– Не знаю, правильно ли вы меня поняли, мистер Селби. Я не хочу, чтобы в ваше обвинение был вовлечен мой сын.

– Я вас правильно понял, – отрезал прокурор.

Стэплтон с облегчением откинулся на спинку кресла и улыбнулся:

– Тогда все в порядке. Я боялся, что вы можете не так меня понять.

Поднимаясь на ноги, Селби сказал:

– Я отлично вас понял, мистер Стэплтон.

Стэплтон взял недокуренную сигару, удовлетворенно пыхнул ею и кивнул.

– Думаю, – продолжал Селби, – недопонимание имеет место исключительно с вашей стороны. По-моему, это вы меня неправильно поняли.

– Что вы имеете в виду? – встрепенулся Стэплтон.

– Я имею в виду, что, видимо, вы меня не поняли, когда я сказал, что могу принять решение обвинить Тригса на основании того, чему я сам стал сегодня утром свидетелем.

Стэплтон вскочил на ноги:

– Вы, кажется, игнорируете мою просьбу не вмешивать в это моего сына?

– Нет, – сухо отозвался Селби. – Просто в данный момент размышляю над этой проблемой, и, если приду к выводу, что мой служебный долг призывает меня выдвинуть это обвинение, я его выдвину.

– В таком случае попрошу вас вернуть мне расписку, которая у вас в кармане, – потребовал Стэплтон.

– Извините, но это вещественное доказательство.

– Вы хотите сказать, что намерены использовать это доказательство против моего сына?

– Не против вашего сына, а против Оскара Тригса.

– Но это одно и то же!

Селби пожал плечами. Стэплтон сжал кулаки и, опершись ими о стол, подался вперед:

– Селби, если я понял вас правильно, вы делаете крупную политическую ошибку.

Прокурор улыбнулся:

– Вот теперь вы меня поняли, мистер Стэплтон.

– Послушайте, Селби! – с угрозой проворчал тот. – Я слишком занят, чтобы возиться с местной политикой. Видимо, вы намерены отплатить мне за то, что я не поддерживал вас во время предвыборной кампании?

– Ни в коем случае! – заверил его Селби.

– Впереди очередная кампания, – предостерег его Стэплтон, – и я всегда могу выкроить время от своих дел, если этого потребуют мои собственные интересы.

– Понимаю.

– Вы же хотите, чтобы вас переизбрали на второй срок?

– Возможно.

– Полагаю, вы понимаете, что мое влияние в этом городе весьма значительно?

– Конечно, но я хочу, чтобы вы, мистер Стэплтон, поняли одну вещь: меня избрали на эту должность, и я намерен выполнять мой долг, независимо от того, кто замешан в деле.

С искаженным от ярости лицом, едва сдерживаясь, Стэплтон проговорил:

– Вы чрезвычайно затрудняете меня, Селби.

– Очень сожалею, – откликнулся тот тоном, в котором не было и намека на раскаяние.

– Есть еще один вопрос, который я собирался затронуть в разговоре с вами, – сказал Стэплтон. – Дело настолько личное и настолько не относящееся к чему бы то ни было, что я едва поверил своим ушам, когда Инес сообщила мне о нем.

– Вы имеете в виду виски?

– Вот именно. Будьте любезны объяснить мне, почему вы воспользовались вашей властью – точнее сказать, бесправно применили вашу власть, – чтобы расспрашивать мою дочь о приобретении ею виски для моего дома?

Селби вежливо пояснил:

– Мне необходимо было выяснить, где и кем была приобретена бутылка виски, оказавшаяся в кемпинге. И в процессе расследования удалось установить, что дюжину виски этого сорта приобрела ваша дочь для подарка вам на день рождения.

– И вы утверждаете, что эта покупка была незаконной?

– Нет, разумеется!

– Тогда не понимаю, каким образом она может вас интересовать.

– Мы заинтересовались потому, что это относится к сбору доказательств.

– Доказательств чего?

– Доказательств попытки совершения убийства.

– Думаю, было бы лучше, если бы ваша контора ограничилась расследованием уже совершенных преступлений и не досаждала гражданам расспросами об их личных делах в связи с преступлением, которое только могло быть совершено!

– Возможно, – любезно согласился Селби. – Вы ведете свои дела так, как вы это понимаете. У меня по поводу моих дел имеется свое представление.

Кровь бросилась в лицо Стэплтона, но он постарался сохранять ровный голос.

– Боюсь, Селби, – проговорил он, отчаянно пытаясь придать своему голосу отеческие нотки, – вы совершенно утратили чувство перспективы. Боюсь, ваше избрание на низкооплачиваемую должность в относительно незначительном округе дало вам преувеличенное представление о вашей собственной власти и значительности.

– Хорошо, обменявшись этими любезностями, давайте вернемся к вопросу о виски, – предложил окружной прокурор. – Что же стало с той дюжиной бутылок, которые вам подарила дочь?

– Должен ли я понимать это так, что ваша контора считает возможным, будто это я принес ту бутылку виски в хижину и дал ее нищему бродяге? По-вашему, что же, я хотел облагодетельствовать это ничтожество, замышлявшее убийство?

– Вы должны понять, – Селби упрямо выпятил подбородок, – мне необходимо выяснить, что произошло с двенадцатью бутылками виски, подаренными вам дочерью.

– Так уж случилось, что я рассчитывал на каждую из них. Две захватил с собой в поездку. Дома осталось шесть бутылок. Остальные были выпиты мной и моими друзьями.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно.

– Когда вы уезжали в последнюю поездку, дома оставалось только шесть бутылок?

– Да.

– Не хочу быть назойливым, мистер Стэплтон, но мне очень важно установить происхождение той бутылки. Увы, обстоятельства указывают на то, что это была одна из вашей дюжины.

– Мне безразлично, на что указывают ваши обстоятельства, это просто невозможно!

– А Джордж не брал из вашего шкафа бутылку?

– Чушь! – воскликнул Стэплтон. – У Джорджа достаточно денег, чтобы самому купить виски.

– Скажите, остальные четыре бутылки были выпиты до вашего отъезда?

– Мой день рождения был полтора месяца назад. На восток я уехал месяц назад. Насколько я помню, четыре бутылки были израсходованы во время празднования моего дня рождения. Я взял из остатка две бутылки и держал их при себе. Я отлично помню, как мы прикончили эти две бутылки… Может, вас не затруднит объяснить мне, мистер Селби, почему вы так стремитесь повесить эту бутылку виски на Джорджа?

– Я ничего не стремлюсь на него вешать, – сказал Селби. – Я хочу установить происхождение той бутылки. Мне необходимо выяснить, кто находился с Уоткинсом в том домике, перед тем как он умер. Выяснив это, я смогу приблизиться к определению личности человека, которого Уоткинс намеревался убить.

– И когда вы это установите, насколько продвинется благополучие нашего округа? – с преувеличенным сарказмом поинтересовался Стэплтон.

– Не знаю, я не медиум. Я лишь общественное должностное лицо. Во всяком случае, тогда дело будет выяснено и закрыто, а мой долг – исполнен.

– Я бы сказал, – проговорил Стэплтон, – что это дело закрылось уже тогда, когда человек, собиравшийся совершить убийство, скончался от несчастного случая. В его смерти можно усмотреть определенную роль справедливого провидения.

– Лично я буду считать это дело закрытым, когда мне все станет ясно. А до тех пор намерен продолжать расследование.

– Не знаю, интересно ли вам будет знать, – ледяным тоном заметил Стэплтон, – что во время моих поездок я время от времени общаюсь с некоторыми полицейскими комиссарами и деятелями Департамента юстиции, так же как и с более важными представителями закона в крупнейших населенных пунктах. И если уж быть совершенно откровенным с вами, Селби, вы, люди проживающие в заброшенных городках и избранные на свой пост не потому, что обладаете какими-то особенными способностями в раскрытии преступлений, а лишь из политической целесообразности, и в подметки не годитесь этим профессионалам-криминалистам. Они считают дело закрытым, как только прекращается угроза обществу.

Без всякой на то необходимости вы оскорбили меня этим допросом. Думаю, что власть, которой налогоплательщики лишь временно вас наделили, ударила вам в голову. Но если вы готовы забыть об этом деле, прислушаться к голосу разума и отнестись к этому по-дружески, я дал бы вам напоследок маленький совет – следуйте примеру этих талантливых и мудрых криминалистов, у которых за плечами богатый опыт, солидное образование, зрелый подход к жизни. Короче говоря, предлагаю вам немедленно оставить это дело, и в таком случае мы забудем о том, что сейчас произошло между нами.

Селби упрямо заявил:

– Извините, мистер Стэплтон, но у себя в конторе я сам принимаю решения. У меня свои, может, и странные, способы раскрытия преступлений. Полагаю, что, когда есть правдивое объяснение поступков всех людей, все факты складываются в ясную картину. А до этого я не могу считать дело закрытым.

– Да, – протянул Стэплтон, – ваша теория раскрытия преступления, как вы сами точно ее охарактеризовали, весьма странная.

– Что ж, полагаю, все ясно.

Селби встал, направился к двери, но около нее остановился, обернулся к Стэплтону:

– Если вы пытаетесь что-либо скрыть относительно этой бутылки виски, предоставляю вам последнюю возможность сказать правду. В противном случае кому-то не поздоровится.

Стэплтон с силой вцепился в край стола.

– Черт побери ваше упрямство, Селби! – прорычал он. – Меня никогда так не оскорбляли, тем более в этом городе, в городе, который я помогал строить и в котором мое предприятие является важным экономическим фактором… Селби, мне неприятно расставаться с вами при таких обстоятельствах. Думаю, вы понимаете, что моя дочь считает вас очень близким другом и дорожит вашими отношениями. Она очень уважает вас. Ради нее я хотел бы, чтобы вы пересмотрели свое решение, и считаю своим долгом предупредить вас, что, если вы этого не сделаете, я использую все мое влияние, чтобы не дать вам продолжать работу на этом посту.

Селби открыл дверь, но опять замедлил шаги:

– Это ваше право. Играйте политиками как вам заблагорассудится. Но не пытайтесь скрыть улики, мистер Стэплтон! Вам кажется, что мы здесь не стоим и мизинца тех специалистов по преступлениям, которых вы встречали в крупных городах, но предупреждаю – я способен вас удивить. Могу даже оказаться стоящим их мизинца! – С этими словами он хлопнул дверью, пересек приемную под испуганными взглядами сидящих там людей, которые, конечно же, слышали его последний выпад против Стэплтона.