– Мистер Селби? – спросила она.

– Да.

– Я мисс Диксон.

– Присаживайтесь, мисс Диксон, – предложил ей прокурор. – Это мисс Мартин из Мэдисон-Сити. Мне нужно знать все, что вам известно о вашей пациентке Уоткинс. Однако прежде прошу вас взглянуть на эту фотографию.

Селби достал из кармана фотографию умершего Уоткинса. Медсестра посмотрела на нее и произнесла:

– Да, это он, ее отец.

– Не могли бы вы мне рассказать, что с ней случилось? – задал первый вопрос Селби.

– Она попала в автокатастрофу. Думаю, приехала в Сан-Диего разыскать отца, и ее сбили как-то вечером в десять часов. Когда ее забирала «Скорая помощь», она была без сознания и, насколько я помню, пришла в себя только в четыре часа утра… Конечно, мистер Селби, я говорю вам то, что мне рассказали. Сама я пришла на смену утром в девять часов. Это было уже после того, как установили ее личность и разыскали ее отца.

– Прошу вас, продолжайте.

– Отец поместил Марсию в отдельную палату, нанял двух медсестер. Я дежурила с утра и до вечера. Ночью меня сменила другая сестра, на следующий день я снова заступила на дежурство. В этот день она скончалась.

– В какое время?

– Это случилось днем, точно не помню во сколько.

– Вы, случайно, не слышали, о чем разговаривали между собой дочь и отец? – поинтересовался прокурор.

Она проницательно посмотрела на него:

– Что вы хотите узнать, мистер Селби?

– Не буду ничего от вас скрывать, – отозвался он. – В автокемпинге обнаружен труп Эмила Уоткинса. Он умер, отравившись угарным газом. В комнате вовсю горел газ.

Медсестра задумчиво пробормотала:

– Может, он покончил с собой.

– Это не было самоубийством, – возразил Селби, – когда его нашли, у него в руке был пистолет.

Медсестра, словно убеждая сама себя, повторила:

– Это должно быть самоубийством.

– Так вы не скажете, о чем они разговаривали между собой? – повторил прокурор.

– Боюсь, что нет, мистер Селби. Понимаете, это профессиональная тайна.

Селби не отступал:

– Я вынужден настаивать на ответе. В конце концов, оба участника разговора скончались, в живых не осталось никого, кому разглашение этих сведений нанесло бы вред.

По-видимому, медсестра его поняла, потому что сказала:

– Хорошо, мистер Селби, кое-что я слышала. Сначала доктор не разрешал ей много разговаривать, но они сказали достаточно, чтобы я домыслила, что произошло. Как я поняла, мать Марсии умерла, когда она была еще ребенком. Вырастил ее отец. Но мистер Уоткинс был старомодным, суровым человеком с абсолютно бескомпромиссными понятиями о морали. Девушка сбежала из дома с молодым человеком, ожидая, что он на ней женится. Но молодой человек обманул ее. Потом у нее появился ребенок… Они до самой ее смерти разговаривали об этом ребенке.

– И что говорили?

– Уоткинс хотел знать все о ребенке – где он находится и так далее. Вероятно, хотел что-нибудь сделать для него, но… Ах, не знаю, как вам описать ту сцену, чтобы вы действительно все поняли!.. Это было так трогательно! Мне так хотелось им помочь! Она лежала в постели и умирала. Мы все это понимали, и она тоже. И отец тоже это видел. Он любил ее и хотел любить свою внучку. Но для него это было дитя, рожденное в грехе. И мисс Уоткинс решительно заявила ему, что, пока он не выкинет это представление из головы, он не увидит ребенка. Видимо, она сама в детстве настрадалась от такого отца. Марсия была очень красивой, эмоциональной и импульсивной, полной противоположностью своему отцу. Уоткинс сидел у кровати с плотно сжатыми губами, по его лицу текли слезы, но он ничего не простил. Его дочь согрешила. Наказание за грех – смерть. И то, что с ней случилось, – это должное возмездие за ее грехи… А она ничего не сказала ему о внучке.

– Ребенок был с ней вместе в Сан-Диего? – спросил Селби.

– Очевидно, нет. Думаю, девочка находится в какой-то школе. Мисс Уоткинс держала это в тайне, не пожелала даже сделать никаких намеков, чтобы отец смог ее найти. Мистер Уоткинс был таким суровым, таким несгибаемым праведником, неспособным на прощение, что… что я чуть не избила его! Я бы и сделала это, если бы он не был таким искренним, таким трогательно суровым. Понимаете, Уоткинс сам страдал, но был твердым как гранит. Это был вопрос его традиционных взглядов против ее… Так она и унесла в могилу свою тайну.

– А не знаете, зачем Марсия приехала в Сан-Диего? – задал новый вопрос прокурор. – Искала работу?

– Нет, видимо, чтобы поговорить с отцом. Они не виделись много лет. Она думала, что это ошибка, надеялась, что годы смягчили его сердце. По-моему, мисс Уоткинс несколько раз писала ему, но не давала ему своего адреса. Ей было известно, как его найти, потому что он был плотником и состоял в профсоюзе.

– Она вела автомобиль?

– Нет, шла пешком. Ее сбил какой-то хам, который даже не остановился, дело было в десять часов вечера. Водитель, видимо, был пьяным, но догадался сбежать. Полиция задавала ей вопросы о машине. Мисс Уоткинс только мельком видела ее, и, я помню, она пыталась назвать номер машины, но заметила лишь первую его цифру и букву… Понимаете, я думаю, отец мог покончить с собой. Он очень тяжело воспринял смерть дочери. Считал, что она получила возмездие за свой грех, но вместе с тем было видно, что он очень любил ее… Ему следовало простить дочь. У нее был радостный, открытый характер. Она умерла с улыбкой на устах. Было ясно, что мисс Уоткинс тоже любила отца, но не хотела допустить, чтобы ее дочка страдала от позора, который на ней лежит, как он считал. Никогда не забуду, как она смотрела на него! У нее был такой нежный, такой любящий взгляд, но она была не менее упрямой, чем он. Вот так она умерла…

– А как насчет ее чемодана? – поинтересовался окружной прокурор. – В ее багаже не было никаких документов?

– Про это мне ничего не известно, – ответила мисс Диксон. – Когда она поступила в больницу, при ней не было никакого багажа. Ее подобрала машина «Скорой помощи», привезла в приемное отделение, а потом доставили в наше отделение. Сначала все думали, что она поправится, но оказалось, что у нее повреждены внутренние органы. Уоткинс была в сознании до самого конца. Сидела на кровати, обложенная подушками, но становилась все слабее и слабее и все время смотрела на отца. Он держал ее за руку и плакал, как ребенок, но его губы оставались плотно сжатыми и тонкими, как лезвие бритвы. Мы, медсестры, все время сталкиваемся с живыми и мертвыми. Это был один из самых трогательных случаев, которые я видела, – и, главное, это было абсолютно несправедливо! Он любил бы свою внучку, если бы только смог преодолеть свою несговорчивость и неуступчивость.

Селби посмотрел на Сильвию Мартин.

– Спасибо вам большое, мисс Диксон, – проговорил он. – Думаю, то, что вы нам рассказали, несколько проясняет ситуацию.

– Я рада, что узнала конец их истории, – отозвалась она. – Меня интересовала его судьба. Если я вам понадоблюсь, мистер Селби, вы можете найти меня здесь, в больнице.

Окружной прокурор еще раз поблагодарил медсестру, взял Сильвию под руку, и они вышли. На улице, дрожа от холода, Сильвия сказала:

– Дуг, как ты думаешь, я могу стать хорошим репортером, если все время расстраиваюсь, когда слышу подобные вещи?

Он обнял ее за талию и молча повел к машине. Усевшись на место, она вытерла глаза носовым платком и произнесла:

– Может, это из-за того, как мы все узнали, Дуг, но у меня такое чувство, будто я была давно знакома с этими людьми. Я чувствую, что они мне ближе многих других, с которыми я встречаюсь каждый день. Теперь они умерли, а мы роемся в их прошлом… Это похоже на то, как смотришь в кино на актрису, которая уже умерла. Видишь ее веселой, оживленной, исполняющей свою роль и одновременно испытываешь самые разные эмоции – во-первых, сюжет фильма, который тебя захватывает, затем восхищение актрисой, ее игрой – и все время помнишь, что ее уже нет на свете. Это приоткрывает перед тобой загадку жизни, делает ее такой торжественной, серьезной и… Ах, Дуг, не могу это выразить словами! Не то чтобы страшно, нет, это совсем другое. Это ощущение мира и спокойствия и вместе с тем понимание бесполезности стольких человеческих эмоций, особенно мелкого самолюбия. Подумать только, каким бессмысленным был тот барьер, который Уоткинс воздвиг между собой и дочерью!

Селби похлопал ее по плечу.

– Я понимаю, Сильвия, понимаю твои чувства.

– Что ж, – вымученно улыбнулась она. – Это не мешает нам смотреть в лицо фактам нашей собственной жизни, Дуг Селби. Ты являешься окружным прокурором Мэдисон-Сити. Я – репортер «Кларион». Я должна написать обо всем этом репортаж, который заставит читателей увидеть все моими глазами… И мы должны выяснить, почему Мадж Трент не позвонила своей дочке и не рассказала ей, что случилось с мамой-крольчихой, за которой гонится злой койот.

Селби молча кивнул в подтверждение и тронул машину с места.

Глава 16

Через некоторое время Сильвия сказала:

– Мне нужно позвонить в газету. Ты не возражаешь, Дуг?

– Нисколько, – ответил он. – Сейчас подъедем к какой-нибудь гостинице.

Он ехал медленно и молчал, в раздумье наморщив лоб. У одной из гостиниц остановился:

– Ты иди, Сильвия, а мне нужно кое-что обдумать.

Когда она вернулась через десять минут, то застала его все в той же позе, откинувшимся на спинку сиденья, сосредоточенно размышляющим.

– Не беспокойся, Дуг, я сама, – произнесла Сильвия, открыла дверцу и уселась рядом с ним. – Что за вселенские размышления? Ты испытываешь то же, что и я или…

– Я тут обдумывал одну идею, – поделился он, – которая кажется мне вполне логичной, хотя и не совсем еще ясной. Не смею идти дальше, прежде чем не получу кое-каких доказательств, но не знаю, смогу ли их добыть.

Она внимательно посмотрела на его серьезное лицо:

– Ладно, давай делись своей идеей, а я беспристрастно выскажу тебе мое мнение.