В доме теперь постоянно толклись рабочие, которые что-то переделывали. Сначала в магазине, потом на втором этаже, затем в кухне. Окно спальни – единственного места, где еще можно было уединиться, – было загорожено строительными лесами, все время стучал молоток и жужжала пила. Каждый месяц что-то строили. Джулиус хотел, чтобы кухня работала еще лучше, посетителей обслуживали еще быстрее, поэтому то и дело увольнял какого-нибудь работника ради более способного. Два здания уже не справлялись с наплывом посетителей, а в соседнем доме была мануфактурная лавка, дела в которой шли так себе. Решено: он выкупит лавку у владельца, продаст товар, возможно даже с небольшой прибылью. В будущем оборудует кухню на каждом этаже, чтобы подавать еду еще горячей. Эти лифты такие медленные. На каждом этаже будут свои официанты и повар. Работники перегружены, рук не хватает – наймем еще, здесь улучшим, там расширим, поменяем то и это, о, вот еще идея, а тут сделаем по-другому.

Джулиус никогда не жил настоящим, а всегда смотрел на полгода, а то и на год вперед. Дело разрасталось, но ему этого было мало. Он не сидел сложа руки и не думал: «Так-так, дела идут превосходно, отдохну-ка я, а там видно будет». Он управлялся со всем играючи. То ради забавы придумает маленькое усовершенствование вроде летних оранжевых навесов над окнами, то установит уличные жаровни, какие были во времена его детства в Париже.

В часы наибольшего наплыва посетителей – с часу до двух пополудни – он стоял в большом нижнем зале, зорким взглядом выхватывая из общей картины то одно, то другое и тут же мысленно делая заметку. «Столики в углу стоят слишком тесно, людям повернуться негде, надо что-то с этим делать… Почему бы не поставить высокие стулья у барной стойки? А хорошая идея… Следующим летом в новом здании выделим специальное место, где будут подавать напитки со льдом весь день, а не только во время обеда. Уж с этим-то Эльза справится, раз ничего другого не может… Ну вот! Новый официант уронил поднос – уволить или вычесть ущерб из жалованья?.. Верхние залы полные – это хорошо. А вон столик в углу пустой. И чего этот болван-официант не скажет внизу, что тут места много?.. Ветчина свежайшая, завтра на сэндвичи пойдет – надо сказать им на кухне, чтоб ничего не выбрасывали… Кассир – расторопный и смышленый малый, отправлю вниз – в малом зале его таланты пропадают даром… Кофе не нравится? Наверное, слишком много цикория – дешевый, надо закупать тот же, что и раньше, два шиллинга не экономия. Ну же, недоумок, пошевеливайся, помоги посетителю снять пальто – обходительность в нашем деле превыше всего. Какую бы еще выгоду для посетителей придумать? Не брать, что ли, чаевые с нового года, хм, хорошая идея, надо попробовать… Листья салата обычно остаются почти нетронутыми, будем делать сэндвичи – тосты с сардинами и салатом, – используем остатки, будут у нас фирменные сэндвичи: с яйцами и сыром, с окороком и языком… Все, рыба протухла, нельзя такую подавать, клиентов потеряем, вот тупая повариха – отказать ей от места, раз нюх отшибло… Мест нет, юношу завернули к выходу… Ох уж этот английский климат! Если б не он, можно было бы на крыше сад разбить, посетители бы своих женщин туда приводили – столики на двоих под зонтиками… Черт, черт, ну почему я живу в Лондоне?.. Так, кто там посреди лета спрашивает, есть ли у нас колбаски? Скажи „да“, не мотай ты головой, баран, придумаем что-нибудь похожее, нельзя отказывать клиентам… Быстрее, ну быстрее же, вон посетитель съел отбивную, тарелку забирайте пустую… несите ему клубнику со сливками, у нас ее сегодня слишком много, все равно испортится, поставьте перед ним и уйдите, он не откажется… Уборных мало, надо еще две, а то люди стоят в коридоре, теряют терпение… мороженое водянистое – ни вкуса, ни цвета…»

Мысли его перебегали от посетителей к подаваемым блюдам, от верхнего зала к нижнему и кухням. Он ничего не упускал из виду и был одновременно повсюду.

Прошло два года, три, четыре… Кафе «Леви» становилось все больше и лучше каждые полгода и постепенно из скромной пекарни и кондитерской превратилось в крупное популярное заведение. Неприметные клерки, что толклись днем на тротуарах с неизменными саквояжами и зонтиками в руках – самоуверенные и самодовольные, похожие один на другого молодые люди, которые год за годом просиживали в пыльных конторах, – валом повалили в кафе «Леви» и стали считать его неотъемлемой частью своей жизни.

Они и не заметили, что обед стоит уже не шиллинг и три пенса, а шиллинг и шесть пенсов, что, кроме обычного меню, появилось особое – с ценами нисколько не ниже, чем в ресторанах; глупцы, они воображали, что экономят время и деньги на обедах, которые так привлекательно и ловко сервируют на «мраморных» столиках расторопные официанты, не берущие чаевых. «Выгода задаром, – думали они. – Выгода задаром». Джулиус хотел, чтобы они именно так и думали, а сам с довольной ухмылкой складывал выручку в карман. Вся эта коммерция оказалась такой простой штукой: знай себе играй на людских слабостях да богатей.

Для Эльзы, которая еще недавно плакала от холода в чердачной каморке на Клиффорд-стрит, все эти преобразования были чем-то страшным и ненавистным. Кафе стало слишком большим, она терялась в этой атмосфере всеобщей расторопности, где работники безошибочно и вовремя выполняли все указания. Она, простая кухарка, которая пекла пироги в маленькой капризной печке, вынуждена была отступить перед умелыми вышколенными поварами. Ее отправляли из одного зала в другой, ей велели то стоять за прилавком, то обслуживать столики, то приглядывать за кассой, и каждый раз у нее ничего не получалось. Она нигде не поспевала, забывала заказы, не могла рассчитать сдачу.

Еще ей было очень трудно оттого, что она так и не выучила как следует английский. Какая-нибудь шутка или быстро сказанная фраза – и Эльза переставала что-либо понимать. А стоило Джулиусу появиться рядом, как она терялась окончательно, начинала запинаться и краснела от стыда. Она совершала одну ошибку за другой и не осмеливалась поднять голову, чтобы не видеть его холодный и презрительный взгляд и не слышать, как он постукивает пальцами по столу или барной стойке – это означало, что он рассержен.

– Никакого от тебя толку, – часто выговаривал он ей в конце дня. – Верхний зал тебе доверить нельзя. Ты всех задерживаешь. Придется вместо тебя кого-нибудь другого поставить.

Уязвленная и расстроенная, Эльза склоняла голову.

– Ты хоть что-нибудь толком делать можешь?

Она пыталась оправдаться, но что тут скажешь, если он прав?

– Я же стараюсь, – возражала она. – Изо всех сил. Но кругом все происходит так быстро, и я теряюсь – ну, глупая я просто.

– Глупость мне тут не нужна, – хмурился он. – Она мне не по карману.

Она начинала думать, что он, наверное, на грани разорения, что все это стоило ему ужасных денег и скоро он признается, что прогорел. Они по-прежнему жили очень бедно в двух каморках на верхнем этаже. Если бы кафе приносило прибыль, он бы, конечно, сказал ей, что можно не так сильно экономить. Она уже много месяцев не могла купить новое платье, не говоря уже о всяких мелочах: чулках, ночных рубашках. Приходилось корпеть с иголкой над лоскутами дешевой материи. Одежду просить не хотелось, раз они и так на грани разорения. Только бы Джулиус не попал в тюрьму за долги.

– Только одно осталось – уж там-то сглупить не получится, – объявил он как-то Эльзе. – Сиди в гардеробе. Чаевые оставляй себе. Купи черное платье и передник, будешь хоть выглядеть поприличней. И серьги эти сними.

Итак, Эльза – прекрасная танцовщица из Касбы – теперь днями просиживала в гардеробе. Сил возражать у нее не было. Впервые за пять лет можно было хоть сколько-то отдохнуть. Теперь, когда он управлял кафе, она видела Джулиуса только по вечерам, и они все больше отдалялись друг от друга. С каждым новшеством он как будто продвигался на шаг вперед, а она оставалась позади, не поспевая за ним. По вечерам они сидели за скудным ужином в единственной гостиной – безрадостной и бедно обставленной: он ел молча, в голове его, как всегда, роились идеи и планы, а она забирала у него пустые тарелки, мыла посуду, штопала его носки, сидя на маленьком стульчике, чувствовала себя служанкой, единственная задача которой – исполнять его желания и не прерывать его молчаливые размышления.

Обязанности гардеробщицы были почти незаметными, Эльза не участвовала в жизни кафе и в управлении им. Она все больше замыкалась в своем маленьком мирке, не замечая, что жизнь вокруг кипит, не отдавая себе отчета в том, как все изменилось.

Джулиус был «управляющим», «хозяином» – важной фигурой, к которой она не имела отношения. Он жил своей собственной жизнью, даже время текло для него по-другому, и их дороги все больше расходились.


В тысяча восемьсот девяностом году кафе «Леви» в Холборне занимало целиком трехэтажное здание, объединившее под своей крышей три или четыре бывшие лавки. Весной того же года Джулиус выкупил весь ряд примыкающих друг к другу домов, и теперь его владения простирались до Саутгемптон-роуд.

За пять лет кафе разрослось, как гигантский гриб, и единственным, кто не придал этому никакого значения, был сам Джулиус, который принимал такое положение дел как должное. Он всегда знал, что разорение ему не грозит, поэтому, вместо того чтоб гордиться тем, чего он достиг к тридцати годам, став объектом зависти и «занозой» для всех мелких лавочников в округе, он считал кафе на Холборн-стрит чем-то вроде маленького ручейка, который разольется мощной полноводной рекой. Теперь, когда на него работал хорошо обученный персонал и необходимость за всем приглядывать отпала, у него появилось время подумать, прицениться к недвижимости и осознать будущую значимость Вест-Энда как центра коммерции. Стрэнд[30], Лестер-сквер, Пикадилли… Через десять-пятнадцать лет они станут самыми оживленными улицами и площадями с театрами, ресторанами и толпами людей, которых нужно будет кормить и развлекать. Его не интересовала ни другая сторона Пикадилли, ни Бонд-стрит, ни район Мэйфер; своим новым плацдармом он избрал Оксфорд-стрит, которая обещала стать торговой Меккой для мелких буржуа с их неистребимой любовью к дешевизне, стадным инстинктом, подспудным стремлением ухватить что-нибудь задаром – вот они-то и должны были привести Джулиуса к полному процветанию.