Глаза у обоих уже слипались от усталости. Виктор пододвинул расстеленные спальники поближе к огню, пожелал хозяину доброй ночи, и они с Анной наконец улеглись.

Он спал крепким, глубоким сном, как спится после целого дня в горах, и проснулся перед самым рассветом от петушиного крика.

Он повернулся на другой бок — посмотреть, проснулась ли Анна.

На полу лежал свернутый спальный мешок. Анны не было…

В доме все еще спали; тишину нарушало только петушиное кукареканье. Виктор поднялся, оделся, обулся и вышел за порог.

Веяло холодом; на мгновение все вокруг застыло, как бывает перед самым восходом. В небе гасли последние звезды. Долину, лежавшую далеко внизу, скрывали облака. И только здесь, на подступах к вершине, было ясно.

Поначалу дурных предчувствий Виктор не испытывал. Он знал, что Анна хорошо ориентируется в горах и на ногах держится так же уверенно, как он, — возможно, даже увереннее. Она не станет зря рисковать. Кстати, старик говорил, что подъем не тяжелый. Его, конечно, задело, что Анна ушла, не подождав его. Они ведь договорились ходить только вместе. Он не знал, как давно она ушла, намного ли его опередила. Надо было как можно скорее ее догнать.

Он вернулся в дом захватить запас еды на день — Анна ничего с собой не взяла. Решил, что рюкзаки они заберут на обратном пути, перед спуском в долину, и вероятнее всего еще раз переночуют в деревне.

Его шаги разбудили хозяина. Он сразу заметил пустой матрац и вопросительно взглянул на Виктора.

— Жена ушла раньше. Я собираюсь за ней.

Старик нахмурился, шагнул к открытой двери и долго глядел наверх, в сторону вершины.

— Зря ты ее отпустил, — произнес он. — Напрасно позволил уйти одной.

Он казался удрученным, качал головой и что-то бормотал себе под нос.

— Не беспокойтесь, — уговаривал его Виктор. — Я быстренько ее догоню, и мы постараемся вернуться до вечера.

Он ободряюще похлопал старика по плечу.

— Боюсь, уже поздно, — произнес тот. — Она уйдет к ним. А если попадет к ним, то не вернется. Они не отпустят.

Он снова употребил это слово — sacerdotesse. Он явно предчувствовал недоброе. Настроение старика передалось Виктору, и в нем тоже шевельнулся страх.

— Вы хотите сказать, что на Монте-Верита кто-то живет? И этот кто-то опасен? Моя жена может пострадать?

Старик заговорил — торопливо, сбивчиво; в потоке слов трудно было уловить смысл. Нет, сказал он, sacerdotesse не тронут ее, они никому не причиняют вреда. Но они сделают все, чтобы она стала как они, стала одной из них. Анна сама к ним придет, такая у них власть над людьми. Двадцать или тридцать лет назад, продолжал старик, к ним ушла его дочь. И больше он ее не видел. И другие молодые женщины из деревни и из долины ушли по зову этих самых sacerdotesse. Те, кого они призывают, уходят, их ничем нельзя удержать. Уходят навсегда. Так было с давних пор, со времен его отца, и отца его отца, и даже еще раньше.

Теперь уже никто не знает, когда sacerdotesse впервые появились на Монте-Верита. Ни один смертный их не видел. Они живут за неприступными стенами, и у них есть особая колдовская сила. Одни говорят, что это дар от Бога, другие считают, что от дьявола. Но что в этом смыслят они, деревенские жители? Ходят слухи, что sacerdotesse на Монте-Верита никогда не стареют, вечно остаются молодыми и прекрасными и что силу свою они берут от луны. Они поклоняются луне и солнцу.

Виктор мало что понял из этой полубредовой речи. Наверняка одни досужие россказни и суеверия.

Старик обреченно покачал головой и поглядел на тропу, ведущую на Монте-Верита.

— Я видел вчера ее глаза, — сказал он. — Я испугался. Такими глазами смотрят те, кто услыхал зов. Я уже видел такие глаза. У своей дочери, у других женщин.

Тем временем проснулись остальные домочадцы и друг за дружкой потянулись в комнату. Все как будто догадывались, что случилось. Сын старика, его жена и даже дети смотрели на Виктора с тревогой и с чем-то похожим на сострадание. Вся эта нервозная атмосфера вызывала у него не столько страх, сколько злость и раздражение. Машинально вспоминались черные кошки, ведьмы верхом на метле, весь ассортимент колдовской практики шестнадцатого века.

Туман внизу, в долине, медленно рассеивался, облака редели. Небо на востоке, за горной грядой, мягко светилось, возвещая восход солнца.

Старик махнул палкой и что-то сказал молодому.

— Мой сын выведет тебя на тропу. Пройдет с тобой часть пути. До конца не пойдет.

Когда они уходили, их провожали взглядами все жители деревни. Виктор чувствовал, что из-за неплотно прикрытых ставен и полуотворенных дверей за ним наблюдают десятки глаз. Вся деревушка была взбудоражена и как зачарованная следила за ним.

Его проводник не пытался с ним заговорить. Он шагал впереди, опустив плечи и глядя в землю. Виктор понимал: парень пошел с ним лишь по настоянию отца.

Тропу, неровную и каменистую, там и сям перекрывали осыпи. Она пролегала по старому пересохшему руслу и в сезон дождей наверняка становилась непроходимой. Сейчас, в разгар лета, подниматься по ней не составляло труда. Через час непрерывного подъема зона растительности, колючек и кустарников осталась позади, и небо прямо у них над головой проре́зал пик, расколотый надвое, как два пальца одной руки. Снизу, из долины, и даже из деревни эту раздвоенность заметить было нельзя — обе вершины сливались в одну.

Пока они шли, солнце поднялось высоко и теперь припекало вовсю, окрашивая юго-восточный склон в карминно-красные тона. Внизу под ними плыли пышные кучевые облака, закрывавшие обзор. Проводник Виктора внезапно остановился и указал рукой наверх, туда, где гребень, острый, как нож, поворачивал к югу.

— Монте-Верита, — сказал он и повторил еще раз: — Монте-Верита.

Затем он круто повернулся и заспешил вниз по тропе, которой они пришли.

Виктор окликнул его, но тот не ответил, даже ухом не повел. Еще мгновение — и он исчез из виду. Виктору ничего не оставалось, как двинуться вперед одному и обогнуть плечо горы. Он надеялся, что на той стороне его дожидается Анна.

На этот крюк Виктор потратил еще полчаса, и с каждым шагом его беспокойство росло. По мере продвижения крутизна увеличивалась, дальше пологого пути не было; южный склон, до которого он дошел, оказался совершенно непроходимым. Перед ним высилась отвесная скальная стена.

Тогда он свернул в сторону и по узкой извилистой ложбине пересек предвершинный гребень в трехстах футах от высшей точки. И, выйдя из ложбины на свет, увидел перед собой монастырь, высеченный прямо в скале, в седловине между пиками-близнецами. Суровый, голый, окруженный мощной каменной стеной. От соседнего гребня монастырь отделяла пропасть глубиной не меньше тысячи футов, а выше было только небо и двойная вершина Монте-Верита.

Стало быть, подумал я, это правда. Виктор не потерял рассудок. Это место реально существует. Никакого несчастного случая не было. Он сам, живой очевидец, сидит передо мной. И все, что я услышал от него, произошло на самом деле, не было игрой его фантазии.

Дойдя в своем рассказе до этого места, Виктор немного успокоился. Напряжение почти спало, руки перестали дрожать. Он стал больше похож на прежнего Виктора.

— Монастырю этому, должно быть, много веков, — снова заговорил он после паузы ровным, размеренным голосом. — Бог знает сколько времени его строили, вырубали вручную из скалы. Я в жизни не видел ничего более сурового и дикого и, странно сказать, ничего более прекрасного. Он словно висит в воздухе, между небом и землей. Окон в нашем понимании нет, только вертикальные узкие отверстия для света и воздуха. На углу башня, которая смотрит на запад, а вплотную к ней крутой обрыв. Монастырь окружен глухой стеной и неприступен, как крепость. Я не мог понять, каким образом попадают внутрь — ни дверей, ни ворот. И ни малейших признаков жизни. Я не увидел ни одного живого существа. Я стоял и смотрел, а узкие оконные прорези глядели на меня. Не оставалось ничего другого, как ждать, пока покажется Анна. Теперь я верил, что старик прав, и уже представлял, как все случилось. Обитатели монастыря увидели Анну и позвали ее к себе. И сейчас она с ними, там, внутри. Она должна заметить, что я рядом, что я пришел за ней, и тогда она выйдет ко мне. И я прождал весь день…

Он рассказывал это спокойным, обыденным тоном. Так мог бы рассказывать муж о жене, которая, не предупредив его, отлучилась проведать знакомых, и теперь ее приходится ждать, ничего не поделаешь.

Он уселся на землю, потом, немного погодя, поел, не переставая наблюдать, как далеко внизу гряда за грядой бегут облака, редеют и снова сгущаются. Солнце, вобравшее в себя весь летний жар, заливало беспощадными лучами отвесный склон над монастырем, башню и узкие прорези окон и высокую каменную стену, из-за которой не доносилось ни шороха, ни звука.

— Я просидел весь день, — продолжал Виктор. — Но Анны не было. Солнце жгло, слепило глаза, и я укрылся в ложбине, через которую вышел к монастырю. Пристроился в тени и продолжал следить за башней и прорезями окон. Мы с тобой знаем по многим походам, что такое тишина в горах, но она не идет ни в какое сравнение с безмолвием у Монте-Верита. Часы тянулись медленно, а я все ждал и ждал. Понемногу стало холодать; мое напряжение росло, и время вдруг побежало с удвоенной скоростью. Солнце начало как-то быстро клониться к западу. Голый отвесный склон на глазах менял цвет, уже не сверкал ослепительным блеском, как днем. Меня охватила паника. Я бросился к монастырской стене, принялся кричать, звать. Я водил по стене руками, искал вход, но входа не было, не было вообще ничего. Я слышал только эхо собственного голоса, видел одни слепые оконные щели. Я стал сомневаться в том, что услышал от старика. Монастырь необитаем, тут давным-давно никто не живет. Он стоит с допотопных времен и теперь безусловно заброшен. Анна досюда не дошла. Не удержалась на ногах, сорвалась с узкого карниза в конце тропы, там, где меня оставил проводник. Сорвалась и рухнула в пропасть у южного плеча. И все остальные женщины, которые стремились в это роковое место — дочь старика, девушки из долины, — все они погибли точно так же. Упали в пропасть, разбились насмерть, ни одна не добралась до цели.