Не надеясь на то, что сможет добиться слушания дела, он начал писать. Поскольку на органы правосудия перс не рассчитывал, он решил обратиться к прессе. Однажды вечером, когда он только что закончил писать последнее предложение своего отчета (именно его я слово в слово представил здесь), Дариус объявил о посетителе, который не хотел назвать своего имени или показать свое лицо и сказал, что не уйдет, пока не переговорит с дарогой.

Догадавшись, кто этот посетитель, перс велел Дариусу немедленно ввести его.

Перс не ошибся. Это был призрак. Это был Эрик.

Он казался чрезвычайно слабым и держался за стену, будто боялся упасть. Он снял шляпу, открыв белый, как простыня, лоб. Лицо его скрывала маска.

Перс встал:

– Убив графа Филиппа де Шаньи, что вы сделали с его братом и Кристиной Доэ?

Услышав страшное обвинение, содержавшееся в вопросе, Эрик отшатнулся, молча подошел к креслу и погрузился в него с глубоким вздохом. Затем заговорил короткими фразами, с трудом ловя воздух:

– Дорога, не говорите со мной.., о графе Филиппе. Он был, уже мертв, когда я.., покинул дом. Он был.., уже мертв, когда запела сирена. Это был.., несчастный случай, печальный, вызывающий сожаление несчастный случай. Он., неуклюже упал., в озеро.

– Вы лжете, – закричал перс. Эрик склонил голову и сказал:

– Я пришел сюда.., говорить не о графе Филиппе.., но сказать вам.., я скоро умру.

– Где Рауль де Шаньи и Кристина Доэ?

– Я скоро умру.

– Где Рауль де Шаньи и Кристина Доэ?

– Я скоро умру.., от любви, дарога, от любви. Вот такие дела. Я.., я очень любил ее. И я все еще люблю ее, дарога, поскольку умираю от этого.., как я сказал. Если бы вы знали, какой красивой она была, когда позволила мне поцеловать ее живой, потому что поклялась своим вечным спасением. Впервые – вы слышите, дарога, впервые – я поцеловал женщину. Да, живую, я поцеловал ее живую, и она была так прекрасна и безжизненна, как мертвая.

Стоя близко к Эрику, перс осмелился схватить его за руку и встряхнуть ее.

– Скажите мне наконец, она мертва или жива?

– Почему вы трясете меня так? – произнес Эрик с усилием. – Я говорю вам, что скоро умру… Да, я поцеловал ее живой.

– И она теперь мертва?

– Да, я поцеловал ее в лоб, и она не отодвинулась от меня. Ах, какая она благородная девушка! Что же касается смерти, я не думаю так, хотя это больше меня не интересует… Нет-нет, она не мертва! И я не хочу слышать, что кто-то прикоснулся хоть к одному волосу на ее голове! Она хорошая, благородная девушка, и она спасла вашу жизнь, дарога, в то время когда ваш шанс на спасение был близок к нулю. Фактически никто не обращал на вас никакого внимания. Почему вы оказались там с этим молодым человеком? Вы должны были умереть только потому, что были с ним. Она просила меня спасти ее молодого человека, но я сказал ей, что, поскольку она повернула скорпиона, я был теперь ее женихом, по ее же выбору, и что ей не надо двух женихов. И это было правдой. Что же касается вас, то вы должны были умереть, потому что были с другим женихом, как я уже сказал.

Но, слушайте внимательно, дарога, в то время как вы оба, обезумев, вопили в воде, Кристина пришла ко мне и, глядя на меня своими большими, широко раскрытыми голубыми глазами, поклялась своим вечным спасением, что согласна быть моей живой женой! До этого в глубине ее глаз я всегда видел ее своей мертвой женой; теперь я впервые увидел в ней живую жену; она действительно имела это в виду, поскольку поклялась своим вечным спасением. Она не убьет себя. Мы заключили сделку. Через полминуты вся вода утекла обратно в озеро, и я был удивлен, увидев вас все еще живым, ведь я думал, что вы уже на том свете… Итак… Соглашение предусматривало, что я доставлю вас обоих наверх. Освободив комнату Луи-Филиппа от вас обоих, я вернулся туда один.

– Что вы сделали с Раулем де Шаньи? – спросил перс.

– Видите ли.., я не хотел доставлять его наверх немедленно. Он был заложником. Я не мог держать его в доме у озера из-за Кристины, поэтому запер его в удобном месте, приковал должным образом в тюрьме коммунаров, которая находится в самом отдаленном и безлюдном месте Оперы, ниже пятого подвала. Туда никто не ходит, и заключенного там никто не может слышать. Мой разум был свободен, и я пошел к Кристине. Она ждала меня.

Кажется, в этом месте своей истории Эрик встал, он выглядел настолько опечаленным, что перс, который сидел в кресле, вынужден был тоже встать, будто повинуясь тому же импульсу, что и Эрик, чувствуя, что невозможно продолжать сидеть в такой важный момент. Перс даже снял свою каракулевую шапку (как он сам сказал).

– Да, она ждала меня, – продолжал Эрик, от сильного волнения дрожа как лист, она ждала меня, стоя прямо, живая, как настоящая, живая невеста, ведь она поклялась своим вечным спасением… И когда я подошел к ней более робкий, чем маленький ребенок, она не отвернулась. Нет, нет, она оставалась.., она ждала. И мне даже показалось, дарога, что она немного придвинула ко мне лоб – совсем немного, чуть-чуть, как живая невеста. И.., и я.., поцеловал ее! Я поцеловал ее! И она не умерла. И после того как я поцеловал ее в лоб, она продолжала стоять так, близко от меня, как будто это было совершенно естественно. О дарога, это было так хорошо – поцеловать кого-то. Вы не можете знать, что я чувствовал, но я.., я… Моя мать, моя бедная, несчастная мать никогда не позволяла мне целовать ее. Она сбрасывала мою маску и убегала… И ни одна женщина.., когда-либо… О, я – я был так счастлив, так счастлив, что заплакал. Я упал к ее ногам, все еще рыдая. Я целовал ее ноги.., ее маленькие ноги, рыдая. Вы тоже плачете, дарога, и она плакала тоже. Ангел плакал!

Рассказывая, Эрик рыдал, и перс не мог сдерживать своих слез, видя, как стонет этот человек в маске, у которого вздрагивали плечи и руки были скрещены на груди, стонет то скорбно, то с нежностью, казалось, растворявшей его сердце.

– О дарога, я чувствовал, как ее слезы падали мне на лоб – мой лоб! Они были теплыми, они были сладкими, они текли по моему лицу под маской. Ее слезы! Они смешивались с моими собственными слезами. Ах, ее слезы! Послушайте, дарога, послушайте, что я сделал… Я снял маску, чтобы сохранить ее слезы, и она не убежала. Она не умерла! Она оставалась живой, плачущей надо мной-, со мной. Мы плакали вместе! Господь на небесах, ты дал мне все счастье в мире!

И Эрик упал со стоном в кресло.

– О, я не умру еще, нет, не сейчас, – сказал он персу. – Но позвольте мне плакать.

И некоторое время спустя он продолжил:

– Послушайте, дарога, послушайте это… Когда я был у ее ног, она сказала: «Бедный, несчастный Эрик!» – и взяла мою руку. С этого времени… Вы понимаете… Я был только бедной собакой, готовой умереть за нее, поверьте мне, дарога!

У меня в руке было кольцо, золотое кольцо, которое я дал ей: она его потеряла, а я нашел. Это было обручальное кольцо. Я вложил его в ее маленькую руку и сказал: «Вот, возьмите это кольцо, возьмите для себя.., и его. Это будет мой свадебный подарок, подарок от „бедного, несчастного Эрика“. Я знаю, вы любите этого молодого человека. Вы не должны больше плакать». Она нежно спросила меня, что я имею в виду. Я сказал ей, и она немедленно поняла, что я стал бедной собакой, готовой умереть за нее, что она может выходить замуж за своего молодого человека, когда ей захочется, потому что плакала вместе со мной… Ах, дарога, вы не можете себе представить… Говоря ей все это, я как будто хладнокровно резал свое сердце на куски… Но она плакала со мной и сказала: «Бедный, несчастный Эрик!» Душевное волнение Эрика было таким сильным, что он попросил перса не смотреть на него, потому что он задыхался и должен был снять свою маску. Перс рассказывал мне, что отошел к окну и с сердцем, полным сострадания, смотрел на вершины деревьев в Тюильри, чтобы не видеть лица монстра.

– Я пошел к молодому человеку и освободил его, – продолжал Эрик, – и велел ему следовать за мной к Кристине. Они поцеловались передо мной в спальне Луи-Филиппа… У Кристины было мое кольцо… Я заставил ее поклясться, что, когда я умру, она придет ночью к озеру со стороны улицы Скриба и тайно похоронит меня вместе с золотым кольцом, которое будет носить до этого дня. Я объяснил ей, как найти мое тело и что она должна будет сделать с ним. Затем она поцеловала меня в первый раз, сюда, в лоб, – не смотрите, дарога, – в лоб! Не смотрите! И они ушли вместе… Кристина больше не плакала, плакал только я. Ах, дарога, дарога, если она сдержит свое обещание, она скоро вернется! – И Эрик замолчал.

Перс не задавал ему больше вопросов. Он перестал беспокоиться за судьбу Рауля и Кристины: после того как он видел плачущего Эрика в ту ночь, ни один представитель рода человеческого не мог сомневаться в его словах!

Эрик опять надел маску, собираясь с силами, чтобы покинуть перса. Он обещал прислать ему, чтобы отблагодарить за доброту, которую тот однажды проявил к нему, самое дорогое для него в мире: все бумаги, Кристины (она писала их для Рауля и оставила у Эрика) и несколько предметов, которые принадлежали ей: два носовых платка, перчатки и ленты от туфель. В ответ на вопрос перса Эрик сказал, что молодые люди решили обвенчаться в каком-нибудь уединенном месте, где они смогут спрятать свое счастье, и что они уедут в «поезде северного направления», чтобы попасть туда. И наконец, Эрик попросил перса объявить о его смерти Кристине и Раулю, как только получит обещанные реликвии и бумаги. Чтобы сделать это, он даст извещение в отдел некрологов газеты «Эпок «.

И это было все.

Перс проводил Эрика до двери своей квартиры, и Дариус сопровождал его до тротуара, поддерживая, когда он шел. Его ждал экипаж. Перс, стоя у окна, слышал, как Эрик сказал извозчику: «К Опере».

Экипаж скрылся в ночи. Перс видел несчастного Эрика в последний раз.