Агата Кристи - Пропавшая весной

— Только не притворяйся, пожалуйста, что не понимаешь, о чем я говорю, Джоанна. Ты все понимаешь очень хорошо. Я говорю о дисциплине, и еще раз о дисциплине, моя дорогая!

Джоанна проснулась, но еще несколько минут не могла отделаться от ощущения, что она находится в школе «Святой Анны». Наконец она осознала, что окружающая обстановка совсем не походит на школьное общежитие. Пустота, железные кровати, гигиенически голые стены…

«Ох, дорогая моя», горько подумала о себе Джоанна, вспомнив былые школьные дни.

Джоанна встала с постели, оделась, остановилась у окна. О чем ей во сне говорила мисс Гилби? О дисциплине? Да, о дисциплине.

В этом что-то есть. Все-таки с ее стороны было большой глупостью позволить себе думать о чем попало. Надо обязательно навести порядок в своих мыслях! Надо систематизировать мысли и особенно тщательно разобраться с идеей о ее агорафобии.

Впрочем, теперь она чувствовала себя вполне хорошо. По крайней мере, здесь, внутри здания. Может быть, имеет смысл вообще прекратить прогулки на улице? Но ее сердце тоскливо заныло, в предвидении такой перспективы. Сидеть целыми днями в полутьме, дыша запахом прогорклого бараньего жира и парафина… Дни напролет без всякого занятия, без какой-либо, пускай даже самой глупой, книжки?

А чем, интересно, развлекают себя заключенные в тюремных камерах? Наверняка у них есть какое-нибудь занятие, например, шьют почтовые сумки или что-нибудь еще вроде этого. Но, с другой стороны, подумала она, от такой жизни они, наверное, сходят с ума.

Но так, вероятно, случается лишь с осужденными на одиночное заключение. Там-то уж наверняка, эти несчастные скоро сходят с ума.

Одиночное заключение: день за днем, неделя за неделей…

Подумать только! Она сидит здесь всего два дня, а ощущает себя так, словно пробыла здесь несколько недель! Как все-таки это много — два дня!

Два дня! Невероятно! Как там у Омара Хайяма?

Что-то вроде этого. А дальше? Нет, не вспоминается. Почему она не может хоть что-нибудь запомнить как следует и до конца? Может быть, что-либо почитать вслух? Нет-нет, лучше не надо! Она уже убедилась; если вспоминать и читать вслух стихи, то ничем хорошим это не кончается. Да, вот именно, ничем хорошим! Дело в том, что с поэзией каким-то страшным образом связаны почти все неприятные воспоминания. То есть, не напрямую, а косвенно. Начнешь вспоминать приятные поэтические строчки, а потом незаметно перейдешь к неприятным воспоминаниям. Это уже проверено. В настоящей поэзии есть что-то такое, что непонятным образом расстраивает нервную систему, заставляет переживать. Да, в любых хороших стихах есть какая-то тревожная острота, которая действует на душу.

Так о чем она только сейчас думала? Перед поэзией… Да, о духовном. Конечно, о духовном думать гораздо приятнее, нежели о материальном, о простом, житейском. А она всегда считала себя высокодуховной личностью.

Неожиданно в голове у Джоанны прозвучали слова:

Почему все-таки голос Бланш врывается в ее мысли? В высшей степени вульгарное и непрошеное замечание! Как сама Бланш. Такие строки больше всего нравятся людям, которые, как и сама Бланш, любят актерствовать и, как говорится, рвать страсть в клочки. Нет, в самом деле, глупо винить Бланш за неотесанность — такова ее натура. Хотя прежде, когда она была школьницей, это свойство ее характера было не так заметно, потому что она все-таки была хорошенькой и воспитанной девочкой. Но грубость всегда пряталась у нее под хорошими манерами.

«Как рыба холодна»! Ничего подобного!

Для Бланш было бы гораздо лучше, если бы она сама со своим суматошным характером была немножечко ближе к холоднокровной рыбе! Именно горячий темперамент Бланш и виноват в том, что она прожила такую жалкую жизнь.

Да, вот именно, исключительно жалкую!

Как это она выразилась? «Человек всегда волен подумать о своих собственных грехах».

Бедняжка Бланш! Она все-таки признала, что это занятие не отнимет много времени у Джоанны. Значит, она прекрасно понимала разницу между собою и Джоанной. Наверное, она подумала, что Джоанне быстро надоест выслушивать ее комплименты и благословения. Секрет, скорее всего, заключается в том, что все благословения всегда произносятся с задней мыслью о вознаграждении! А что она такое сказала потом? Кажется, что-то очень занятное…

Ах, да! Она поинтересовалась, что произойдет, если человек не будет ничем заниматься и лишь только день за днем станет думать о себе, то что он откроет в себе?

Мысль интересная в некотором отношении.

Да, действительно, очень интересная мысль.

Но только Бланш сказала, что она сама даже не хочет и пытаться. Впрочем, она выразилась иначе. «Боюсь», — сказала она.

«Интересно, — подумала Джоанна, — а может ли в самом деле человек открыть в себе что-то новое?»

Она никогда не относила себя к женщинам эгоцентричного типа.

«Любопытно, а как я выгляжу в глазах других людей? Я имею ввиду не в общем, а в частностях».

Она попыталась вспомнить случаи, когда о ней что-либо говорили разные люди.

Например, Барбара сказала однажды:

— Ох, мамочка у тебя слуги всегда само совершенство! Ты умеешь их вышколить.

Своеобразная дань уважения, которая явно демонстрирует, что дети признают ее незаурядные способности в деле управления домом. И это действительно так: она умеет очень хорошо и экономно вести домашнее хозяйство. И слуги любят ее, во всяком случае, они делают то, что она им приказывает. Правда, они не очень любят, когда у нее болит голова или плохое настроение, но в таких случаях она тут же пресекает их попытки диктовать свои условия. Однажды ее кухарка (кстати, очень хорошая повариха!) в ответ на замечание Джоанны сказала, что больше не будет ничего готовить без одобрения самой хозяйки. Как забавно!

— Вы всегда ворчите, мэм, если что-то не так, и никогда не похвалите, если все в порядке. Не очень-то приятно получается, мэм…

— Я полагаю, ты и сама прекрасно понимаешь, что, если тебе ничего не говорят, значит, все в порядке, — холодно отрезала Джоанна.

— Может быть, и так, мэм, но все равно неприятно, — уныло возразила кухарка. — В конце концов, я тоже человек, Я с таким трудом приготовила испанское рагу, которое вы заказывали, потому что это очень сложное блюдо, а вы меня даже не похвалили. А я ведь не такой искусный кулинар, чтобы самой выдумывать новые блюда.

— Рагу получилось на славу. Успокойся. Я ничего не сказала тебе, потому что блюдо было очень вкусное.

— Да, мэм, я так и поняла, потому что вы съели все, до последней крошки. А мне ничего даже не сказали. Даже не похвалили!

— Подумай сама, что за чушь ты несешь! — повысила голос Джоанна. Разговор с занудливой кухаркой начинал ее раздражать. — В конце концов, я наняла тебя именно для того, чтобы ты готовила мне вкусные блюда! Причем наняла за очень хорошее жалование…

— Да, мэм, жалование очень хорошее. Грех жаловаться на ваше жалование…

— …поэтому ты и сама должна понимать, что ты очень хороший повар. Если же мне что-нибудь не нравится, я обязательно тебе указываю. Разве не так?

— Действительно, это так, мэм.

— Получается, что тебя не устраивает такое положение дел?

— Нет, мэм, это не так. Но я думаю, что нам лучше прекратить этот разговор, а что касается меня, то я доработаю до конца месяца и уйду от вас…

Да, со слугами всегда бывали неприятности, подумала Джоанна. Они порой становятся такие чувствительные, такие ранимые! Черт бы их побрал! Впрочем, кого-кого, а уж Родни они просто обожали. Но не потому, что он с особенной душевностью относился к ним. Просто они все женщины, а он мужчина. Да, для Родни они готовы расшибиться в лепешку! И он тоже частенько влезал в их дела, которыми интересоваться хозяевам приличного дома просто не принято. Сколько раз она делала ему замечание: «Родни, ты портишь слуг таким отношением!»

Однажды дошло даже до смешного. Родни ни с того ни с сего вдруг заявил ей:

— Ты напрасно придираешься к Эдне. Она сегодня не в настроении, потому что ее парень ушел к другой девушке, и это выбило Эдну из колеи. Потому она и забыла посолить салат. У нее сегодня все просто валится из рук, и она все забывает.

— А ты-то откуда это знаешь, Родни? — подозрительно спросила она.

— Она все рассказала мне сегодня утром.

— Интересно! — в изумлении протянула Джоанна. — С чего это она решила поделиться с тобой своими сердечными делами?

— Я сам спросил ее, что у нее стряслось. Я заметил, что у девушки красные глаза, как будто она плакала всю ночь.

Да, подумала Джоанна, Родни всегда был очень добрым и отзывчивым человеком. Однажды она сказала ему:

— Ты так долго проработал адвокатом, Родни. Тебе, наверное, порядком надоела вся эта человеческая суета и неразбериха?

— Да, любой другой на моем месте считал бы именно так, — задумчиво ответил Родни. — Но лично я отношусь к человеческой, как ты говоришь, «суете» по-иному. Я полагаю, деревенские адвокаты видят гораздо больше неприглядных сторон в человеческих отношениях, чем кто-либо другой, не считая, разумеется, докторов. Но все эти неприглядные картины лишь сильнее возбуждают во мне жалость к человеческому существу, ранимому, легко поддающемуся страху, алчности или злобе, которое, тем не менее, неожиданно бывает иногда жертвенным и храбрым. И это, поверь мне, есть высшая награда для адвоката — вдруг увидеть в человеке лучшие стороны его природы. И тогда он кажется тебе очень симпатичным.

На языке у Джоанны вертелись каверзные слова: «Награда? Что ты имеешь в виду?» Но она почему-то удержалась и ничего не сказала. Лучше ничего не говорить, подумала она. Да, лучше ничего не говорить.