— До свидания, ваша светлость, — ответил я и начал быстро и бесшумно спускаться по веревке вниз, в сад.

Во время этого воздушного путешествия я увидел темную расщелину в стене башни. Это было то самое окно, через которое разговаривал со мной честный фермер Браун.

Только полчаса тому назад я лежал на тюремной койке без надежды спастись. Теперь я был свободен, никто меня не удерживал, я дышал воздухом свободы. Тюрьма и виселица были далекими от меня; точно я от дурного сна проснулся.

Да, дети мои, такие быстрые перемены действуют на людей потрясающим образом. Сердце было твердо, когда человек готовился к смерти, но, когда смертная опасность миновала, сердце размягчается. Я знал одного очень почтенного торговца. Ему однажды дали знать, что все его корабли потонули в океане. Он сказал, что земное богатство — вздор, и успокоился, но вот ему говорят, что слух о несчастье ложный и что корабли его целы. Тогда купец позабыл о своей философии и стал радоваться как ребенок.

Что касается меня, дети мои, я верю в то, что в человеческой жизни нет ничего случайного. Испытание это было послано мне Богом для того, чтобы я научился глядеть на жизнь серьезно, а спас меня Бог для того, чтобы я начал жить серьезной жизнью. И настроение у меня было очень серьезное. Спустившись на землю, я опустился на колени и здесь, на зеленой траве, в тени Ботлерской башни стал горячо молиться. Я молил Бога, чтобы он помог мне прожить с пользой для других, чтобы Он помог мне жить настоящей благородной жизнью, жертвуя своими личными интересами для святого дела родины.

Прошли добрые пятьдесят лет, дети мои, с тех пор как я преклонил свой дух перед Всевышним в освещенном луной парке Бадминтона, и эти минуты, я откровенно вам скажу, не прошли для меня бесследно. Я точно получил откровение, я научился, как жить, как поступать, и всю жизнь пользовался этим уроком.

Благо человеку, которому Бог открыл глаза на истинный смысл бытия. Плоть наша немощна, страшны дни сомнения и опасности, но все эти препятствия просветленная Богом душа преодолевает успешно.

Окончив молитву, я пошел по правой дорожке. Шел я долго, с милю, а то и более. Я миновал рощи и пруды для карпов. Наконец я добрался до деревьев, росших около стены парка. На всем своем пути я не встретил ни одного живого существа, кроме стада ланей, которые, подобно ночным приведениям, стремительно помчались по освещенной месяцем долине. Я оглянулся назад. На освещенном звездами небе мрачно и угрожающе чернела Ботлерская башня.

Вот и седьмое дерево. Я перебрался через стену парка и нашел своего любезного серого в яблоках коня. Грум держал его в поводу. Я вскочил на седло, опоясал меч и пустил лошадь во весь карьер.

Всю ночь я скакал мимо погруженных в сон хижин и освещенных лучами луны ферм. Месяц играл в воде рек и обливал своим светом поросшие березками горы.

Наконец на востоке показались розовые пятна, которые постепенно превращались в одно багровое зарево. Затем над голубыми Сомерсетскими горами появилась часть солнечного диска. Я был уже далеко от Бадминтона. Было утро субботы, и изо всех сел несся приятный колокольный звон. Теперь, освободившись от опасного пакета, я чувствовал себя гораздо свободнее и никаких предосторожностей не принимал. На одной заставе меня остановили, и юркий чиновник, устремив на меня проницательные глаза, спросил, откуда я еду. Но, услыхав, что я был у его светлости герцога Бофорта, чиновник мгновенно успокоился. Несколько далее у Аксбриджа я нагнал какого-то толстенького скотовода, который, трясясь на своей сытенькой лошадке, направлялся в Уэльс. С этим фермером мы ехали некоторое время вместе, и он мне сообщил, что все Сомерсетское графство — и его северная, и южная половина — находятся в открытом восстании. Уэльс, Шептон-Маллет и Гладстонбери тоже, как оказывается, были заняты войсками короля Монмауза. Королевские полки, в ожидании прибытия подкреплений, отступали к западу и востоку.

В деревнях, через которые я теперь проезжал, на всех церквах развевались голубые флаги. Крестьяне, собравшись на лужайке, обучались маршировке. Драгун и солдат нигде не было видно. Власть Стюартов была повсюду упразднена.

Мне пришлось ехать через Шептон-Маллет, Пайперз-Инн, Бриджуотер и Северный Пезертон. Только к вечеру я добрался на моей усталой лошади до Кросс-Хэдса. Вдалеке, внизу в долине, виднелись башни и колокольни Таунтона. Я выпил кружку пива, а лошади дал решето с овсом. Подкрепившись таким образом, мы с Ковенантом снова двинулись в путь. Спускаясь с горы, я увидал человек сорок всадников, которые мчались во весь опор прямо на меня. Они неслись так бешено, что я, невольно усомнившись, остановил лошадь. Кто это — друзья или враги?

Но, когда они приблизились, я узнал в двух офицерах, скакавших во главе отряда, Рувима Локарби и сэра Гервасия Джерома. Увидав меня, они оба подняли вверх руки, причем Рувим, сделав это движение, соскользнул вперед и очутился у своей лошади на шее. Лошадь махнула головой, и Рувим снова очутился в седле.

— Это Михей! Это Михей! — голосил Рувим вне себя от неожиданности, причем по его добродушному лицу струились крупные слезы.

Сэр Гервасий потыкал меня пальцем, как бы желая убедиться, что я настоящий, а не видение, и спросил:

— Черт возьми, как вы сюда попали? А ведь мы все сорок человек уже ехали во владение Бофорта, чтобы мстить за вас. Мы хотели мстить за вас и сжечь его замок. В Таунтон только что приехал конюх какого-то фермера, живущего около Бристоля, и сообщил, что вы приговорены к смерти. Я так и выскочил из дома с незавитым париком и присоединился к Локарби, которому лорд Грей разрешил сделать набег на владения Бофорта. Ну, как съездили?

— Все было, — ответил я, пожимая руки товарищам, — вчера вечером я был глубоко уверен, что не доживу до восхода солнца, а теперь, как видите, я жив и здоров. Но для того чтобы рассказать все мои приключения, нужно время.

— Верно, а между тем король Монмауз с нетерпением ждет вашего возвращения. Направо кругом, господа, и прямо в лагерь. Мы успешно и скоро выполнили наше дело. О, Михей, если бы с вами что случилось. Бадминтону пришлось бы плохо!

Отряд повернул и медленно направился к Таунтону. Я ехал между сэром Гервасием и Рувимом, и эти верные друзья мне начали рассказывать, что случилось во время моего отсутствия. Я же поведал им вкратце о моих приключениях. Когда мы въехали в городские ворота, уже наступил вечер. Я отдал Ковенанта конюху мэра и направился прямо во дворец докладывать о своей поездке.

Глава XXVI

СПОР В КОРОЛЕВСКОМ СОВЕТЕ

Я прибыл в Таунтон как раз ко времени заседания совета короля Монмауза. Мое появление вызвало всеобщую радость и изумление. Королю только что перед этим донесли, что я казнен в Бадминтоне. Несмотря на присутствие короля, многие члены совета, между которыми был мэр, Антон Бюйзе и Саксон, вскочили с мест и, подбежав ко мне, стали горячо жать мне руки. Сам Монмауз удостоил произнести несколько милостивых слов и приказал мне сесть за стол.

— Вы заслужили право участвовать в нашем совете, — сказал Монмауз, но нужно устроить так, чтобы прочие капитаны не завидовали этой почести, а для этого я вас жалую особым титулом. Вы будете называться начальником разведочного отдела. Новой работы вас этот титул делать не заставит, но вы будете числиться благодаря ему старшим капитаном армии. Мы слышали, продолжал король, — что Бофорт принял вас очень грубо и что вам угрожала смерть в одной из его башен, но, несмотря на эти дурные вести, вам удалось благополучно вернуться. Расскажите же нам по порядку обо всем, что вы испытали.

Я хотел было ограничиться передачей того лишь, что относилось непосредственно к Бофорту, но члены совета выразили желание услышать подробный отчет о всей моей экспедиции. Тогда я сообщил вкратце о своем плене у контрабандистов, о захвате акцизного чиновника, о моем путешествии на контрабандистском судне и знакомстве с фермером Брауном. Затем я рассказал о том, как Бофорт посадил меня в тюрьму и из нее высвободил. Далее я сообщил о том, что Бофорт велел передать королю. Совет слушал мой рассказ с величайшим вниманием. Придворные произносили по временам божбы, а пуритане испускали благочестивые вздохи и. восклицания. По этим божбам, вздохам и восклицаниям я догадывался, что все меня слушают с громадным интересом. Особенное внимание привлекали к себе слова Бофорта, и меня несколько раз заставляли повторять мой разговор с герцогом. Когда я наконец окончил рассказ, все погрузились в молчание и стали переглядываться, как бы спрашивая, кто будет говорить.

— Честное слово, этот молодой человек может быть назван Улиссом наших дней, хотя его одиссея длилась всего-навсего три дня, — произнес наконец Монмауз. — Скюдери не писала бы таких скучных вещей, если бы она имела понятие о пещерах контрабандистов и о тюрьмах с открывающимся потолком. Не правда ли. Грей?

— Да, наш капитан имел интересные приключения, — ответил лорд Грей, поручение он исполнил прекрасно, как подобает храброму и честному офицеру. Итак, Бофорт не дал вам никакого письма?

— Ни слова, милорд, — ответил я.

— Но на словах он заявил, что сочувствует нашему делу и присоединится к нам открыто, когда мы приблизимся к Бристолю?

— Так он сказал, милорд.

— И однако в совете он говорил о вас с осуждением и позволил себе постыдно поносить короля. Так ли? Он позволил себе усомниться в благородном происхождении возлюбленного монарха? Так ведь вы сказали?

— Совершенно верно, милорд. Король Монмауз произнес:

— Бофорт хочет сесть между двумя стульями и в конце концов не попадет ни на один из них. Не люблю я таких двуличных людей. Но все-таки отчего бы нам и не пойти к

Бристолю, если мы можем этим способом заставить Бофорта перейти на нашу сторону?

— Но ведь мы и без того, ваше величество, решили идти к Бристолю и взять > чт город, — заметил Саксон.