Дэшилл Хэммет - Проклятие Дейнов

— Джозеф!

Он выпрямился, обернулся, и я увидел, что нож у него в руке еще блестит, не испачкан.

— Кто рек «Джозеф» — имя, которого больше нет? — спросил он, и, признаюсь честно, когда я глядел на него и слышал его голос — а остановились мы с Коллинсоном метрах в трех от алтаря, — у меня возникло чувство, что ничего особенно страшного произойти, наверное, не должно. — Здесь нет Джозефа, — продолжал он, не дожидаясь ответа на свой вопрос. — Знайте, ибо весь мир скоро узнает, что тот, кого вы звали Джозефом, был не Джозеф, а сам Бог. Теперь вы знаете и ступайте прочь.

Мне бы сказать: «Чушь» — и броситься на него. С любым другим я так и поступил бы. А тут не смог. Я сказал:

— Мне придется взять мисс Леггет и миссис Холдорн с собой, — и сказал нерешительно, чуть ли не виновато.

Он выпрямился во весь рост, лицо с белой бородой было сурово.

— Ступай, — велел он, — отойди от меня, пока дерзость не привела тебя к гибели!

Связанная на алтаре Арония Холдорн сказала мне:

— Стреляйте. Стреляйте скорее. Стреляйте!

Я обратился к Джозефу:

— Мне все равно, как тебя звать. Ты отправишься в кутузку. А ну, брось нож!

— Богохульник! — загремел он и сделал шаг ко мне. — Сейчас ты умрешь!

Это должно было бы показаться смешным. Но мне не показалось.

Я завопил:

— Стой!

Он шел ко мне. Я испугался. Я выстрелил. Пуля попала ему в щеку. Я видел отверстие. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он даже не моргнул. Он шел твердо, не торопясь, на меня. Я нажимал и нажимал на спуск — еще шесть пуль попали ему в лицо и тело. Я видел раны. А он все шел и как будто не замечал их. Лицо и взгляд у него были суровые, но не злые. Подойдя ко мне, он поднял нож высоко над головой. Так ножом не дерутся; но он и не дрался: он намерен был обрушить на меня кару и на мои попытки помешать ему обращал так же мало внимания, как родитель, наказывающий ребенка.

Я же — дрался. Когда нож, сверкнув над нашими головами, устремился вниз, я нырнул под него, выставив согнутую руку против его вооруженной руки, и левой рукой воткнул кинжал ему в горло. Я давил на кинжал, покуда крестовина не уперлась в шею. Тут я выключился.

Я и не знал, что зажмурил глаза, — пока не открыл их снова. Раньше всего я увидел Эрика Коллинсона, который стоял на коленях возле Габриэлы, отворачивал ее лицо от слепящего луча и пытался привести ее в чувство. Потом увидел Аронию Холдорн: она лежала без сознания на ступени алтаря, а мальчик Мануэль плакал над ней и дрожащими руками пытался стянуть с нее путы. Потом я обнаружил, что стою расставив ноги, а между ногами лежит мертвый Джозеф с кинжалом в горле.

— Слава Богу, что он не был Богом! — пробормотал я вполголоса.

Мимо меня пронеслось коричневое тело в белом: Минни Херши бросилась на пол рядом с хозяйкой, крича:

— Мисс Габриэла, я думала, этот дьявол ожил и снова напал на вас!

Я подошел к мулатке, взял ее за плечи, поднял и спросил:

— Как так? Разве ты его не убила?

— Да, сэр, но…

— Но ты думала, что он вернулся в другом обличье?

— Д-да, сэр. Я думала, что он — это… — Она запнулась, сжала губы.

— Это я?

Она кивнула, отвернувшись в сторону.

К вечеру мы с Фицстивеном опять сидели у миссис Шиндлер за хорошим обедом, но на этот раз я рисковал остаться голодным Любопытству Оуэна не было удержу — он засыпал меня вопроса ми, просил разъяснить ту или иную подробность, а когда я пытался передохнуть или положить в рот хоть кусок, требовал не отвлекаться.

— Могли бы захватить меня с собой, — посетовал он, когда нам принесли суп. — Я был знаком с Холдорнами, во всяком случае, раз или два встречался с ними у Леггетов. Чем не предлог, чтобы взять меня в храм? Тогда бы я точно знал, что случилось и при каких обстоятельствах, а теперь завишу от ваших пересказов да от газетных версий, подогнанных под вкусы читателей.

— Мне хватило огорчений и с одним помощником, — сказал я. — С Эриком Коллинсоном.

— Сами виноваты. Зачем потащили его, когда под рукой был куда более надежный человек? Но давайте, мой милый, я весь внимание. Начинайте ваш рассказ, а я вам потом скажу, где вы наделали ошибок.

— С чем, с чем, а с этим вы справитесь, — согласился я. — Раньше Холдорны были актерами. Во многом я основываюсь на словах Аронии и за полную правду поручиться не могу. Финк молчит, а остальные — служанки, филиппинцы, повар-китаец и так далее — ничего, кажется, не знают. В свои фокусы Холдорны их, видно, не посвящали.

Актерами они, по ее словам, были средними и зарабатывали так себе. Но год назад Арония повстречала старого знакомого, с которым когда-то играла в одной труппе, — он сменил сцену на кафедру проповедника, преуспел на новом поприще и ездил теперь в дорогих машинах, а не в сидячих вагонах. Встреча дала ей пищу для раздумий. Начав размышлять в этом направлении, она, естественно, вскоре пришла к таким знаменитостям, как Эйми, Бухман, Джеди[1]… забыл фамилию… и иже с ними. В конце концов ее осенило: «А чем мы хуже?» И вот Холдорны, — скорее, одна Арония, Джозеф не отличался особым умом — надумали основать секту, культ, как бы возрождавший старую кельтскую церковь времен короля Артура… или что-то в этом духе.

— Из Артура Мэкина[2]? — сказал Фицстивен. — Продолжайте.

— Лавочку свою они открыли в Калифорнии, поскольку все так делают, а Сан-Франциско выбрали из-за того, что здесь меньше конкурентов, чем в Лос-Анджелесе. С собой они прихватили замухрышку по имени Том Финк, который в разное время заведовал технической частью почти у всех известных фокусников и чародеев, и его жену, смахивающую на тяжеловоза.

Толпы обращенных были Холдорнам ни к чему — пусть клиентов будет поменьше, зато богатых. Но, пока им не удалось подцепить на крючок миссис Родман, дело шло туго. Заглотнув приманку, миссис Родман отдала в их распоряжение один из своих доходных домов и даже оплатила счет за его реконструкцию. Руководил реконструкцией специалист по сценическим эффектам Том Финк, и очень постарался. Он знал, как переделать ненужные теперь кухни в потайные комнаты и закутки.

Технические подробности сейчас не объяснишь, — чтобы расковырять дом, нужно время. Но они наверняка окажутся интересными. С одним изобретением я познакомился лично — с привидением, что Финк сотворил из мастерски освещенной струи пара. Обернутую войлоком трубу просовывали в комнату через плинтус под кроватью; нижнюю, неподсвеченную часть струи в темноте было не разглядеть, и получалось нечто похожее на человека, который дергался, извивался, менял очертания, а на ощупь казался каким-то волглым, без плотной субстанции. Можете мне поверить, впечатление призрак производил потрясающее, тем более что перед его появлением вы уже успевали нанюхаться особого газа. В комнату они накачивали то ли эфир, то ли хлороформ, но перебивали специфический запах каким-то цветочным ароматом. Я честно сразился с призраком и даже решил, что пустил ему кровь, хотя на самом деле просто не заметил, как, вышибая окно, поранил руку. Нет, он был хорош: несколько минут в его обществе показались мне вечностью.

Джозеф сорвался только в самом конце, а до тех пор обходилось без грубой работы. Службу — публичную сторону культа — они отправляли с достоинством, четко, сдержанно. Фокусы и трюки начинались только в спальнях гостей, при закрытых дверях. Сначала туда напускали ароматизированного газу. Затем перед жертвой появлялось привидение из подсвеченного пара, a из той же трубы — а может быть, из другой — раздавался голос, отдающий приказы или что-то сообщавший. Газ ослаблял у жертвы зрение и волю, усыплял подозрительность, и добиться послушания было несложно. Ловкая работа. Думаю, таким манером они неплохо стригли свою паству.

Встречаясь в комнате один на один с жертвой, призрак получал большую власть, которую Холдорны еще особым образом укрепляли. Разговоры на эту тему вроде бы никто не запрещал, но на самом деле они осуждались. Отношения с призраком расценивались как личное дело жертвы и ее Бога, дело сокровенное, требующее тайны. Упоминать о встречах, даже в беседе с Джозефом — если, само собой, не было веской причины, — считалось дурным тоном. Понимаете, как удобно? Холдорны, казалось, и не думают извлекать никакой выгоды, они знать не знают, что происходит во время этих встреч, их не касается, выполнила ли жертва приказ или нет. Жертва и Бог, мол, сами между собой разберутся.

— Лихо, — сказал Фицстивен, радостно улыбаясь. — Полная противоположность обычным культам и сектам, где всегда есть исповедь, публичное покаяние или какая-то иная форма разглашения таинства. Продолжайте.

Я было принялся за еду, но он сказал:

— А что с обращенными, с клиентами? Как они относятся к культу сейчас? Вы же наверняка с ними беседовали.

— Да, — ответил я. — Только что возьмешь с этих людей? Половина все еще предана Аронии Холдорн. Я, к примеру, показал миссис Родман трубу, из которой появлялись призраки. Она разок ахнула, два раза сглотнула и… предложила отвести нас в церковь, где все символы и изображения, включая того, кто висит на кресте, сделаны из куда более плотного и прозаического материала, чем пар. Потом она спросила, не собираемся ли мы арестовать епископа за то, что в дароносице у него нет настоящей плоти и крови — Господней там или какой другой. Я боялся, что О’Гар, добрый католик, даст ей по голове дубинкой.

— А Коулманов там не было? Ралфа Коулмана и его жены?

— Нет.

— Жаль, — сказал он, ухмыляясь. — Надо бы заглянуть к Ралфу и поговорить с ним. Сейчас-то он, конечно, где-нибудь прячется, но поискать его стоит. У Ралфа всегда находятся непрошибаемо логичные и убедительные оправдания для самых идиотских поступков. Он, — добавил Фицстивен, словно это все объясняло, — специалист по рекламе.