— Ваша жена была в курсе дела?

— Я от нее ничего не скрывал. И она от меня тоже.

— У нее были любовники?

— Если я отвечу на этот вопрос утвердительно, может сложиться впечатление, что я хочу нарочно очернить ее… Умирая, люди остаются в нашем сознании безгрешными…

— Как она реагировала?

— Кристина? Сначала вовсе не реагировала. Только смотрела на меня с какой-то жалостью. «Бедный Адриен, вот и ты попался». Она спрашивала меня, как поживает малютка, так она ее называла. «Еще не беременна? А что ты сделаешь, если это случится? Потребуешь развода?»

Мегрэ, нахмурив брови, пристально посмотрел на своего собеседника.

— А она беременна? — спросил он.

— Нет! Ведь это легко проверить…

— Она по-прежнему живет на улице Коленкур?

— В ее жизни ничего не изменилось. Я не обставлял ей квартиру, не покупал ни автомобиля, ни драгоценностей, ни мехов… На подоконнике, как и раньше, стоят горшки с геранью… В комнате, ореховый зеркальный шкаф, совсем как у моих родителей, а кухня по-прежнему служит столовой…

Губы Жоссе задрожали, в его словах послышался вызов.

— И у вас не было желания все это изменить? — спросил Мегрэ.

— Нет.

— Вы часто ночевали на улице Коленкур?

— Один или два раза в неделю.

— Могли бы вы как можно подробнее рассказать, как вы провели вчерашний день и ночь?

— С чего начать?

— С утра…

Мегрэ повернулся к Лапуэнту, видимо, для того, чтобы попросить его поточнее записать эти показания.

— Встал я, как обычно, в половине восьмого и вышел на террасу, чтобы сделать утреннюю зарядку.

— Значит, это происходило на улице Лопер?

— Да.

— Что вы делали накануне вечером?

— Ходили с Кристиной на премьеру спектакля «Свидетели» в театр Мадлен, а затем вместе поужинали в кабаре на площади Пигаль.

— Вы не ссорились?

— Нет. Назавтра мне предстоял трудный день. Наша фирма решила сменить упаковку многих лекарств, а оформление имеет огромное значение для сбыта.

— В котором часу вы легли спать?

— Около двух часов ночи…

— Ваша жена легла в это же время?

— Нет. Я оставил ее на Монмартре с друзьями, с которыми мы там встретились.

— Назовите их фамилии.

— Супруги Жублен, Гастон Жублен, адвокат. Они живут на улице Вашингтона.

— Вы знаете, когда ваша жена вернулась домой?

— Нет. Я сплю крепко.

— В тот вечер вы пили?

— Нет. Всего несколько бокалов шампанского. Я был абсолютно трезв и думал о завтрашних делах.

— Утром вы заходили в комнату жены?

— Только приоткрыл дверь и увидел, что она спит.

— Вы ее не будили?

— Нет.

— Для чего же вы приоткрыли дверь?

— Чтобы удостовериться, что она вернулась.

— А бывало так, что она не возвращалась?

— Случалось.

— Она была одна?

— Насколько мне известно, Кристина никогда никого не приводила в дом.

— Сколько у вас слуг?

— В общем, для такого дома, как наш, очень мало. Правда, у себя мы едим редко. Кухарка, мадам Сиран, вернее, даже не кухарка, а скорее то, что англичане называют экономкой, приходящая, живет со своим сыном в районе набережной Жавель, по другую сторону моста Мирабо. Сыну ее, должно быть, лет тридцать, он холостой, болезненный, работает в метро. С нами в доме живет только горничная, испанка, по имени Карлотта.

— Кто вам готовит завтрак?

— Карлотта. Мадам Сиран приходит, когда я собираюсь на работу.

— Вчера утром все в доме шло, как обычно?

— Да… Я пытаюсь припомнить… Ничего особенного… Я принял ванну, оделся, спустился вниз, чтобы позавтракать, а когда уже сел в машину, которая ночью всегда стоит у парадной двери, увидел мадам Сиран. Она поворачивала за угол, направляясь к нашему дому, с сумкой для провизии в руках… По дороге она всегда закупает продукты.

— У вас одна машина?

— Две… У меня двухместная, английской марки. Я обожаю спортивные автомобили… А у Кристины американская…

— Машина вашей жены тоже стояла возле дома?

— Да. Улица Лопер очень спокойная, народу на ней мало, и там удобно поставить машину.

— Вы поехали прямо на авеню Марсо?

Жоссе покраснел и едва заметно пожал плечами.

— Нет. И это тоже, конечно, обернется против меня. Я поехал за Аннет на улицу Коленкур.

— Вы заезжаете за ней каждое утро?

— Почти всегда. У меня машина с откидным верхом. Весною так приятно прокатиться утром по Парижу…

— Значит, вы вместе приезжали на работу?

— Довольно долгое время я высаживал Аннет у ближайшей станции метро. Но служащие видели нас вместе, и кончилось тем, что наша связь ни для кого уже не была секретом. Я предпочел вести честную игру и испытывал даже удовольствие от того, что ничего не скрывал, даже бросал вызов общественному мнению. Видите ли, мне глубоко противны усмешки, перешептывания, понимающие взгляды.

Жоссе искал одобрения, но комиссар оставался невозмутимым. Этого требовала его должность.

Погода была чудесная, как и накануне. Такое же безмятежное весеннее утро. Маленькая спортивная машина, спускаясь с Монмартра, с трудом пробиралась сквозь поток автомобилей; проехала вдоль решетки парка Монсо, сверкающей золотыми остриями, пересекла площадь Терн, обогнула Триумфальную арку в тот час, когда толпа еще бодрых людей торопится на работу.

— Все утро у меня ушло на совещание с заведующими отделами, в частности, с заведующим отделом сбыта…

— В присутствии Аннет?

— У нее есть постоянное место в моем кабинете.

Мегрэ представил себе кабинет с огромными окнами, выходившими на нарядную улицу, где вдоль тротуаров выстраиваются роскошные машины.

— Вы обедали вместе с Аннет?

— Нет. Я пригласил в ресторан «Беркли» одного важного клиента, англичанина, только что приехавшего в Париж.

— Вы не знали, что делала в это время ваша жена?

— Вернувшись с обеда в половине третьего, я позвонил ей из своего кабинета.

— Она уже встала?

— Просыпалась. Она сказала, что собирается пойти за покупками, а потом поужинает с приятельницей.

— Она не назвала имя приятельницы?

— Кажется, нет. Иначе бы я запомнил… Она ужинает с приятельницами довольно часто, я не придавал этому значения. Вскоре мы продолжили прерванное в полдень заседание.

— Ну, а потом не произошло ничего необычного?

— Необычным не назовешь, но и это может иметь значение. Около четырех часов я послал одного из наших курьеров съездить на велосипеде на бульвар Мадлен и там купить закусок, лангуста, русского салата и фруктов… Я сказал ему, что если будут вишни, пусть купит две корзиночки… Он сложил все покупки мне в машину. В шесть часов все начальники отделов и большинство служащих закончили работу и разошлись по домам. В четверть седьмого ко мне зашел мсье Жюль — он дольше всех служит в нашей фирме — и спросил, нет ли у меня к нему каких-нибудь вопросов. Я ответил, что нет, и он тоже ушел.

— А ваш компаньон, мсье Вирьё?

— Тот удалился еще в пять. В нашем деле он так и остался дилетантом, хотя и занимается им долгие годы. Его роль сводится только к представительству. Он обычно приглашает на завтрак или на обед наших иностранных корреспондентов или солидных клиентов из провинции.

— Он тоже был на завтраке с англичанином?

— Да. Он бывает и на совещаниях…

— Значит, во всем здании остались только вы и ваша секретарша?

— Да, не считая швейцара. Так уже бывало не раз. Мы спустились вниз, и, когда сели в машину, мне вдруг захотелось выпить где-нибудь за городом… Погода стояла чудесная, а я всегда отдыхаю за рулем… Мы довольно быстро добрались до долины Шеврез и выпили по стаканчику в харчевне.

— Вам случалось ужинать с Аннет в ресторанах?

— Редко. Вначале я старался избегать этого. Пока наша связь держалась более или менее в секрете. Потом я полюбил наши пирушки в квартирке на улице Коленкур.

— С геранью на подоконниках?

Это замечание, видимо, оскорбило Жоссе.

— Вам это кажется смешным? — спросил он немного резко.

— Нет…

— Вы этого не понимаете?

— Кажется, понимаю.

— Даже лангуст в какой-то мере может помочь вам понять. Когда я был ребенком, в нашей семье покупали лангуста только по большим праздникам. То же самое было и у Аннет… Собираясь вместе пообедать на улице Коленкур, мы всегда старались выискивать блюда, о которых могли только мечтать в юности… К тому же я преподнес ей подходящий подарок: холодильник, который не очень-то вписывается в такую старомодную квартиру, зато позволяет нам всегда держать на холоде белое вино, а иногда и откупорить бутылочку шампанского… Вам все это не смешно?

Мегрэ жестом успокоил его. А Лапуэнт улыбнулся, будто это ему напомнило что-то происходившее недавно.

— На улицу Коленкур мы приехали около восьми. Тут я должен еще кое-что добавить. Консьержка, сначала относившаяся к Аннет по-матерински, после моего появления возненавидела ее, бормотала ей вслед бранные слова, а ко мне просто поворачивалась спиной… Когда в этот раз мы прошли мимо привратницкой, ее семья сидела за обедом, и могу поклясться, что эта женщина оглядела нас с ехидной улыбкой. Меня это настолько поразило, что мне захотелось вернуться и спросить у нее, чем вызвано такое ликование. Я этого не сделал, но все стало ясно через полчаса… Войдя в квартиру, я снял пиджак и, пока Аннет переодевалась, накрыл на стол… Не стану скрывать… Это тоже доставляет мне удовольствие… возвращает мне молодость… Аннет переговаривалась со мной из соседней комнаты, а я нет-нет да поглядывал на нее через приоткрытую дверь… Полагаю, что все это будет обсуждаться публично… Если не найдется кто-нибудь, кто мне поверит…