Когда мы с Саксоном вышли на улицу и смешались с толпой, он сказал мне: — Да, эти придворные попугаи умеют махать рапирами и орать в то время, когда между ними и неприятелем — четыре мили расстояния. Но как они будут держаться, когда их атакуют мушкетеры и бригады неприятельской конницы. Тогда они не то запоют. А вон идет приятель Локарби. По лицу видно, что у него есть новости.

Рувим, запыхавшись, подбежал к нам и произнес:

— Я должен сделать вам донесение, полковник. Как вам известно, полковник, вы приказали мне и моей роте держать караул у Восточных ворот.

Саксон утвердительно кивнул.

— Исполняя приказание, я старался как можно подробнее высмотреть положение врага, — продолжал Рувим, — и вскарабкался на высокое дерево, которое растет недалеко за городом. Сидя на дереве, я при помощи подзорной трубы мог явственно различить неприятельский лагерь и расположение их войск. И вот когда я сидел таким образом и наблюдал, то увидел на половине дороги между городом и неприятельским лагерем человека, осторожно, пробиравшегося к нам под прикрытием растущих по дороге берез. Да, этот человек пробирался к нам. Когда он подошел ближе, я рассмотрел его лицо и узнал его… Я знаю этого человека. Но он, вместо того чтобы направиться к воротам, пошел кругом, скрываясь за торфяными складами. В город он проник, очевидно, с другой стороны. Я имею основание предполагать, что этот человек неискренно предан нашему делу, и мне кажется, что он ходил в королевский лагерь в качестве шпиона, а назад вернулся, чтобы добыть новые сведения.

— Вот как! — произнес Саксон, поднимая брови. — И кто же это такой?

— Зовут его Деррик. Одно время он был главным мастером у таунтовского мэра Таймвеля, а теперь состоит офицером в Таунтовском пехотном полку.

— А, это тот самый юный франт, который собирался одно время жениться на мистрисс Руфи? Черт побери любовь! Она способна превращать честных людей в изменников. Но ведь он, кажется, отличался большим благочестием? Я слышал как-то, как он говорил проповедь своим солдатам. Как же могло случиться, чтобы человек его закала перешел на сторону прелатйстов?

— Должно быть, та же любовь виновата, — ответил я, — любовь, если она счастлива, это хорошенький цветок. Но поставьте ее развитию препятствие, и она превращается в сорную траву.

— Деррик питает недоброжелательство к очень многим людям в нашем лагере, — сказал Рувим, — для того чтобы отомстить этим людям, он способен погубить всю армию. Бывают такие люди: для того чтобы утопить одного, они губят целый корабль. Даже сам сэр Стефен навлек на себя его ненависть. А за что? За то, что отказался принудить дочь выйти за него. В настоящее время Деррик находится в лагере, а я поторопился доложить о происшедшем вам. Он, может быть, опять станет шпионить. Так вы пошлите отряд пикейщиков. Они его арестуют.

Саксон подумал и ответил:

— Это, пожалуй, недурно, но ведь парень-то хитрый. Он, наверное, придумал какую-нибудь историю и сумеет оторваться и выйти сухим из воды. Лучше было бы поймать его на месте преступления.

План поимки Деррика был придуман мною. Я заметил, что на пути от города к неприятельскому лагерю стояла одинокая хижина. Домик этот был окружен болотами. Всякий, кто шел из Бриджуотера к неприятельскому лагерю, должен был идти мимо этого домика. Если Деррик вздумает сообщить наш план Фивершаму, мы можем его изловить, стоит только посадить караул в этом домике. От нас эта хижина вдвое ближе, чем от неприятельского лагеря.

Я изложил свою мысль, и Саксону она очень понравилась.

— Вот это прекрасно! — воскликнул он. — Сам мой ученый Флеминг не мог бы придумать более удачной военной хитрости, cusus belli. Берите с собой столько людей, сколько вы найдете нужным, а я позабочусь о том, чтобы мэстер Деррик был снабжен самыми лучшими и свежими новостями для лорда Фивершама.

— Солдат брать незачем, — предложил Рувим, — еще пойдут сплетни. Мы лучше это дело вдвоем с Михеем сделаем.

— Это действительно лучше, — ответил Саксон, — но я должен с вас взять слово, чтобы вы, невзирая ни на что, вернулись в город еще до захода солнца. Ваши роты должны быть в боевой готовности за час до наступления.

Мы с удовольствием дали требуемое обещание. Прежде всего мы удостоверились в том, что Деррик возвратился в город. Саксон исполнил свое намерение и в его присутствии обронил несколько слов о ночной атаке. Мы тем временем уже направились к домику в болоте. Лошадей мы оставили в городе и вышли пешком через Восточные ворота. Скрываясь от посторонних взоров в тени деревьев, утопая в грязи и воде, мы вышли наконец на дорогу как раз против одинокой хижины. Это был простой домик с выбеленными стенами и тесовой крышей. На двери была прибита небольшая дощечка, а на ней написано, что "здесь продается молоко и масло". Дыма из трубы не было видно, а окно было закрыто ставней. Из этого мы заключили, что обитатели дома, боясь предстоящего кровопролития, уже покинули свое убежище. По обеим сторонам дома раскинулось болото. С краев оно было мелко и поросло травой, но чем дальше, тем более оно углублялось. Предательская поверхность его была затянута светло-зеленой тиной.

Мы постучали в грязную дверь, но, как и следовало ожидать, не получили никакого ответа. Я уперся в дверь плечом, и она соскочила с петель.

В хижине была всего-навсего одна комната. В углу ее виднелась приставная лестница, ведшая на чердак, где под крышей была устроена спальня. На земляном полу стояли стулья и скамейки. У одной из стен помещался сосновый стол, заставленный темными крынками с молоком. Одна стена хижины села, потолки и стены были покрыты зелеными пятнами. Соседство с болотом давало себя знать. Но, к нашему великому удивлению, в хижине, оказалось, жил человек. Посреди комнаты, прямо против двери, в которую мы вошли, стояла маленькая, хорошенькая, золотокудрая девочка лет пяти-шести от роду. Одета она была в чистенькое белое платьице и подпоясана красивым кожаным поясом с блестящей металлической пряжкой. Ее маленькие ножки были обуты в белые чулочки и кожаные башмачки. Девочка стояла, выставив вперед правую ногу, как бы собираясь защищаться. Крошечная головка была закинута назад, в больших голубых глазах притаились удивление и вызов.

Увидав нас, маленькая волшебница замахала на нас платком и начала кричать:

— Шшш… шш… шш!

Точно мы с Рувимом были не люди, а две курицы, забравшиеся в дом, которых нужно было выгнать.

Такой прием нас озадачил, и подобно двум школьникам, застигнутым на месте преступлений, мы остановились у порога: нам было неловко, и мы не знали, что делать даже. Мы стояли и глядели на маленькую фею, которая продолжала махать платком и шикать. Что делать? Уйти ли из ее волшебного царства или попытаться умиротворить ее лаской?

— Уходите, уходите! — закричала девочка, топоча от гнева ногами. Уходите. Так бабушка велела. Если кто сюда придет, чтобы уходил.

— Ну, а если мы не уйдем, маленькая хозяйка, что ты с нами сделаешь? спросил Рувим.

— Тогда я вас прогоню, — ответила она и, подбежав к нам, начала нас хлопать по ногам своим платочком. Затем она накинулась на меня и закричала:

— Ах ты, нехороший мальчик! Зачем ты сломал бабушкину дверь?

— Я ее сейчас починю, — ответил я со смирением и, взяв вместо молотка валявшийся на полу камень, надел снова дверь на петли.

— Ну вот, хозяйка, все исправлено, — сказал я, — ваша бабушка теперь и не заметит, что дверь была сломана.

— А все-таки уходите отсюда, — настаивала девочка, — дом это не ваш, а бабушкин.

Что нам было делать с этой решительной дамой, живущей в болоте? В доме нам остаться было необходимо, кругом была открытая местность, и спрятаться было некуда. А девочка упорно гнала нас вон. Она обнаруживала храбрость, которая положительно устыдила бы Монмауза.

— Ты, кажется, торгуешь молоком, — сказал Рувим, — мы устали, и нам хочется пить. Мы и пришли к тебе, чтобы попить молока.

Девочка вся расцвела и, улыбаясь, воскликнула:

— Да неужто? Но вы мне должны заплатить за это. Бабушке всегда платят. Ай-ай, вот отлично-то! Вот хорошо-то!

Она вскарабкалась на стул, схватила крынку и налила две большие кружки, стоявшие на столе.

— Это будет стоить пенни! — заявила она вежливым тоном.

Забавно было глядеть на эту маленькую хозяйку, как она прятала в свой карман данную ей монету. На ее невинном личике сияли гордость и удовольствие. Она гордилась тем, что делает дела в отсутствие своей бабушки. Мы взяли кружки с молоком, открыли ставню и сели около окна. Нам нужно было наблюдать, когда пойдет мимо Деррик.

— Ради Бога, пей как можно медленнее, — шепнул мне Рувим, — нам надо как можно медленнее пить молоко, а то она нас опять погонит.

— Ну ладно, — ответил я, — теперь мы уплатили пошлину, и она позволит нам посидеть здесь.

Но девочка, слышавшая мои слова, заявила непреклонным тоном:

— Нет-нет, как выпьете молоко, так сейчас же уходите. Я рассмеялся и воскликнул:

— Ну скажи, пожалуйста, слыхано ли, чтобы два взрослых воина стеснялись до такой степени крохотной куколки? Слушай, малютка, я с тобой буду торговаться. Получай шиллинг. Я покупаю у тебя все молоко, которое здесь стоит. Мы будем сидеть здесь и пить молоко. Ладно, что ли?

— Ну, что же! — ответила девочка. — И хорошо. А если вы хотите, чтобы было еще больше молока, то я принесу. Наша корова Джинни гуляет по болоту. Она сейчас придет, и я буду ее доить.

— Нет-нет, Боже упаси, нам больше молока не нужно! — воскликнул Рувим. — Ведь это может кончиться тем, что нам придется покупать корову. А скажи мне, маленькая девочка, где твоя бабушка?

— Бабушка ушла в город, — ответил ребенок, — к нам пришли гадкие люди в красных камзолах и с ружьями. Они все воруют и дерутся. Вот бабушка и ушла, чтобы их прогнать. Бабушка все устроит.