Немного песка, немного камней, немного травы... Издалека был слышен стук колес вагонеток на узкоколейке. Что она собиралась делать в этом заброшенном краю? До какого места увлечет его? Их было двое здесь, один позади другого. Он шла не оборачиваясь, по-прежнему глядя на реку, и чем больше проходило времени, тем больший страх охватывал Флавье. Нет, это не было простой прогулкой. Бегство? Или приступ потери памяти? Ему приходилось видеть этих потерявших память, оказавшихся на дальних дорогах, удивленных и испуганных, разговаривающих как сомнамбулы. Он подошел ближе. Мадлен в это время пересекла шоссе и присела на террасе маленького бистро для моряков: три крошечных железных столика под полинялым занавесом. Флавье, спрятавшись за бочками, не терял из виду ни одного ее жеста. Она достала из сумочки листок бумаги и перо, обшлагом вытерла стол. Хозяин бистро не показывался. Она уже писала, немного наклонив голову, и Флавье вдруг подумал, что она любит человека, который сейчас в армии. Но и эта гипотеза стоила не больше других. Зачем ей было идти так далеко, когда гораздо проще написать то же самое дома, где никто не станет следить? Она писала не задумываясь, видимо, уже по дороге составив текст. Или за те полчаса, которые провела в отеле. Все это было немного ненормально. А что если письмо означало разрыв?.. Но тогда Мадлен не пошла бы на могилу Полин Лагерлак!

Никто обслуживать Мадлен не собирался. Хозяин, вероятно, как и все, был теперь на фронте. Мадлен сложила и старательно запечатала письмо, огляделась вокруг и хлопнула в ладоши. В доме ничто не пошевелилось. Тогда она встала, держа конверт в руке. Будет возвращаться назад? Она колебалась, и Флавье бог знает что отдал бы, лишь бы прочитать адрес на конверте поверх ее плеча. Мадлен прошла мимо бочек и спустилась к берегу. Он снова уловил запах ее духов. Легкий поры» ветра раздул на ней юбку. Лицо, которое он видел в профиль, было неподвижно и бесстрастно: она наклонила голову, взяла конверт половчее и одним рывком разорвала его пополам, потом на четыре части, потом на совсем маленькие кусочки, а их уже небольшими порциями развеяла по ветру. Они полетели на камни, на поверхность воды. Мадлен смотрела за их полетом, а руки ее похлопывали одна со другой, будто хотели стряхнуть какую-то пыль. Кончиком туфли она поддала несколько обрывков, 'застрявших в траве, и подтолкнула их к краю набережной. Они исчезли. Затем спокойно шагнула вперед, и брызги от всплеска воды, залившего берег, долетели почти до Флавье.

— Мадлен!

Он ничего не понимал, стоя позади своих бочек, Остался только маленький белый обрывок конверта, лежащий на земле.

Мадлен!

Он бросился к воде, скинув на ходу пиджак и жилет. Там еще расходились тяжелые волны. Он прыгнул в них, и холод сдавил его грудь. В каком-то исступлении он все кричал и кричал мысленно:

— Мадлен... Мадден...

Вытянув вперед руки, он ощупал мокрую темноту, потом резко, по самый пояс вынырнул на поверхность и увидел ее на волне в нескольких метрах от себя, уже намокшую и отяжелевшую. Он снова нырнул, чтобы схватить ее за талию, но пальцы его поймали только встречное течение. Задыхаясь, он оглянулся и глазами, полными слез и воды, угадал темную погружающуюся массу, рванувшись, вцепился в ее одежду и быстро стал перебирать пальцами... Ну, быстрее... шея, где же шея... Наконец, одной рукой нащупал и приподнял ей затылок, а другую выбросил на поверхность, чтобы удержаться на плаву. Это страшно тяжелое тело надо было вырвать как из дыры, выдернуть отсюда вместе с водой. Совсем недалеко Флавье видел берег, но силы уже покидали его. Он почти задыхался. И тогда, глотнув побольше воздуха, кратчайшим путем он поплыл к лестнице, у которой была причалена барка. Ударился плечом о цепь и повис на ней. Но тут ноги его коснулись лестницы, и, выпустив цепь, он ухватился за камень набережной и поднялся на ступеньку, потом на другую, вытаскивая за собой тело Мадлен. С обоих струями стекала вода, постепенно уменьшая их вес. Он прислонил Мадлен к лестнице, потом в последнем усилии снова схватил ее и понес наверх. А там уже упал на колено, дал ей сползти набок и повалился сам. Ветер леденил его волосы и лицо.

Первой зашевелилась Мадлен. Тогда он сел и взглянул на нее. Она имела жалкий вид: волосы, прилипшие к щекам, посиневшая кожа. Глаза ее были открыты и пристально смотрели в небо. Будто искали там что-то.

— Вы не умерли...— сказал Флавье.

Эти глаза обратились теперь к нему. Но взгляд шел откуда-то издалека.

— Я не знаю,— прошептала она. — Но было бы неплохо умереть.

— Идиотка! — закричал Флавье. — Ну-ка! Встряхнитесь!

Он обхватил ее руками, поднял и, уже навалившуюся на него, перекинул через плечо. Она весила немного, и бистро было совсем близко, но тем не менее он весь дрожал от усталости, когда дошел до двери.

— Эй!.. Кто-нибудь!

Он поставил Мадлен на ноги перед прилавком. Она шаталась, лязгая зубами.

— Эй!

— Иду! Иду,— ответил чей-то голос.

Из кухни в глубине бистро вышла женщина с маленьким ребенком на руках.

— Несчастный случай,— объяснил Флавье. — Вы не могли бы одолжить нам какие-нибудь старые вещи? Мы совершенно промокли.

Он нервно рассмеялся, чтобы завоевать доверие этой женщины.

Неожиданно заплакал ребенок, и мать стала баюкать его.

— У него режутся зубки,— сказала она.

— Пожалуйста, что-нибудь переодеться,— настаивал Флавье. — Потом я вызову такси... А пока схожу за пиджаком... Я оставил в нем бумажник. И приготовьте для мадам порцию коньяка... в общем, выпить и покрепче!

Он пытался выказать хоть немного тепла и сердечности, чтобы заставить Мадлен прийти в себя и заинтересовать их приключением женщину. Но сам чувствовал, что полон радости, энергии и воли.

— Садитесь! — прикрикнул он на Мадлен.

Затем пошел на пустынную набережную и подобрал свой пиджак с жилетом. Ванна в этот сезон была не очень-то страшна, но он совершенно измучился... Особенно его удручало сейчас видение Мадлен, спокойно идущей к краю набережной. И главное, потом, вместо того чтобы сопротивляться, бороться, она немедленно покорилась случившемуся, даже не подумав о возможной смерти. Он решил больше не выпускать ее из вида, защищать против нее самой, так как теперь понял, что она не совсем нормальна. Он вернулся бегом, чтобы согреться. Женщина с ребенком, повисшим на ее шее, разливала спиртное в два стакана.

— Где она?

— В боковой комнате, там. Переодевается.

— А где у вас телефон? Я хочу вызвать такси.

— Там.

Подбородком она указала в конец бара.

— Я нашла только спецовку, это вас устроит?

Ей пришлось повторить вопрос, когда Флавье повесил трубку.

— Очень хорошо,— сказал он.

В эту минуту Мадлен вышла из кухни и ошеломила его. Одетая в бедное платье из полинялой ткани, без чулок, в босоножках, совсем не смущенная, это была другая Мадлен.

— Идите быстрей сушиться,— сказала она. —Я так огорчена... В следующий раз буду внимательней.

— Надеюсь, следующего раза не наступит,— проворчал Флавье.

Он ожидал благодарности, чего-нибудь патетического, а она пыталась шутить. Он злобно натянул на себя рабочую одежду, слишком большую для него, такую, что будет выглядеть в ней смешным. Женщины в зале о чем-то шептались, как заговорщицы, а он, утративший вдруг всю свою радость и тщетно пытающийся поймать концы рукавов, с неприязнью обнаружил, что костюм его испачкан смазочным маслом... Его гнев обратился против Гевиньи. Он заплатит за это, кретин! Пускай другого попросит последить за своей женой, если тому это светит! Внезапно Флавье услышал сигнал такси. Стесняясь и краснея, он толкнул дверь.

— Вы готовы?

Мадлен держала на руках ребенка.

— Не так громко,— прошептала она,— вы разбудите его.

Она осторожно протянула младенца матери, и это обстоятельство прибавило Флавье еще больше раздражения. Нужно было еще собрать Мокрые вещи, отблагодарить женщину. Он сунул банкноту под наполненный стакан и вышел. Мадлен бегом последовала за ним.

— Куда вас отвезти? — холодно спросил он, когда она влезла в машину.

— Поедем к вам,— предложила она. — Я думаю, вы ждете не дождетесь, чтобы одеться как следует. А мне это безразлично.

— И тем не менее, где вы живете?

— Авеню Клебер... Меня зовут мадам Гевиньи... Мой муж конструирует корабли.

— А я адвокат... метр Флавье.

Он опустил разделяющее стекло.

— Улица Мобеж, на углу улицы Ламартин.

— Вы, должно быть, сердитесь на меня,— проговорила Мадлен. — Но я даже не знаю, что произошло.

— А я знаю,— сказал Флавье. — Вы хотели лишить себя жизни.

Он помолчал немного, дожидаясь ответа, протеста. Потом продолжил:

— Вы можете довериться мне. Я готов вас понять... Горе какое-нибудь... Неприятность...

— Нет,— тихим голосом ответила она,— все совсем не так, как вы думаете.

Снова перед ним была незнакомка из театра, случайная женщина, та Мадлен, которая хотела утопиться, та, которая склонялась над забытой могилой...

— Мне захотелось броситься в воду,— продолжала она,— но клянусь вам, не знаю почему.

— Тем не менее... письмо!

Она покраснела.

— Письмо адресовалось мужу, но мои объяснения были настолько необычны, что я предпочла...

Она повернула голову к Флавье и положила ладонь на его руку.