Жорж Сименон - Приятельница мадам Мегрэ

— И когда же он возвращался?

— Не раньше часа ночи.

— Тогда она уходила?

— Да.

— Где она жила, вы не знаете?

— Нет, я только знаю — сама это видела — что она, выходя, садилась в такси.

— Она с вашим постояльцем была близка?

— Вы хотите сказать, спала ли она с ним? Не уверена. По некоторым признакам, я думаю, случалось. Они ведь имеют право, не так ли?

— Что записал в своей карточке Левин, какую национальность?

— Француз. Он сказал, что давно живет во Франции и натурализовался.

— Откуда он приехал?

— Не помню. Ваш коллега из полиции нравов вчера унес все карточки, ну, как обычно, по вторникам. Впрочем, если не ошибаюсь, он приехал из Бордо.

— Что произошло вчера в полдень?

— В полдень? Не знаю.

— А утром?

— Около десяти часов к нему пришли. Няня с ребенком уж порядочно как вышла.

— Кто пришел?

— Я имени не спрашивала. Не очень хорошо одетый человек, совсем не привлекательный на вид.

— Француз?

— Да, конечно. Я сказала ему номер комнаты.

— Раньше он никогда не появлялся?

— Кроме няни, к Левину вообще никто не приходил.

— Южного акцента у него не было?

— Скорее, парижский. Знаете, он похож на тех типов, которые останавливают вас на бульваре и либо открытками порнографическими торгуют, либо предлагают отвести вас известно куда.

— И долго он здесь оставался?

— Да, он-то оставался, а господин Левин уходил.

— С вещами?

— Откуда вы знаете? Я очень удивилась, когда увидела его с вещами.

— У него их было много?

— Четыре чемодана.

— Коричневых?

— Чемоданы ведь почти все коричневые, разве нет? Во всяком случае, не дешевые, и по крайней мере два из натуральной кожи.

— Что он вам сказал?

— Что ему неожиданно надо уехать, что он срочно покидает Париж, но еще вернется за детскими вещами.

— И через какое время он вернулся?

— Примерно через час. Дама была с ним.

— Вас не удивило, что вы не видите мальчика?

— Вы и это знаете?

Она становилась все более осторожной, потому что начинала понимать, что история, похоже, серьезная, и полицейские знают куда больше, чем говорят.

— Они втроем долго пробыли в комнате и довольно громко разговаривали.

— Будто ссорились?

— Во всяком случае, спорили.

— По-французски?

— Нет.

— Парижанин принимал участие в разговоре?

— Почти нет. Да он первым и ушел, я его больше не видела. Потом ушли господин Левин и дама. Поскольку я попалась им по пути, он поблагодарил меня и сказал, что предполагает через несколько дней вернуться.

— Вам это не показалось странным?

— Если бы вы восемнадцать лет содержали такую гостиницу, вам бы уже ничего не казалось странным.

— Вы сами убирали комнату после них?

— Я туда пошла с горничной.

— Вы там ничего не нашли?

— Повсюду валялись окурки. Он курил больше пятидесяти сигарет в день. Американских. И газет было много. Он почти все газеты покупал, какие есть в Париже.

— Иностранных не было?

— Нет. Я об этом подумала.

— Значит, вы были заинтригованы?

— Да всегда интересно.

— Что там еще было?

— Дрянь всякая, как обычно, — сломанная расческа, рваное белье.

— С вензелями?

— Нет. Детское белье.

— Дорогое?

— Да, довольно дорогое. Более дорогое, чем я привыкла здесь видеть.

— Я еще зайду к вам.

— Зачем?

— Затем, что какие-нибудь подробности, которые сейчас вам в голову не приходят, вы непременно припомните. Вы ведь всегда были в хороших отношениях с полицией? Ребята вам особенно не докучают?

— Я поняла. Но ничего больше не знаю.

— До свидания.

Мегрэ и Лапуэнт стояли на залитой солнцем шумной улице.

— Выпьем по аперитиву? — предложил комиссар.

— Я никогда не пью.

— Оно и лучше. Ты что-нибудь надумал?

Молодой человек понял, что речь идет не о том, что они только что узнали в гостинице.

— Да.

— Ну и?

— Вечером я с ней поговорю.

— Ты знаешь, кто это?

— У меня есть приятель, репортер из той газеты, где сегодня утром появилась заметка, я его вчера не видел. Впрочем, я никогда не рассказываю ему, что происходит на набережной Орфевр, он из-за этого всегда надо мной подтрунивает.

— Сестра твоя с ним знакома?

— Да. Но я не думал, что они встречаются. Если я скажу об этом отцу, он заставит ее вернуться в Мелан.

— Как зовут твоего репортера?

— Бизар. Антуан Бизар. Он тоже в Париже один. Его семья живет в Коррезе. Он на два года моложе меня, но уже печатается.

— Ты с сестрой вместе обедаешь?

— Когда как. Если я свободен и оказываюсь недалеко от улицы Бак, обедаю с ней в молочной, возле ее работы.

— Сходи туда сегодня. И расскажи обо всем, что мы с тобой узнали.

— Я должен это сделать?

— Да.

— А если она все расскажет?

— Расскажет обязательно.

— Вы этого хотите?

— Иди. Главное, не ссорься с ней. Не дай понять, что ты что-то заподозрил.

— Но я же не могу позволить ей встречаться с молодым человеком. Отец настоятельно просил меня…

— Иди.

Мегрэ с удовольствием прошелся по улице Нотр-Дам-де-Лоретт и взял такси только у Монмартра, после того как выпил кружку пива в одной из тамошних пивных.

— Набережная Орфевр.

Потом передумал и постучал в стекло водителю:

— Давайте-ка проедем через улицу Тюренн.

Дверь мастерской Стёвельса была закрыта; Фернанда, вероятно, как и каждое утро, была на пути в Санте со своими судочками.

— Остановитесь на минутку.

В «Большом Тюренне» оказался Жанвье; завидев комиссара, он только искоса взглянул на него. Что снова понадобилось выяснить бригадиру Люка? Жанвье вел долгий разговор с сапожником и двумя штукатурами в белых куртках, и издали было видно, что пьют они молочного цвета перно.

— Поверните налево. А дальше через площадь Вогезов по улице Бираг.

Таким образом он проехал мимо «Табака Вогезов», где у окна за круглым столиком в одиночестве сидел Альфонси.

— Вы выходите?

— Да. Подождите минуточку.

Он зашел наконец в «Большой Тюренн», чтобы сказать пару слов Жанвье.

— Напротив сидит Альфонси. Ты там сегодня утром журналистов не видел?

— Двоих или троих.

— Ты их знаешь?

— Не всех.

— А ты здесь надолго?

— Да тут ничего серьезного. Если хотите что-нибудь другое мне поручить, я свободен. Я хотел еще раз поговорить с сапожником.

Они отошли довольно далеко от всех и говорили тихо.

— Мне вот что пришло в голову, когда я прочел заметку. Конечно, этот добрый человек много болтает. Хочет оставаться на виду и ради этого сочинит все что угодно, по мере надобности. И не забудьте, что всякий раз, когда он что-нибудь скажет, ему еще поднесут. И все-таки, поскольку он живет прямо напротив Стёвельса и работает тоже у окна, я его спросил, не приходили ли к переплетчику женщины.

— И что же он ответил?

— Очень немногое. Главное, кого он помнит, это весьма пожилая дама, должно быть очень богатая — она всегда приезжает в лимузине, и шофер в ливрее выносит ее книги; потом он вспомнил, что месяц назад была еще очень элегантная дама в норковом манто. Да, вот еще что! Я хотел знать точно, приходила ли она только один раз. Так нет, ему кажется, что примерно две недели назад он ее опять видел, в голубом костюме и белой шляпке. В тот день, когда была хорошая погода, а в газете писали о каштане на бульваре Сен-Жермен.

— Это легко установить.

— Так я и подумал.

— Значит, она спускалась вниз к переплетчику?

— Нет. Но во всем этом я сильно сомневаюсь. Он прочел заметку, это же ясно, и, вполне возможно, сочиняет, чтобы оставаться в центре внимания. Что мне теперь делать?

— Не спускай глаз с Альфонси. Следи за ним весь день. И составь список всех, с кем он заговорит.

— Он не должен знать, что я слежу за ним?

— Не важно, пусть знает.

— А если он ко мне обратится?

— Ответишь ему.

Мегрэ вышел, запах перно щекотал ему ноздри; такси доставило комиссара на набережную Орфевр, где он застал Люка, обедающего бутербродами. На письменном столе стояли два стакана пива, и комиссар безо всякого стеснения взял один из них.

— Только что звонил Торранс. Почтовая служащая вспомнила, кажется, клиентку в белой шляпке, но утверждать, что именно она давала телеграмму, не берется. У Торранса такое впечатление, что, будь она сто раз уверена, и то не скажет.

— Он возвращается?

— Сегодня ночью будет в Париже.

— Позвони, пожалуйста, таксистам. Нужно разыскать еще одного, а может, и двух шоферов.

Интересно, ушла ли мадам Мегрэ, которой было опять назначено к зубному, пораньше, как и в предыдущие дни, чтобы посидеть на скамейке в Антверпенском сквере?

Мегрэ не пошел обедать на бульвар Ришар-Ленуар.

Бутерброды Люка его соблазнили, и он заказал их в пивной «У дофины» и для себя тоже.

Обычно это было добрым предзнаменованием.

Юный Лапуэнт с красными глазами и совершенно измятым лицом, как у человека, проспавшего всю ночь на лавке в зале ожидания третьего класса на вокзале, посмотрел на Мегрэ, вошедшего в комнату инспекторов с таким отчаянием во взоре, что комиссар сразу потащил его к себе.

— Весь рассказ о «Приятном отдыхе» — в газете, — мрачно сказал молодой человек.