Не сказав поэтому больше ни слова, я допил пиво и ушел.

Вернувшись в отель, я слегка перекусил и настроил приемник на «Евросаунд». Передавали биржевые новости. Я дождался интересующих меня сведений: «Квота Фрейт Трейдере»: 878 1/8 плюс 2 1/8», — и выключил приемник.

Система связи «Почта — биржа» ограничена по времени, но зато застрахована от дураков. Её разработал один из сотрудников нашего шифровального отдела. Она настолько безопасна, что позволяет доверять свои сообщения обычной почтовой связи, и в Федеративной Республике Германии действует так же безукоризненно, как и любом другом уголке земного шара. Агент может не наклеивать марки на конверт, потому что найти марку не всегда бывает возможно (например, когда выходишь из театра). Куда более важно то, что конверт без марки, как правило, регистрируется, так как он должен быть вручен адресату в руки для получения соответствующей доплаты. Таким образом, даже если у агента имеется при себе важный документ и он подозревает, что за ним следят с целью овладеть этим документом, он может запросто отделаться от него у первого почтового ящика и тем самым Обеспечить его сохранность. В «Евросаунде» у нас есть специальный человек, который получает наши донесения, пересылаемые подобным образом. Радиостанция «Евросаунд», существующая под покровительством НАТО и Индустриального союза Бенелюкса, транслирует легкую музыку, последние известия США, Великобритании и Франции, к также коммерческие программы.

Центр имеет возможности (о которых никто не подозревает) дважды в день вставлять $ Передачи биржевых новостей сведения о курсе несуществующих акций. В моем случае это было «Квота Фрейт Трейдере». (Во время цоссеновской операции «Квота» являлась позывным сигналом и варьировалась пятью разными способами: «Квота Фрейт Трейдере» полностью. «Квота Фрейт», «Квота Трейдере», просто «Квота» и «КФТ».) Каждый из этих вариантов таил в себе ключ к Одной из пяти кодовых систем. Агент, как правило, прибегает к помощи кодовой книги, так как цифры в графе «Стоимости» и «Курса» (878 1/8 плюс 2 1/8, как было сегодня) имели тысячи значений. «8», стоящая отдельно, имела иной смысл, чем «6», стоящая впереди «7», и совсем другое значение, если появлялась перед «78». Дроби также могли изменить смысл сигнала, который дается основной суммой цифр. И так далее. Я не имею кодовой книги, потому что предпочитаю полагаться на свою память.

Программы «Евросаунда» финансируются крупными концернами и рассчитаны на слушателей, предпочитающих легкую музыку, а также для тех, кто слушает сообщения последних известий и развлекательные программы. Никто, конечно, не интересовался биржевыми новостями, и передачи их следовало бы прекратить после первых же социологических исследований интересов радиослушателей. Однако финансирующие радиостанцию предприятия настояли на том, чтобы биржевые новости транслировались дважды в день, ведь при этом упоминались их акции, что являлось для них лишней рекламой. Факт остается фактом: со времени введения в действие нашей системы связи «Почта — биржа» ни один из радиослушателей не обратился в «Еросаунд» и не поинтересовался, какого черта означает «Квота Фрейт Трейдере» и где можно приобрести акции этой фирмы.

Система ответа по радио имеет два преимущества. Письменный ответ на сообщение агента занимал бы больше времени и мог быть перехвачен, даже будучи отправлен без марки. Доплатное письмо, доставленное мне в отель «Принц Иоганн», оплачивалось бы дежурным администратором и дожидалось бы на его конторке моего прихода в течение многих часов, а иногда даже и дней. Это было рискованно. Получать письма до востребования тоже ненадежно.

Второе преимущество системы «П. — Б.» заключается в том, что, в каком бы краю света ни находился агент, он мог получить адресуемое ему сообщение в точно установленное время. Агент мог, если это было неизбежно, принять сообщение, даже находясь на людях — в баре или еще где, даже стоя бок о бок с представителем противной партии.

Однако система эта медленна, и ею нельзя пользоваться в срочных случаях, когда приходится идти на риск, который в любой стране заключается в том, что Центр может по многим причинам работать против интересов полицейской службы этой страны. В случае со мной телефонный звонок в берлинскую резиденцию был рискован и поэтому допускался лишь при исключительных обстоятельствах, так как я противостоял интересам определенных сотрудников Федеральной полицейской службы, скрытых экс- и неонацистов, заполнивших департамент, начиная с верхних чинов (как только что арестованный Эвальд Петерс) и до рядового полицейского. Увидев, что я отошел от телефона, любой сотрудник органов безопасности, предъявив свои документы, мог потребовать от служащего отеля, ресторана, бара или от телефонистки, чтобы ему сообщили, по какому номеру я звонил. Я уже не говорю о возможности подключения к линии.

Против этого у нас есть два спасения. Существует условный язык, согласно которому «Сегодня вечером я ужинаю с Дэвисом» означает в действительности: «Я отправляюсь на задание», и так далее. Если нужно сообщить что-нибудь более сложное устно или по телефону, мы прибегаем к помощи диалекта Рабинд-Танат, на котором разговаривал Лахриста, наш сотрудник. Лахриста уже давно находился в Берлине и служил в нашей резидентуре, в свободное время работая над диссертацией, посвященной лингвистическим проблемам.

Для подтверждения личности и полномочий Поля я отправил его фотографию по почте и привел в действие всю систему. Как правило, агенту вручалась фотография человека, которому было приказано войти с ним в контакт, если прежде они никогда не встречались. Когда в Центре получали по почте чью-либо фотографию без сопроводительной записки, это значило только одно: «Кто это такой?»

Ответ гласил — 878 1/8  плюс 2 1/8: «Назвался своим именем. Полностью доверьтесь ему. Связной из Лондона».

Покинув Лондон более двух лет назад, я никогда прежде не слышал о нем. Я бы вовсе не встретился с ним, если бы смерть КЛД не создала чрезвычайной обстановки. Вилли Поль (так он именовался в меморандуме) прилетел из Лондона для связи со мной. Где он сейчас? Летит обратно? Счастливый, мерзавец!

Проснувшись, я тут же вспомнил узкие плечи Инги, позу, в которой она стояла передо мной. Непрошеное воспоминание. Во сне я видел черную пантеру. Я пытался восстановить в памяти весь сон, но тщетно. Сны уходят в первые же секунды пробуждения, словно призраки на рассвете.

Я принялся размышлять о более практических делах. Перед сном я задался одной проблемой, и к утру она была разрешена. Решение: начать действовать сегодня же.

Я допустил слишком много предположений, и это ни к чему не привело. Так я предположил, что люди в автомобиле хотели убить меня, а не фрейлейн Линдт. Я предположил, что человек, который следил за мной на Унтер-ден-Эйхен, был противником, и ошибся. Я мог ошибиться и в отношении автомобиля. Возможно, они имели намерение убить не меня. Может быть, они даже и не подозревают о моем существовании. Моя позиция будет ложной, если я буду исходить из того, что, пока я выходил на охоту за Цоссеном, он начал охотиться за мной.

Итак, я все еще должен вызвать огонь на себя. Если они уже напали на мой след, что ж, я ничего не потеряю оттого, что начну действовать. Я должен оказаться там, где им нужно, и не терять надежды, что проживу достаточно для того, чтобы нанести удар.

Еще не было десяти часов, когда я появился в канцелярии прокурора Западного Берлина и принес досье на трех раскрытых мной военных преступников, а также документы, подтверждающие, что я работаю в контакте с комиссией «Зет», как это и было в действительности. В течение шести месяцев я действовал, соблюдая строгую конспирацию; теперь я высунул голову, чтобы «Феникс» мог меня увидеть.

— Нам ничего не известно об этих лицах, — жалобно произнес герр Эберт.

— Теперь вам известно все, господин генеральный прокурор.

Он высокопарно поклонился; голова его была похожа на большой булыжник, удерживающий равновесие на другом, еще большем голыше. Несколько месяцев назад я познакомился с его досье, так как мне косвенно приходилось иметь дело с руководимым им учреждением. Правда, ему не было известно, что это через меня прокуратура получила улики, согласно которым он подписывал ордера на арест.

Я ждал двадцать минут, пока он, грузно переваливаясь в кресле, читал принесенные мной документы. Улики против этих трех людей были собраны мной в течение последней недели, и я рассчитывал вручить их моему преемнику, чтобы помочь ему сделать хороший старт в работе. Теперь я сам воспользовался ими.

— Весьма доказательно, герр Квиллер.

— Да.

— По-видимому, ваши источники заслуживают доверия. Должно быть, вам пришлось много потрудиться.

Он взглянул на меня из-под рыжеватых бровей. Он пожелал узнать, как мне удалось докопаться до всего этого таким образом, что он даже не слышал обо мне.

Его лицо оставалось по-прежнему сосредоточенным.

— Необходимо немедленно арестовать их.

— Да.

— Может быть, вы сообщите мне адреса, где разыскать этих людей?

— Если вы дадите указания полиции «Зет», я отправлюсь вместе с ними.

— Но в этом нет необходимости.

— И все же...

— Вы желаете принять участие в задержании?

— Если вы предпочитаете это выражение.

— Хорошо. — Он поднял трубку.

Всегда бывает радостно на душе, когда делаешь то, что хочешь, хоть и не обязан этого делать. Я не должен был присутствовать при предстоящих крестах хотя бы потому, что это потворствовало бы садистскому удовольствию видеть этих людей в тот момент, когда Немезида кладет руку им на плечо. Однако я помню одного из них, Раушнига, инспектирующим строй девушек, направленных в Дахау для «специального лечения». Они стояли раздетые вдоль стены в коридоре, и он отобрал десять из них для медицинских экспериментов. Не знаю, что именно произошло с ними, но знаю — смерть их была нелегкой.