировала на это объяснение ваша жена?

– А вот это уже не ваше дело.

– Вам тогда не пришла в голову мысль, что убийство совершил Фаррен?

– Об убийстве речи пока не шло.

– Верно, мистер Стрэчен. Именно поэтому ваше поведение кажется таким странным. Вы повидались в тот день с миссис Фаррен?

– Да.

– Что вы ей сказали?

– Сообщил о событиях предыдущей ночи.

– И все? А вы не говорили, например, что ожидаете обвинения Фаррена в убийстве и чтобы она следила за тем, какие дает показания полиции?

Стрэчен усмехнулся:

– А разве это не один из тех вопросов, которых вы не должны задавать и на которые я не должен отвечать?

– Поступайте как хотите, мистер Стрэчен. – Начальник полиции поднялся со своего места. – Похоже, вы неплохо знаете законы. И вам наверняка известно, например, что пособник убийцы тоже несет соответствующее наказание?

– Разумеется, сэр Максвелл. А еще мне известно, что во время допроса свидетеля нельзя угрожать – ни открыто, ни завуалированно. Я могу еще чем-нибудь быть вам полезен?

– Нет, благодарю, – вежливо ответил начальник полиции.


По дороге в Керкубри сэр Максвелл размышлял над тем, что дает следствию рассказ Стрэчена. Если история об оставленной на столе записке для Кэмпбелла правдива – а начальник полиции был склонен думать, что это так, – то рассказ Стрэчена камня на камне не оставил от версии, старательно выстроенной его коллегами. Это означало следующее: либо Кэмпбелл был жив после визита Стрэчена и никакого убийства на дороге не было, либо кто-то неизвестный явился в дом Кэмпбелла после полуночи, и этот самый человек и есть убийца.

Существовала также вероятность, что никакой записки не было, Стрэчен застал Кэмпбелла дома и убил. Это вполне согласовывается с показаниями Фергюсона. Но в таком случае зачем придумывать историю с запиской? Чтобы бросить тень на Фаррена? Нелепо. Ведь единственным разумным объяснением поведения Стрэчена является стремление выгородить Фаррена или же попытка защитить себя как соучастника преступления.

Еще один участник событий. Кто бы это мог быть? До сих пор показания Фаррена полностью подтверждались. Сначала подъехала машина с телом, а затем – Стрэчен. Если был какой-то третий человек, Фергюсон, к сожалению, ничего не заметил и не услышал. Фергюсон…

Фергюсон.

А кстати, почему подозрения с него сняты?

Ему было проще остальных проникнуть в жилище Кэмпбелла незамеченным. Нужно было обойти дом и отпереть дверь ключом. Ведь он наверняка не раз видел, куда его прячет хозяин. Но нет, это абсурд, и не только потому, что у Фергюсона есть алиби: начальник полиции никогда не верил в алиби безоговорочно. Просто данная версия оставляла без ответа один важный вопрос: где находился Кэмпбелл, когда к нему зашел Стрэчен? И если Стрэчен застал его дома, то почему умолчал об этом?

Если предположить, что Стрэчен обнаружил Кэмпбелла мертвым – убитым Фергюсоном – чуть ранее, что тогда? Неужели Стрэчен в сговоре с соседом покойного?

Ну наконец-то хоть одна здравая мысль. Проблемы возникли из-за того, что все это время они подозревали в убийстве только одного художника. Фергюсон вполне мог убить соседа, а потом отправиться в Глазго для обеспечения себе алиби. А Стрэчен тем временем остался дома, чтобы инсценировать несчастный случай и нарисовать картину.

История о драке с Фарреном и падении в шахту звучала не слишком убедительно. Все это время Стрэчен мог находиться в Ньютон-Стюарте. То, что он возвращался окольной дорогой, соединяющей Критаун и «Энвос», наверное, удастся доказать. В таком случае он успел бы съездить в Миннох, нарисовать картину и сбежать.

Но зачем втягивать Фаррена? Неужели Стрэчен не мог придумать более правдивого объяснения своему отсутствию в течение всей ночи, не упоминая при этом имени друга? Ведь его рассказ выглядел крайне подозрительно и свидетельствовал о том, что Стрэчен хладнокровный злодей.

А он очень умен. Мгновенно улавливал суть вопросов еще до того, как они были заданы. Проницательный, хитрый, осторожный. Мог заранее придумать изощренный план.

Страчен оказался настолько предусмотрителен, что даже отвез собственную шляпу в Фолбе и оставил ее на краю одной из шахт. Однако он слишком открыто продемонстрировал свое торжество.

Впервые за долгое время начальник полиции ощутил настоящее удовлетворение, он до такой степени воодушевился, что решил заехать к Уимзи и поделиться с ним своими умозаключениями, но его светлости не было дома.

Рассказ Грэма

– Послушайте, Уимзи, – раздраженно произнес Уотерс, – мне бы хотелось, чтобы вы нашли себе какое-то занятие по душе. Ступайте на берег реки с удочкой или покатайтесь по окрестностям на автомобиле. Я не могу нормально работать, когда вы ходите вокруг и что-то вынюхиваете. Меня это выбивает из колеи.

– Прошу прощения, но мне это нравится. По-моему, самое радостное времяпрепровождение – праздно стоять и наблюдать, как трудятся другие. Посмотрите, как популярны рабочие, орудующие на улицах Лондона электрическими бурами. Сын герцога, сын кухарки, сын сотни королей… Независимо от статуса люди могут стоять часами и слушать, пока не лопнут барабанные перепонки. А все почему? Они получают удовольствие от собственного безделья, в то время как другие работают.

– Наверное, – кивнул Уотерс. – Только вот шум не позволяет зевакам услышать комментарии рабочих относительно их поведения. Вам бы понравилось, если бы я мешался под ногами, наблюдая, как вы расследуете дела?

– Это совсем другое, – возразил Уимзи. – В основе расследования лежит секретность. И результаты никоим образом не должны стать достоянием общественности. Но вы можете понаблюдать за мной, если желаете.

– Отлично! Тогда бегите и начинайте что-нибудь расследовать, а я приду и понаблюдаю, когда завершу свою работу.

– Не утруждайтесь, – усмехнулся Уимзи. – Вы можете наблюдать за мной прямо сейчас. Причем совершенно бесплатно.

– Сейчас вы занимаетесь расследованием?

– Совершенно верно. Если бы вы могли приподнять верхнюю часть моей черепной коробки, то увидели бы, как там вращаются колесики и шестеренки.

– Надеюсь, это расследование ведется не в отношении меня?

– Все на это надеются.

Уотерс бросил на его светлость тревожный взгляд и отложил палитру.

– Послушайте, Уимзи, я не понимаю, к чему вы клоните. Я же все вам рассказал, и вы мне вроде поверили. Полицейским можно простить то, что они замечают лишь очевидное, но я всегда думал, что вы не лишены здравого смысла. Если бы Кэмпбелла убил я, то мне пришлось бы позаботиться о более убедительном алиби.

– Это зависит от того, насколько вы умны, – холодно промолвил Уимзи. – Помните «Похищенное письмо» Эдгара Аллана По? Глупый преступник вообще не думает об алиби. Тот, кто немного поумнее, говорит себе: «Если я не хочу навлечь на себя подозрения, нужно обзавестись хорошим алиби». Но самый умный убийца рассуждает следующим образом: «Все ожидают, что преступник обеспечит себя первоклассным алиби. Но на самом деле наоборот. Чем прочнее у меня будет алиби, тем сильнее меня станут подозревать. Я поступлю иначе. Придумаю не совсем идеальное алиби. И тогда люди решат, что если убийство совершил я, то придумал бы себе более убедительное оправдание». Да, именно так я поступил бы на месте преступника.

– Тогда вы бы плохо кончили.

– Не исключено. Хотя порой полицейские бывают настолько глупы, что не желают копнуть чуть глубже. Жаль, что так получилось с вашим велосипедом, да? – Уотерс вновь взял в руки палитру. – Не хочу даже обсуждать эти глупости.

– Я тоже. Продолжайте рисовать. Сколько у вас кистей! Вы пользуетесь всеми?

– Нет! – с сарказмом воскликнул Уотерс. – Держу их здесь для хвастовства.

– Вы всегда носите принадлежности в этой сумке? У вас тут как в дамской косметичке: все вперемешку.

– Я легко нахожу то, что мне нужно.

– Кэмпбелл тоже ходил с сумкой.

– И это нас объединяет, верно?

Уотерс выхватил из рук его светлости свою сумку, выудил оттуда тюбик с бледно-розовой краской, выдавил небольшое количество на палитру, завернул крышку и бросил тюбик назад в сумку.