Джон Диксон Карр - Проклятие бронзовой лампы

Раздался очередной удар грома, сопровождаемый тарахтением колец, когда Эмили задвигала портьеры на веренице окон.

– Если вы имеете в виду толстого джентльмена, сэр, – произнесла горничная – девица из Йоркшира,[34] которую не слишком тревожили происходящие события, – то он пьет чай с мистером Бенсоном в его буфетной. Полицейский инспектор тоже там. Они сравнивают альбомы вырезок.

Кит и Одри обменялись взглядами.

– Сравнивают что?

– Альбомы вырезок, сэр.

Когда они спустились вниз, опасения, что терпеливый и благожелательный мистер Бенсон подвергается допросу третьей степени, быстро рассеялись.

Кит и Одри пересекли парадный холл, с его двумя каминами и двумя комплектами доспехов, освещенными пламенем, и открыли обитую зеленым сукном дверь, которая выходила в длинный, узкий и пахнущий плесенью коридор с покрытым циновками полом. Другие двери в этом коридоре вели в задние помещения: кухню, кладовую, холл для прислуги. Но даже если бы они не знали, какая дверь ведет в буфетную дворецкого, то все равно легко бы ее обнаружили.

Дверь была приоткрыта, и изнутри доносился бас, в котором слышались напыщенные потки ложной скромности.

– Вот еще одна фотография, сынок, и притом недурная, – говорил бас. – Она сделана… дайте подумать… да, когда я завоевал Гран-при на автомобильных гонках в 1903 году. Что вы о ней думаете?

– Превосходная фотография автомобиля, сэр.

– Черт возьми, я имел в виду себя, а не автомобиль!

– Ну, сэр…

В уютной буфетной происходила вполне домашняя сцена. На одном краю стола, отодвинув чайную посуду, восседал сэр Генри Мерривейл с большим кожаным альбомом, разбухшим от скверно наклеенных вырезок. На другом конце сидел Бенсон с таким же альбомом, но меньшего размера.

На заднем плане маячил Мастерс, которого этот замедленный процесс приводил в отчаяние.

– Послушайте, сэр Генри! – начал Кит. – Мы узнали…

Г. М. поднял руку и бросил на пришедших такой злобный взгляд, что они тотчас же стихли. Снова став добрым дедушкой, он обратился к Бенсону, указывая на другую фотографию:

– А вот здесь я освящаю военный корабль. Там случилась неприятность – бутылка шампанского вместо того, чтобы попасть в корабль, угодила в мэра Портсмута[35] и сбила беднягу с ног.

– В самом деле, сэр? Надеюсь, обошлось без последствий?

– Да, если не считать фонаря под глазом. Но он здесь выглядит чертовски сердитым, верно?

– Да, сэр.

– А бутылка не разбилась, так что мы смогли все повторить. Я стою слева. Фоторепортеры говорят, что им нравится меня снимать.

– Не сомневаюсь, сэр. Вы, безусловно, обеспечиваете их поистине уникальными фотографиями.

Г. М. отмахнулся с той же ложной скромностью, которая не обманула бы и ребенка.

– А вот это, – он склонился вперед, – и впрямь отличный снимок. Крупный план и анфас. Меня сфотографировали, когда я баллотировался в парламент в Восточном Бристоле. Снимок должен был подчеркнуть суровость и благородство. По-моему, это удалось.

Очевидно, снимок производил впечатление. Даже Бенсон слегка вздрогнул и отпрянул.

– В чем дело, сынок? Разве фотография не делает мне чести?

Бенсон кашлянул.

– Откровенно говоря, сэр, не вполне.

– Ага! – воскликнул Г. М. – Слышали, Мастерс?

Старший инспектор воздержался от комментариев.

– А почему, сынок, – допытывался сэр Генри, – вы считаете, что снимок не делает мне чести?

Бенсон кашлянул снова.

– Ну, сэр, в вашем лице есть определенное качество – je ne sais quoi,[36] если можно так выразиться, – которое трудно определить. Сомневаюсь, что его можно воспроизвести на фотографии.

Г. М. строго посмотрел на него, как будто подозревая в его словах какой-то скрытый смысл. Однако тактичный дворецкий поспешил добавить:

– Такое часто встречается, сэр. У меня тут есть… – решив продемонстрировать свои сокровища, Бенсон протянул Г. М. альбом, – фотографии ее милости, сделанные в течение двенадцати лет. Несомненно, вы заметите…

– Да-да! Но я хочу вам показать…

– …что ее милость, – упорно продолжал Бенсон, – хотя и очень красива, но едва ли фотогенична. Думаю, все дело в цвете и выражении лица. Фотографии…

– Это я в Тадж-Махале.[37]

– …уродуют ее и делают неузнаваемой. Если вы посмотрите на снимок, сделанный недавно в Каире, с неким мистером Бомоном…

– А здесь я изображаю Петра Пустынника[38] во главе процессии крестоносцев.

Бенсон закрыл глаза.

– Да, сэр. Это приводит меня к следующему пункту, касающемуся достижения портретного сходства на ваших фотографиях. Я имею в виду ваше явное пристрастие сниматься с фальшивой бородой.

Г. М. выпрямился на стуле.

– А что в этом плохого? – осведомился он. – Мне нравятся фальшивые бороды.

– Мне тоже, сэр, – с лучезарной улыбкой кивнул Бенсон. – Особенно во время рождественских шарад.

– Ну, тогда…

– Но не менее чем на четырех снимках – особенно в роли Шейлока[39] и Деда Мороза – вы появляетесь с такой роскошной бородой, сэр, что трудно определить, где кончается борода и где начинается лицо. Вы признаете, что борода препятствует портретному сходству?

– Да, – согласился Г. М. – Вы правы.

– С другой стороны, сэр, у меня имеется фотография лорда Северна, где…

– Послушайте, сынок, вы, кажется, твердо решили поговорить о ваших хозяевах и не дать мне вставить слово. Ладно, поговорим о них. У вас есть много фотографий леди Хелен Лоринг. Но бьюсь об заклад, что у меня имеется снимок, которого нет у вас!

Г. М. раскрыл последнюю страницу альбома, где лежала пачка еще не наклеенных вырезок. Он начал сортировать их, роняя на пол и бормоча себе под нос:

– Снимок, который я ищу, был сделан на Центральном железнодорожном вокзале Каира около трех недель тому назад. На нем изображен я, приклеивающий пятифунтовый банкнот к лицу шофера такси.

Это было чересчур даже для Бенсона.

– Прошу прощения, сэр?

– Он отрезал мой галстук, поэтому я приклеил к его физиономии пятифунтовую купюру, – тщательно пояснил Г. М. – Но девушка тоже там присутствует – ее лицо четко видно на переднем плане. – Его голос стал сердитым. – Я знаю, что эта чертова фотография должна быть где-то здесь… А, вот она! – Он извлек очередную вырезку. – Хотите приобщить ее к вашей коллекции?

– Для меня это была бы большая честь, сэр.

– Вот, – продолжал Г. М., поднося вырезку к лампе, чтобы лучше видеть. – Это я без галстука и с открытым ртом. А это леди Хелен, и вы сами можете убедиться, что она…

И тогда это произошло. В эмоциональной атмосфере комнаты что-то изменилось так же явно, как лицо Г. М.

Он приподнялся на стуле, протягивая фотографию через стол и все еще глядя на нее. Что-то на снимке привлекло его внимание, буквально приковав к месту.

Остальные слышали тяжелое дыхание Г. М., смешивающееся с шумом дождя, видели его блестящую лысину, очки, золотую цепочку от часов на огромном животе. Теперь он думал не о себе – все его тщеславие испарилось.

Г. М. снова сел настолько резко, что казалось, задрожал покрытый линолеумом пол. На его лице застыло ошеломленное выражение.

– Господи! – бормотал он. – Только подумать, что я не заметил этого раньше!

Старший инспектор Мастерс хорошо знал это настроение.

– Что-нибудь обнаружили? – осведомился он.

– Дайте мне подумать! – рявкнул Г. М.

Опершись локтями на стол и прижав кулаки к вискам, он погрузился в размышления, покуда остальные молчали. Раз или два Г. М. кивнул, и вскоре его чело прояснилось. Когда часы в холле начали бить пять, он поднял взгляд и мягко обратился к Бенсону:

– Если мне не изменяет память, сынок, эта бронзовая лампа все еще стоит на каминной полке в комнате девушки. Поднимитесь и принесите ее, ладно?

Дворецкий колебался, словно сомневаясь, следует ли ему выполнять приказ. Но долгая привычка одержала верх.

– Хорошо, сэр.

Повернувшись, Бенсон вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. На лице Г. М. отразилось нечто похожее на восхищение.

– Каким же я был тупицей! – воскликнул он. – Каким же поразительным болваном нужно быть, чтобы считать это невозможным! Мастерс, если я повернусь к вам задом, вам захочется дать мне пинок?

– Еще как! – искренне заверил старший инспектор. – Но это может подождать. А пока объясните, сэр, зачем вам понадобилась бронзовая лампа.

– Честно говоря, она мне абсолютно не нужна, – ответил Г. М. – Но я подумал, что лучше удалить из комнаты нашего друга Бенсона, покуда мы с вами проведем небольшую causerie.[40] Потому что…

– Ну?!

– Потому что теперь я знаю, что произошло с Хелен Лоринг.

Кит Фэррелл посмотрел на Одри, которая молча пожала плечами. Сердце Кита судорожно заколотилось.

– Ага! – с удовлетворением произнес Мастерс. – Значит, вам известна вся правда?

– Нет. – Г. М. поднял руку, дабы избежать протестов. – Но иногда стоит наткнуться на какую-то мелочь, Мастерс, для того, чтобы каждый фрагмент головоломки сразу занял должное место. Это объясняет, каким образом девушка исчезла из парадного холла…

– Так она все-таки исчезла именно оттуда?

– Да. Это объясняет, почему шаги внезапно прекратились. Это объясняет, почему макинтош был брошен на пол вместе с бронзовой лампой. Это объясняет… – Набрав воздух в легкие, Г. М. посмотрел на Кита: – Вы так намучились, сынок, что будет только справедливо сказать вам сразу. Короче говоря, вы можете перестать беспокоиться.

Кит шагнул вперед:

– Хелен жива, сэр?

– Угу. Могу добавить еще кое-что. Таинственная девушка в капюшоне, которая принесла картину в антикварный магазин Джулии Мэнсфилд и внезапно исчезла, была…

– Ну? Кем она была?

– Самой Хелен Лоринг, как и говорила мисс Мэнсфилд.

– Это невозможно! – воскликнул старший инспектор.

– Вовсе нет.

– Не будет ли проще, – предложил Мастерс, доставая записную книжку и с трудом сдерживая нетерпение, – если вы сразу расскажете, что, по-вашему, стряслось с леди Хелен?