Он переводил глаза с одного на другого и озадаченно спрашивал:

— Что это? Что это? Он же не коснулся меня!

Фраминар повернулся к Стеттону:

— Вы в самом деле не коснулись его?

Стеттон решительно покачал головой:

— Нет.

Они расстегнули на Шаво одежду, чтобы самим убедиться в этом, когда он вдруг сделал резкое движение и воскликнул так, будто обнаружил что-то. Его тело извивалось, трепетало, то были непроизвольные движения человека, страдающего от сильной боли, он поводил глазами из стороны в сторону.

Потом Шаво поднял руку — ту самую, которую недавно случайно поранил своей шпагой, — и, внимательно осмотрев ее, пробормотал себе под нос: «А-ага!» — таким тоном, словно все понял.

И с огромным усилием безучастно произнес:

— Господа, я отравлен.

Возгласы ужаса сорвались с губ наблюдавших за ним, но жуткий взгляд Шаво заставил их замолчать. Потом он продолжал с большим усилием:

— Это укол шпаги, которой я поранился. Не хочу никого обидеть, но вы не поймете, я должен поговорить с месье Стеттоном наедине. У меня всего несколько минут. — Поскольку никто не трогался с места, он воскликнул с гневным нетерпением: — Я должен поговорить с месье Стеттоном… наедине! Оставьте меня!

Все отступили перед требовательностью и мучительной мольбой его взгляда, а Стеттон подошел ближе к недавнему противнику.

— Станьте на колени, — потребовал Шаво, — никто больше не должен этого слышать.

Когда Стеттон подчинился, тело француза скрючилось, потом развернулось на земле так, будто его пытали; ужасная гримаса боли перекосила его рот. Когда он заговорил снова, это был уже только шепот, и ему стоило громадного напряжения выталкивать слова из глотки, перехваченной болью.

— Послушайте, — прошептал он, и слова были похожи на шипение змеи. — Вы слышали… моя шпага была отравлена.

Он на мгновение замолк, его сотрясла сильная дрожь, и он крепко ухватил Стеттона за рукав, пытаясь сдержать ее.

— Это сделала мадемуазель Солини… проклинаю ее, она сущий дьявол!.. Берегитесь… берегитесь…

Стеттон почувствовал, как пальцы умирающего впились в его ладонь.

— Она хотела поцеловать мою шпагу… и я… идиот!., прихватил ее с собой, когда пришел к ней вчера вечером… сам… красный шелковый шнур… Я умираю… романтик… романтик…

Страшная дрожь пробежала по всему телу француза, и он затих, стиснув губы. Стеттон оглянулся, все подбежали к ним.

Врач встал на колени и приложил ухо к груди Шаво.

Прошла томительная минута, потом врач поднял глаза и с ужасом сказал:

— Он умер.

Они с трудом, один за другим, разогнули пальцы Шаво и высвободили руку Стеттона.

Глава 11

Высокий гость

Когда Ричард Стеттон обнаружил, что опять входит в свой номер отеля «Уолдерин», в его груди теснились самые разнообразные чувства.

Самыми сильными из них были облегчение от того, что он удачно отскочил от шпаги соперника, и ужас от того, как умер француз; но доминирующей все-таки была мысль об Алине и предсмертных словах Шаво.

Он крепко сомневался в них, хотя у него имелось некое, не очень, впрочем, убедительное подтверждение их правдивости: поднимая шпагу Шаво с того места, куда она откатилась, он увидал там, на эфесе, кусок красного шелкового витого шнура. Прежде чем вернуть шпагу месье Фраминару, он оторвал шнур и спрятал его в карман.

О смысле последних слов француза он никому не сказал.

Во-первых, он и сам не совсем был уверен в их справедливости. А во-вторых, коль скоро для него все кончилось благополучно, стоит ли вообще предавать огласке эту историю? Если Алина и виновата, она сумела так справиться с этим делом, что доказать ее вину невозможно. Да и сам рассказ Шаво выглядел настолько фантастически неправдоподобным, что его вполне можно было принять за бред агонизирующего и обремененного собственным преступлением человека.

Но что Алина?

Он поклялся отомстить ей… как он тогда выразился, «выставить ее из Маризи». Правда, стремление к мести почему-то притупилось в нем. Это его беспокоило и заставило снова громко поклясться отомстить.

Однако первым делом он должен ее увидеть. Зачем? Да хотя бы выяснить, насколько правдива история Шаво. Но главное — расстроить ее далеко идущие, связанные с Маризи планы раньше, чем сядет солнце.

Ричард Стеттон переоделся и съел горячий завтрак, но эта мысль не отпускала его. В десять часов он взял такси перед отелем и дал шоферу адрес мадемуазель Солини.

Возможно, все сомнения в виновности Алины у него отпали бы, если бы он увидел выражение ее лица, когда Чен доложил ей, что в библиотеке находится мистер Ричард Стеттон. Удивление и гнев плеснулись в ее глазах, когда она приказала Чену просить гостя подождать.

— Шаво предал меня, — пробормотала она себе под нос, — тем хуже для него.

Она колебалась, не зная, стоит ли ей встречаться со Стеттоном. Потом поднялась, подошла к письменному столу, выдвинула один из ящиков и пересчитала лежавшие там деньги… тридцать две тысячи франков, все, что осталось от ста тысяч франков Стеттона.

— Не много, — сказала она вслух с улыбкой. Потом задвинула и заперла ящик и, бегло взглянув на себя в зеркало, вышла для встречи с гостем.

Когда она вошла в библиотеку, где ждал Стеттон, тот поднялся и сдержанно поклонился. Надо сказать, перед ним стояла трудная задача, потому что никогда еще Алина не была так прекрасна. Голубое платье соблазнительно облегало ее формы, будто любовно ласкало ее теплое тело; золотые волосы, голубые глаза и белая кожа производили ошеломляющее впечатление белого снега, синего неба и золотого сияния солнечного света.

Молодой человек почувствовал, как заколотилось его сердце при взгляде на нее. Он с усилием взял себя в руки и холодно сказал:

— Вы, очевидно, удивлены тем, что видите меня, мадемуазель.

Алина подошла к креслу перед камином и жестом пригласила его сесть рядом.

— Признаюсь, немного удивлена, — ответила она. — После того, что произошло три дня тому назад, это естественно.

— Я говорю не о том, что произошло три дня назад.

— Нет? Тогда о чем?

— Обо мне… о том, что произошло сегодня утром.

— А-а. Вы имеете в виду…

— Мой поединок с месье Шаво.

— Но в таком случае почему я должна быть удивлена, увидев вас?

Стеттон смотрел ей прямо в глаза, когда отвечал вопросом на вопрос:

— Вы не знаете причины?

— Нет.

— Месье Шаво был превосходным фехтовальщиком.

Алина удивилась:

— Вы говорите «был»? Но значит… что…

— Месье Шаво умер, — холодно подтвердил Стеттон.

Короткая вспышка — угрызения совести, жалость, сожаление, ненависть? — появилась и исчезла в глазах Алины.

— Вы убили его? — Это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Нет.

— Тогда что? — нетерпеливо воскликнула она. — Почему вы говорите загадками?

Не отвечая, Стеттон встал, полез в карман жилета и вытащил оттуда обрывок красного шелкового шнура.

— Вы узнаете это, мадемуазель? — спросил он, передавая его Алине.

Она едва заметно вздрогнула, потом, после некоторого колебания, взяла шнур и стала с любопытством разглядывать его.

— Что вы имеете в виду? — наконец спросила она. — Как я могу узнать кусок обыкновенного шелкового шнура?

— Я думаю, что можете, — ответил Стеттон, глядя на нее взглядом, который ему хотелось бы считать пристальным, — поскольку вы повязали его на шпагу месье Шаво.

Алина изумленно взглянула на него.

— Повязала на шпагу месье Шаво! — воскликнула она. — Вы, случайно, не сошли с ума, Стеттон?

— Вы это отрицаете?

— Такое даже отрицать глупо.

Стеттон снова сел.

— Возможно, вы измените свое мнение, — сказал он, — когда я расскажу вам то, что знаю. Я даже могу начать с самого начала.

И он рассказал ей историю дуэли, включая и описание подробностей смерти месье Шаво. На это Алина пожала плечами; а когда он рассказал ей о последних словах француза и его проклятиях в адрес мадемуазель Солини, ее лицо загорелось праведным гневом.

Затем Стеттон сообщил, как обнаружил доказательство в виде кусочка шнура на эфесе сабли, и закончил, строго спросив Алину, продолжает ли она считать его обвинения глупыми.

— Это не только глупо, — ответила она, — это и оскорбительно, и ужасно. Мне не хочется думать, что вы в это поверили, Стеттон. Кроме того, это невозможно.

Каким образом месье Шаво мог принести мне свою шпагу?

— Очень просто. Месье Фраминар рассказывал мне, что шпаги на ночь были оставлены в комнате Шаво.

И в этом не было ничего дурного, никакого нарушения правил.

Алина встала и с чувством собственного достоинства произнесла:

— Довольно, месье Стеттон. Если вы верите, что я способна на такие вещи… если верите, что я могу совершить такое…

— Я не говорю, что верю этому! — вскричал Стеттон, тоже поднимаясь.

— Вы, несомненно, намекаете на то, что убеждены.

— Вовсе нет; я просто спросил, отрицаете ли вы это.

— Я так и сказала.

— Это неправда?

— Нет.

— Вы не виделись прошлым вечером с месье Шаво и не ходили в его комнату?

— Нет. Подождите минутку. — Алина мгновение колебалась, потом продолжила: — Месье Стеттон, есть нечто, о чем, очевидно, я должна рассказать вам. Некоторые вещи вы поймете лучше, когда кое-что узнаете. Помните, три дня назад, когда вы задержались после званого обеда…

Стеттон кивнул, мог ли он забыть тот вечер!

— Ну вот, — продолжала Алина, — человек, которого вы приняли за генерала Нирзанна, на самом деле был месье Шаво. Нет, не прерывайте. Он в гостиной передал мне записку, в которой сообщил, что желает видеть меня наедине как можно скорее. Он никак не объяснил мне свою просьбу, кроме того только, что это крайне важно. Я разрешила ему вернуться, когда все уйдут, и приказала Кемпер, когда он придет, проводить его в мою комнату.