Ко всеобщему удивлению Лесли Шерстон решительно отклонила это предложение, весьма лестное при ее тогдашнем положении, и в чем, как считала Джоанна, проявился ее эгоизм. Она лишила своих детей обеспеченной и спокойной жизни, которую они могли вести, если бы миссис Шерстон приняла предложение своей тетки, а одному из сыновей отказали в добром имени, не запятнанном позорным родством с преступником.

Тем не менее она, должно быть, очень любила своих детей, думала Джоанна и Родни соглашался с Джоанной, убеждая миссис Шерстон подумать о детях в первую очередь.

Но у Лесли оказался весьма неуступчивый характер, и Родни отказался от дальнейших попыток помочь этой необыкновенной женщине своими дельными советами, Он полагает, сказал он тогда со вздохом, что миссис Шерстон лучше, чем кто-либо другой, разбиралась в собственных делах. Нет, мысленно возразила мужу Джоанна, миссис Шерстон просто очень упрямая женщина.

Возбужденно меряя шагами комнату, Джоанна вспоминала Лесли Шерстон: как она выглядела тогда, в те минуты, когда сидела с Родни на вершине Ашеддона.

Чуть наклонившись вперед, поставив локти на колени, она подпирала руками подбородок. Надо согласиться, не совсем подходящая поза для женщины. Она смотрела вниз, в долину, на усадьбы фермеров и окружающие их дубовые рощи, на покрытые зеленью берега извилистого Хаверинга, красным золотом отливающего в лучах заходящего солнца.

Они с Родни сидели тихие, безмолвные, неподвижные, как гранитные изваяния, и смотрели вдаль.

Джоанна сама не знала, почему она не решилась нарушить их уединение, но она так и не вышла к ним и не заговорила с ними. Наверное, потому, что чувствовала себя виноватой, подозревая их в более чем дружеских отношениях. А может быть, тень той девчонки Рэндольф все еще невидимо витала над нею, вынуждая сохранять подозрительность и тайну?

Как бы то ни было, но Джоанна не приблизилась к ним и ничем не нарушила их спокойного созерцания. Вместо этого она, бесшумно ступая, тихонько отошла, отступила в тень деревьев, и поскорее вернулась домой. Об этом случае она впоследствии старалась не вспоминать и, разумеется, никогда не рассказывала о нем Родни. Чего доброго, он еще подумал бы, что она подозревает его в связи с этой мерзавкой Рэндольф!

Родни, не оглянувшись, не подождав отправления поезда, уходил по перрону…

О Господи! Неужели она начнет перебирать всё эти тягостные воспоминания с самого начала?

И что вообще могло вызвать из небытия эти воспоминания? Что Родни, всегда бывший верным и преданным мужем, вдруг не сумел скрыть радости в предвкушении свободы?

Да и можно ли вообще что-то сказать о чувствах человека, уходящего от вас прочь, видя лишь его удаляющуюся спину?

Она просто поддалась смешным подозрениям, невесть как возникшим у нее в голове!

Нет, больше не стоит думать о Родни, а не то, пожалуй, еще додумаешься до такого, что свет не мил станет!.

До последнего часа Джоанна и не подозревала, что у нее столь богатое воображение.

Наверное, она все-таки перегрелась на солнце.

Глава 5

Остаток дня и вечер тянулись невыносимо долго.

Джоанна не хотела снова выходить на прогулку, пока солнце не опустится достаточно низко, и потому сидела в гостинице.

Через полчаса она почувствовала, что больше не в силах сидеть в кресле без движения. Она отправилась к себе в комнату и принялась вытаскивать вещи и упаковывать их заново. Вещи ее, как она с усмешкой заметила себе, лежали не так аккуратно, как следовало бы. Конечно же, надо было обязательно упаковать их получше.

Она аккуратно и быстро уложила вещи заново. Часы пробили пять. Теперь она без опаски могла выйти на улицу. Все-таки в гостинице она ощущала некоторую подавленность. Если бы у нее была хоть какая-нибудь книжка…

Или даже, подумала в отчаянии Джоанна, была бы у нее с собой какая-нибудь игра-головоломка!

Выйдя на улицу, она с ненавистью посмотрела на кучи мусора с жестянками, сверкающими на солнце, на ленивых тощих цыплят, на заграждение из колючей проволоки. Что за ужасное место! Совершенно ужасное место.

Для разнообразия она отправилась вдоль железнодорожной линии и проволочной изгороди, представлявшей собою не более и не менее, как турецкую границу. В этом направлении она еще не прогуливалась. Но через четверть часа эффект новизны пропал, и снова все вокруг стало ей казаться, как и вчера, нудным и скучным. Железнодорожная линия, лежавшая в четверти мили справа от нее, не возбуждала у нее никаких дружественных чувств.

Ничего, кроме тишины — тишины и угасающих солнечных лучей.

Джоанне пришла в голову мысль, что здесь, может быть, самое лучшее место для чтения стихов. В школе у нее была репутация большой любительницы поэзии. Интересно, что она сможет вспомнить по прошествии стольких лет? А ведь были времена, когда она знала наизусть очень много стихов!

Лишь милость безвозмездная достойна,

Что упадает, как роса с небес.

А дальше? Вот глупая! Неужели трудно вспомнить хотя бы эти несколько строк? Нет, никак не припоминается. Лучше начать другое:

Не страшны солнца жгучие лучи.

О, это звучит весьма актуально! Как там дальше?

Ни дождь, ни снег, ни зимние морозы.

Ты путь земной прошел и свой исполнил долг:

Зажег очаг, добром наполнил дом,

И дети многочисленной толпой,

За братом брат, и за сестрой сестра,

Посыпались, как искры из костра.

Нет, это звучит слишком благостно. Пастораль да и только! Может быть, она помнит какой-нибудь сонет? В свое время она их знала множество. «Союз высоких душ», например, или тот, о котором ее однажды вечером спросил Родни.

Весна твоя вовеки не увянет.

— Это из Шекспира, не так ли? — спросил он.

— Да. Из его сонетов, — ответила она.

— А это:

Нельзя препятствовать союзу душ высоких?

— Нет, это совсем другой, а тот сонет начинается так:

Тебя сравню я с жарким летним днем.

И она прочла ему весь сонет, который в самом деле был прекрасен, очень выразителен и глубок, В конце, вместо того, чтобы выразить свое восхищение сонетом, Родни лишь задумчиво повторил:

И ветры злые рвут бутоны мая…

— Но ведь сейчас октябрь, верно? — ни с того ни с сего вдруг спросил он и пристально посмотрел ей в глаза.

Его слова были так неожиданны для нее, что она, ничего не отвечая, лишь жалобно смотрела на мужа.

— А другой сонет ты знаешь? — тихо спросил он. — Тот самый, где «союз высоких душ»?

— Да, знаю, — послушно кивнула она, помедлила минуту и прочла весь сонет.

Нельзя препятствовать союзу душ высоких.

То не любовь, которая легка

На перемену к чести от порока:.

С высоким — высока, и с низменным — низка:

О, нет! На ней есть вечности печать,

Которую не смоет лет поток.

Она звездою в небесах сияет,

Заблудшим указуя на восток.

Любовь — не шутка глупая времен,

Хоть розы губ и щек — как у шута.

Не день, не год ей срок определен;

Предел ее — лишь смертная черта.

Но если сможешь ты меня разубедить,

Я перестану петь, а человек — любить.

Она с драматическим пафосом закончила читать, сделав ударение на последних строках.

— Я хорошо читаю Шекспира, правда? — спросила она. — Меня в школе всегда хвалили за это. Говорили, что я очень выразительно читаю стихи.

Но Родни не отвечал, захваченный какой-то мыслью.

— Здесь вовсе не нужна экспрессия, — произнес он наконец. — Здесь достаточно одних слов.

Джоанна обиженно вздохнула.

— Шекспир прекрасен, не правда ли? — пробормотала она.

— Если в нем и в самом деле есть что-то прекрасное, — немедленно отозвался Родни, — так это то, что он был всего-навсего несчастный человек, как и все мы.

— Какая необычная мысль, Родни!

Он улыбнулся и посмотрел на нее, словно увидел впервые.

— Ты так думаешь?

Резко поднявшись из кресла, он направился к двери, но остановился на полпути, обернулся и прочитал:

И ветры злые рвут бутоны мая

И лета срок имеет свой предел.

— Но сейчас октябрь, не так ли? — сделав паузу, снова спросил Родни.

Почему он так спросил? О чем он думал?

Ей вспомнился тот октябрь, особенно ясный и тихий.

Весьма забавно, что в эту минуту ей почему-то вспомнился тот вечер, кода Родни попросил ее почитать сонеты. А ведь это произошло именно в тот день, когда она увидела его на Ашелдоне вместе с миссис Шерстон. Может быть, миссис Шерстон тоже читала ему Шекспира, но это весьма на нее не похоже. Миссис Шерстон, думала Джоанна, женщина вовсе не интеллектуального склада.

Да, октябрь в том году был просто прекрасным.

Она очень хорошо запомнила, как несколько дней спустя Родни спросил ее смущенно:

— Разве такое бывает в это время года?

И протянул ей веточку рододендрона. Эти, одни из самых ранних цветов, обычно распускаются в марте или в конце февраля. Джоанна с удивлением взглянула на кроваво-красные цветы, рядом с которыми виднелись готовые распустится почки.

— Нет, — сказала она. — Они цветут весной. Но случается, они расцветают и осенью, если это очень теплая и ясная осень.

Родни с ласковой осторожностью потрогал самыми кончиками пальцев один из готовых расцвести крошечных бутончиков.