— Странных и интересных. Потерпите, капитан Меллори, — официальным тоном ответил Миллер. — Всего несколько минут потерпите. Эти минуты для вас не пропадут даром, даю вам слово, капитан Меллори.

— Ну хорошо, — Меллори был заинтригован, но Миллеру он доверял полностью. — Как знаешь. Только не слишком тяни.

— Благодарю, начальник, — официальность трудно давалась Миллеру. — Времени потребуется немного. Здесь имеются свечи или лампа? Вы ведь говорили как-то, что островитяне никогда не оставляют без них даже нежилой дом.

— Да, верно. И этот обычай сослужил нам неплохую службу, — Меллори заглянул под скамью, пошарил там, выпрямился и произнес: — Две-три свечи здесь найдутся.

— Мне нужен свет, начальник. Окон здесь нет. Я сам проверил. О’кэй?

— Зажги пока одну, а я выйду наружу и погляжу, не просвечивает ли в щели. — Для Меллори намерения янки были темным лесом, но спокойная уверенность Дасти предупреждала неуместное любопытство. Через минуту Меллори вернулся. — Снаружи не видно ничего, — сообщил он.

— Вот и прекрасно. Спасибо, начальник, — Миллер зажег вторую свечу, сбросил со спины рюкзак, положил его на лежанку и некоторое время молча стоял рядом.

Меллори взглянул на часы, затем на Миллера.

— Ты собирался мне что-то сообщить, — поторопил он.

— Да, так оно и есть. Я говорил о трех вещицах, — он порылся в рюкзаке и вынул черную коробочку, чуть поменьше спичечной. — Экспонат «А», начальник.

— Что это? — Меллори удивленно поглядел на нее.

— Взрыватель с часовым механизмом, — Миллер стал отворачивать заднюю крышку. — Не работает, — тихо добавил он. — Больше не работает. С часами все в полном порядке, а контакт отогнут назад. Эта штуковина может протикать до второго пришествия и даже фейерверка не устроит,

— Но как это...

— Экспонат «Б», — Миллер вроде бы и не слышал его. Он открыл коробку с детонаторами, бережно извлек капсюль из специального ватного гнезда и поднес к самым глазам. Потом поглядел на Меллори. — Устройство с гремучей ртутью, начальник. Всего шесть гранов, но этого достаточно,

чтобы оторвало пальцы. Чертовски чуткая штука: стукни слегка, сразу срабатывает. — Он разжал пальцы, и капсюль упал на пол. Меллори инстинктивно зажмурился и откинулся назад, когда американец с размаху ударил по капсюлю тяжелым кованым каблуком. Однако взрыва не последовало. Не случилось буквально ничего. — Вот. Тоже не слишком хорошо работает, не так ли, начальник? Сто против одного, что и остальные пусты. — Он достал пачку сигарет, зажег одну, поглядел на вьющийся вокруг свечи дым и только после этого спрятал пачку в карман.

— Ты хотел еще что-то показать мне, — спокойно напомнил Меллори.

— Да, я хотел показать вам и еще кое-что, — голос Дасти был таким ледяным, что у Меллори пробежал холодок между лопаток. — Я хотел показать вам шпика, предателя, самого злостного, увертливого и двуличного ублюдка, которого я когда-нибудь видел. — Янки извлек из кармана бесшумный пистолет и крепко держал его в руке. Дуло пистолета было нацелено прямо в сердце Панаиса. Он продолжал еще спокойнее, чем до этого: — Иуда-предатель ничто по сравнению с этим другом, начальник. Сними-ка куртку, Панаис.

— Какого черта ты вытворяешь? Спятил, что ли? — Меллори направился к нему, злой и ошарашенный, но наткнулся на вытянутую руку Миллера, жесткую, как железная решетка. — Что за чертова чепуха? Он и английского-то не знает!

— А может, все-таки знает? Вот почему он пулей выскочил из пещеры, когда Кейси сообщил, что услышал снаружи какие-то звуки... и вот почему он первый сбежал из рощи. Вы же отдавали приказ по-английски? Сними-ка куртку, иуда, или я прострелю тебе руку! Даю две секунды.

Меллори хотел схватить Миллера за руку, но не сделал ни шагу, увидев лицо Панаиса: зубы оскалены, в угольно-черных глазах смертельный блеск. Меллори ни разу не видал такой злобы на человеческом лице. Злобы, мгновенно сменившейся болью, тоской и безнадежностью, когда пуля тридцать второго калибра впилась чуть повыше локтя.

— Еще две секунды и — вторую руку, — деревянным голосом сказал Миллер.

Но Панаис уже срывал с себя куртку, не спуская с Миллера темных звериных глаз. Меллори невольно вздрогнул и поглядел на Миллера. Безразличие. Только это слово и годилось, чтобы передать выражение лица американца. Безразличие. Сам не понимая почему, Меллори почувствовал, как по спине опять побежал холодок.

— Повернись, — пистолет не дрогнул.

Панаис медленно повернулся. Миллер шагнул вперед, схватил воротник рубашки и резким рывком сорвал ее.

— Ба, кто бы мог подумать? — протянул Миллер. — Удивительно, удивительно! Помните, начальник, нам рассказывали, что этого типа публично пороли немцы на Крите? Пороли до тех пор, пока не показались ребра. Спина его в ужасном состоянии, не так ли?

Меллори глянул на спину грека и не сказал ничего. Он был выбит из колеи. Мысли мелькали, как в калейдоскопе. Он пытался осмыслить неожиданную ситуацию. Ни единого шрама, ни единого пятна на темной гладкой коже.

— Ничего удивительного. Просто на нем все заживает как на собаке, — произнес Миллер. — И только я своими мерзкими вывихнутыми мозгами мог додуматься до того, что он был немецким агентом на Крите, стал известен союзникам как член «пятой колонны», потерял значение для немцев и под покровом ночи катером был переброшен обратно в Наварон. Пороли его! Добирался сюда, на Наварон, через острова в шлюпке! Пыль в глаза, вот что все это!.. — Брезгливо скривив рот, Миллер умолк. — Хотел бы я знать, сколько сребреников он получил там, на Крите, пока немцы не нашли ему другого применения?

— Но, господи, нельзя же убивать человека только потому, что он враг?! — возразил Меллори. Как ни странно, в нем вовсе не было той решимости, которая слышалась в голосе. — Сколько бы у нас осталось союзников, если бы...

— А, еще не убедились? — Миллер небрежно махнул Панаису пистолетом. — заверни-ка левую штанину, предатель. Еще две секунды.

Панаис сразу выполнил приказ. Черные, полные ненависти глаза не отрывались от Миллера. Грек поднял темную материю штанины до колена.

— Повыше!.. Вот так, моя крошка, — подбодрил его Миллер. — А теперь сними повязку, сразу всю. — Прошло несколько секунд, Миллер сокрушенно покачал головой. — Страшная рана, начальник, тяжелая рана?!

На темной жилистой ноге не было ни царапины.

— Кажется, теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, — задумчиво произнес Меллори. — Но какого черта...

— Очень просто. Есть по крайней мере четыре причины. Этот молодчик, этот предатель, скользкий ублюдок! Даже на милю не подползла бы к нему ни одна уважающая себя змея! Он притворился раненым, чтобы остаться в пещере у Чертовой песочницы, когда мы, четверо, отбивались от солдат Альпенкорпуса у рощи.

— Почему? Боялся, что ли?

— Этот молодчик ничего не боится. Он отстал, чтобы оставить записку. Он и потом оставлял записки на видном месте, когда делал вид, что бинтует ногу. В записке сообщалось, где мы выйдем из пещеры, и была любезная просьба к немцам выслать нам навстречу делегацию. И они выслали эту делегацию. Помните? Тот автомобиль, который мы увели у немцев, чтобы проскочить в город. Тогда я впервые заподозрил этого друга. Помните? Он отстал от нас и вскоре догнал. Слишком быстро догнал для человека с подбитой ногой. Но я не был уверен до конца. И только сегодня, на площади, когда я открыл рюкзак...

— Ты назвал только две причины, — напомнил Меллори.

— Вот я и добрался до остальных. Третий номер. Он мог отвалить, как только покажется впереди встречающая делегация. Предатель вовсе не собирался доводить дело до того, чтобы и его ухлопали, раньше чем он получит жалованье. И — четвертый номер. Помните ту трогательную сценку, когда он испрашивал у вас разрешения остаться в сквозной пещере? Что же, разве он собирался покончить с собой?

— Хотел показать немцам нужную пещеру, это ты имеешь в виду?

— Точно. После он совсем отчаялся. Я не был полностью уверен в предательстве, но сильно подозревал. Не знал я, что он предпримет. Поэтому и трахнул его как следует, когда увидел немецкий патруль, пробирающийся по склону.

— Понятно, — спокойно сказал Меллори. — Теперь понятно. — Он в упор посмотрел на Миллера. — Тебе следовало предупредить меня раньше. Ты не имел права...

— Я хотел это сделать, начальник, но не было возможности. Этот молодчик все крутился около. Я хотел было сообщить об этом полчаса назад, когда поднялась стрельба.

Меллори понимающе кивнул.

— А как ты его заподозрил, Дасти?

— По можжевельнику, — коротко ответил Миллер. — Помните, Турциг сказал о том, что нас выдало? Он упомянул о можжевельнике.

— Правильно, мы ведь жгли можжевельник.

— Конечно, жгли. Но немец утверждал, что учуял запах на Костосе. А ветер весь день дул от Костоса!

— Господи, — пробормотал Меллори. — Конечно, конечно, а я это совсем упустил из виду.

— Но фриц почему-то знал, где мы. Откуда? У него же нет дополнительной пары глаз на затылке, как и у меня их нет. Ему кто-то подсказал. Ему подсказал этот вот приятель. Помните, я упомянул о его разговоре со своими друзьями в Маргарите, когда мы спустились туда за провиантом? — Миллер С отвращением сплюнул. — Все время меня дурачил. Друзья! Я и не подозревал, насколько был прав. Конечно, это были его друзья, его немецкие друзья! И жратва, которую он, как утверждал, забрал из немецкой кухни... Он и вправду ее там взял. Это точно. Входит прямо на кухню я просит еду. А старик Шкода дает ему еще собственный чемодан, чтобы можно было ее туда напихать!

— Но немец, которого он убил по дороге из деревни? Я уверен...

— Панаис его действительно убил! — В голосе Миллера была усталая уверенность. — Что значит лишний труп для местного солнышка?! Небось наткнулся на этого ублюдка в темноте, вот и пришлось его прирезать. Местный колорит. Помните? С ним был и Лука. А он не мог позволить, чтобы Лука его заподозрил. Он всегда мог обвинить в убийстве Луку. Этот тип не человек. А помните, как его впихнули в комнату Шкоды? В Маргарите, вместе с Лукой? Как у него текла кровь из раны в голове?