— Мариса всегда говорила, как ненавидит Скэтскил. Мечтала жить с отцом. В каком-то месте под названием Беркли, в Калифорнии. Говорила, что хочет переехать туда.

Все эти слова Джуд произносила с особым, многозначительным самозабвением. Так ябедничают дети друг на друга родителям. Даже губы дрожали, так она была взволнована.

Леа все не могла обрести дар речи. Пыталась придумать, что можно ответить на это, но мысль не работала, наступил полный ступор.

— Подозреваю, вы этого не знали, миссис Бэнтри? — Джуд была сама невинность. Она щурилась и грызла ноготь большого пальца.

— Мариса говорила тебе это? Все эти вещи?..

— Вы что, рассердились на меня, что ли, миссис Бэнтри? Вы же сами хотели, чтобы я рассказала все.

— Мариса говорила тебе, что хочет жить со своим отцом? Не с матерью, а с отцом?

Леа вдруг стала плохо видеть. На месте, где стояла, щурилась и кривила губы девочка с меловым лицом и рыжеватыми волосами, образовалось нечто вроде воронкообразной тени.

— Просто подумала, вам будет интересно это знать, миссис Бэнтри. Может, Мариса к нему и убежала? Никому такое в голову не пришло, все считают, что это мистер Залман, копы — в первую очередь. Может, так оно и есть. Но это только предположение! Что, если Мариса позвонила отцу, попросила его приехать за ней? Ну, как-то с ним договорилась. И держала это в тайне от вас. Нам Мариса часто об этом говорила. Прямо как маленькая. И все твердила, что ей, извините, плевать на ваши чувства. Как-то раз я ей и говорю: «Твоя мама, она такая славная женщина, она страшно расстроится, если узнает, Мариса, что ты…»

Леа не могла сдержать слез. Ощущение было такое, словно она второй раз потеряла дочь.

ОШИБКИ

Следовало признать, первая ошибка состояла в том, что поскольку он ничего не знал об исчезновении Марисы, то никак не мог иметь к этому отношения.

Вторая: не надо было сразу связываться с адвокатом. Как только он понял, из-за чего именно его привезли в полицейское управление.

И третья: похоже, он вообще неправильно прожил всю свою жизнь.


Извращенец. Сексуальный маньяк. Педофил.

Похититель детей. Насильник. Убийца.

Майкел Залман тридцати одного года. Подозреваемый.


— Мама? Это Майкел. Надеюсь, ты еще не смотрела новости? Должен сообщить тебе не слишком приятную вещь…


Ничего! Он не знал ровным счетом ничего.

И само это имя, МАРИСА БЭНТРИ, ни о чем ему не говорило.

Ну по крайней мере поначалу. Он не был уверен.

Пребывая в смятенном состоянии, он не понимал, почему полицейские задают ему все эти вопросы.

— Почему вы спрашиваете меня об этом? Что-то случилось с этой Марисой Бэнтри, да?

Потом ему показали фотографии девочки.

Да, он тут же узнал ее. Длинные светлые волосы, иногда заплетены в косички. Одна из самых тихих учениц. Славная девочка. Он узнал ее на снимке, но никак не удавалось вспомнить имя. Потому что…

— Послушайте, я ведь не их постоянный учитель. Я всего лишь консультант. У меня даже кабинета в школе нет. И занятия я провожу нерегулярно. В средней школе компьютерные классы ведет обычно один из математиков. Я даже не знаю этих детей по именам в отличие от других преподавателей.

Говорил он торопливо, сбивчиво, явно нервничая. В помещении было очень холодно, однако он весь вспотел.

Иллюстрация к допросу в полиции. Они умеют заставить тебя попотеть!

Вообще-то Залман привирал, утверждая, будто не знает имен своих учеников. Ему были известны имена многих. И уж определенно он всех знал в лицо. Особенно тех из старшеклассников, кто талантлив и трудолюбив. А вот Марису Бэнтри действительно не знал. Очевидно, эта маленькая белокурая девочка не произвела на него должного впечатления.

Да и никаких личных разговоров с ней не вел. В этом он был уверен.

— Почему вы спрашиваете меня об этой девочке? Если она пропала, ушла куда-то из дома, при чем здесь я?..

Сам тон Залмана, он тоже о многом говорил. В нем еще не слышалось гнева, только крайнее раздражение.

Нет, конечно, он полностью с ними согласен: если ребенок отсутствует уже двадцать четыре часа с лишком, это серьезно. Если одиннадцатилетняя Мариса Бэнтри действительно пропала, это ужасно.

— Но ко мне это не имеет ни малейшего отношения.

Они позволили ему говорить. Не перебивали, лишь записывали все на магнитофон. Они вроде бы даже и не осуждали его, никак не показывали, что не верят ни единому слову. Делали вид, будто хотят задать всего несколько вопросов, ответив на которые он очень поможет расследованию. Объяснили, что это исключительно в его интересах — сотрудничать с полицией, чтобы между ними не было недопонимания, или даже, скорее, чтобы исключить ошибку в идентификации.

— Ошибку в идентификации? О чем это вы, черт возьми?..

Он все больше нервничал и заводился. Терял терпение. Знал, что абсолютно ни в чем не виноват. Даже мелких нарушений за ним не числилось, его ни разу не штрафовали за превышение скорости или неправильную парковку. Он невиновен! И потому настоял на проверке на детекторе лжи.

И допустил тем самым еще одну ошибку.

Семнадцать часов спустя приглашенный к Майкелу Залману адвокат настойчиво советовал своему подзащитному:

— Ступайте домой, Майкел. Отоспитесь. Вам просто необходимо поспать. И не разговаривайте ни с кем, за исключением тех, кого хорошо знаете, кому доверяете целиком и полностью. И главное, упаси вас Бог вступать в какие-либо контакты с матерью пропавшей девочки.


«Пожалуйста, поверьте, это не я. Я не безумец, похитивший вашу прелестную дочурку. Просто произошло недоразумение. Клянусь, миссис Бэнтри, я невиновен. Мы с вами никогда не встречались, мы незнакомы, но позвольте выразить вам глубочайшее соболезнование. И поверьте, это кошмар для нас обоих».


Он ехал домой, к северной окраине Территауна. Фары встречных автомобилей слепили глаза. По щекам струились слезы. Пик волнения прошел, адреналин постепенно вытекал из жил, точно вода через засорившийся сток в раковине. В висках стучало, и вскоре головная боль стала невыносимой. Такой боли он прежде не испытывал.

Господи!.. Что, если это кровоизлияние в мозг?..

Он умирает. Жизнь кончена. И все подумают, что именно чувство вины привело к инсульту. Он никогда уже не сможет защитить свое доброе имя.

С каким заносчивым и презрительным видом входил он в полицейское управление, уверенный, что через час его точно отпустят, и вот теперь… Теперь он словно раненое животное, ищущее норку, куда можно было бы забиться. Нет, он не в силах совладать с этим ужасным движением на автомагистрали номер девять, не в состоянии выдержать бешеную скорость. Нетерпеливые водители гудели ему. Огромный джип притормозил всего в нескольких дюймах от заднего бампера машины Залмана.

Он его понимал! Он и сам обычно был нетерпеливым водителем. И его страшно раздражали осторожные «чайники», еле-еле плетущиеся по шоссе, предназначенному для больших скоростей. Теперь он стал одним из них, ехал со скоростью не более двадцати миль в час.

Кто бы ни были завистники и ненавистники, впутавшие его в этот кошмар, следует отдать им должное: они сумели нанести сокрушительный удар.


Залману снова не повезло. Ввалившись в подъезд своего дома, он увидел соседа. Тот ждал лифт. Залман был небрит, встрепан, от него воняло потом. Он увидел, как сосед недоуменно и брезгливо рассматривает его. Потом в глазах мелькнуло узнавание и тут же сменилось крайним отвращением.

«Но это не я! Я этого не делал! Иначе бы полиция меня просто не отпустила».

Залман не стал входить в лифт с соседом. Остался ждать. Он жил на пятом этаже так называемого кондоминиума. И никогда не считал эти три скудно обставленные комнаты своим домом. Уже давно не считал он родным домом и квартиру матери в Верхнем Ист-Сайде. Можно сказать, у Залмана вообще не было дома в настоящем понимании этого слова.

Уже почти двенадцать ночи, а этот ужасный день все не кончался. Он вообще потерял счет дням. Не смог бы даже с уверенностью сказать, какой теперь месяц или год. Голова раскалывалась от боли. Он долго нащупывал ключом замочную скважину и слышал, как внутри надрывается телефон. Звонит с маниакальной настойчивостью в погруженном во тьму помещении.


«Пока отпускаем. Носите с собой мобильник — на тот случай, если полиции вдруг понадобится связаться с вами. И чтоб НЕ СМЕЛИ УЕЗЖАТЬ из города. Стоит вам только уехать, и мы тут же выпишем ордер на ваш арест».


— Дело не в том, что я невиновен, мама. Я знаю, что невиновен! Но самое ужасное, что, похоже, люди считают иначе. Много людей!.. И это факт. Таких людей было много.

Теперь ему придется жить с этим. Теперь именно он, этот факт, надолго определял место Майкела Залмана в жизни.


«Руки держите так, чтоб мы их видели, сэр».

Так все начиналось. Почему-то его измученное сознание зациклилось именно на этом моменте. Возле горы Бэр.

Полицейские возле машины. Стоят и пристально смотрят на него. С таким видом, словно…

Интересно, выхватили бы они свои револьверы и пристрелили бы его на месте, если б он вдруг сделал резкое движение? При одной только мысли об этом накатывала дурнота. Нет, слава Богу, такого не случилось, но стоило вспомнить эту сцену, и ему всякий раз становилось плохо.

Однако же полицейские очень вежливо попросили разрешения осмотреть его машину. Он колебался всего секунду, затем согласился. Естественно, он испытывал раздражение, как любой другой гражданин на его месте, не нарушавший никаких законов, к тому же бывший член Американского союза защиты гражданских свобод. Но с другой стороны, почему бы нет? Ведь он знал, что в фургончике у него нет ничего такого, что могло бы заинтересовать полицию. Он даже марихуану уже не курил, завязал давным-давно. Не прятал в машине оружие. Да у него сроду и не было огнестрельного оружия. Так что полицейские осмотрели фургончик и ничего там не нашли. Какого черта они там искали, Майкл понятия не имел, но все равно испытал нечто сродни облегчению, увидев, что поиски оказались напрасны. Потом перехватил взгляд одного из них. Коп глаз не сводил с обложек книг в дешевых переплетах, что валялись на заднем сиденье. Он сам бросил эти книжки туда несколько недель назад и почти забыл о них.