Передо мной стоял низенький толстый человек в кожаных панталонах и куртке из голубой материи. По одежде можно было думать, что это конюх. Широкая войлочная шляпа была надвинута низко и скрывала глаза. Нижняя часть лица была скрыта широким шарфом, окружавшим шею. В руках он держал фонарь, и при его свете я увидал, что комната, в которой я теперь находился, равна по величине той, в которой я только что был. Разница была в том лишь, что в этой комнате было большое окно, выходившее в парк. Мебели в комнате никакой не было, но вдоль ее шла широкая балка. К ней и оказалась привязанной веревка, по которой я выбрался из своей могилы.

— Говорите, друг, потише! — произнес незнакомец. — Правда, стены толсты и двери заперты, но мне не хотелось бы, чтобы стража пронюхала, как вас похитили.

— Право, сэр, мне все это кажется сном, — ответил я, — я поражен тем, что меня спасли из моей страшной тюрьмы, но еще удивительнее то, что нашелся друг, который захотел меня спасти. Вы подвергаете себя опасности, спасая меня.

Незнакомец повернул фонарь таким образом, что он осветил плиту, закрывавшую отверстие в полу.

— Смотрите-ка, — сказал он. — Видите, как верхние камни окружают это отверстие. Эта дыра в полу так же стара, как и сама башня. Она во всяком случае старее двери, через которую вы вошли. Комната, в которой вы сидели, одна из страшных тюрем-"бутылок", французы называют эти тюрьмы норами. Тюрьмы эти изобретены жестокими людьми старых времен и предназначались для несчастных пленников. Человек, посаженный в такую бутылку, мог съесть самого себя, но выскочить из нее не мог. Адская выдумка, не правда ли? Но эта именно выдумка и помогла освободить вас.

— За что я премного вам благодарен, ваша светлость, — ответил я, пристально глядя на моего избавителя.

— Ну, так к черту этот маскарад! — сердито воскликнул герцог, сдвигая на затылок шляпу и снимая шарф. — Даже прямодушный солдат и тот видит меня насквозь, несмотря на мое переодевание. Боюсь, капитан, что из меня никогда не выйдет хорошего заговорщика. У меня характер такой же открытый… такой же… как у вас. Лучшего сравнения я и придумать не могу.

— Кто слышал хоть раз голос вашей светлости, тот его никогда не забудет! — ответил я.

— Особенно, когда этот голос говорит о веревке и тюрьме, — усмехаясь, произнес герцог, — я вас обидел, посадив в тюрьму, но вы должны признаться, что я загладил обиду, вытащив вас из тюрьмы самолично. Я вытащил вас удочкой, словно пескаря из бутылки… А теперь скажите мне, как это вы решились отдать мне это письмо в присутствии совета?

— Я сделал все, от меня зависящее, чтобы передать вашей светлости это письмо наедине, — ответил я.

— Это правда, — подтвердил герцог, — но беда в том, что тайных аудиенций добиваются решительно все: и солдаты, торгующие своими саблями, и изобретатели с длинными языками и пустыми кошельками. Почему я могу знать, что вы приехали с действительно важным делом?

— Простите, ваша светлость, но я боялся упустить удобный случай. Мне говорили, что вы очень заняты и что доступ к вам затруднен. Я мог не добиться свидания с вами.

Герцог, шагавший взад и вперед по комнате, ответил:

— Я вас не порицаю, но вы все-таки вели себя неловко. Положим, я мог бы спрятать ваше письмо в карман, но это бы возбудило подозрения. В конце концов пронюхали бы о цели вашего приезда в Бадминтон. Есть много людей, которые завидуют моей блестящей карьере; эти люди не преминули бы воспользоваться удобным случаем и очернили бы меня в глазах короля Иакова. Особенно сильно преследуют меня Сондерланд и Сомерес. О, это ловкие люди, и они изощрялись в искусстве делать-слона из мухи. Мне ничего, одним словом, не оставалось, как только показать бумаги совету и обрушиться на их подателя. Я вел себя так, что ни один недоброжелатель не может сказать против меня ни слова. Скажите, как бы вы посоветовали мне поступить при таких обстоятельствах?

— Как вам подсказывает совесть, ваша светлость, так и поступайте, отвечал я.

— Ох, вы воплощенная честность!.. Общественные деятели должны осторожно идти по дороге жизни, а то, того и гляди, споткнешься и разобьешь себе голову. Если бы все мы ходили с душой на распашку, в Тауэре не хватило бы места, сколько бы гостей в него наехало. Но у нас с вами идет секретный разговор, и я могу быть откровенным.

Я знаю, что вы не выдадите меня и ничего не разболтаете. Имейте в виду, что никакого письменного документа я вам не дам. Листом, на котором я напишу свой ответ Монмаузу, будет ваша память. Прежде всего сотрите с вашей памяти все, что вы слышали от меня днем, в совете. Представьте себе, что вы видите меня в первый раз в жизни. Можете ли вы это сделать?

— Я прекрасно понимаю, что ваша светлость, обращаясь со мною сурово, имели в виду не меня, а посторонних.

— Именно, именно, капитан… Но скажите мне, пожалуйста, каково настроение среди самих восставших? Надеются ли они на успех? Вы, наверное, слышали суждения по этому вопросу вашего полковника. Вы, наверное, также наблюдали за товарищами. Как они себя держат? Надеются ли они одолеть королевские войска?

— Мы до сих пор действовали с большим успехом, — ответил я.

— Ну да, вы сражались с милицией. Но против вас ведь выступят настоящие, испытанные войска. Это совсем другое дело. И однако… однако… Вот что я вам скажу, капитан. Если вам удастся разбить армию Фивершама, восстание охватит всю страну. Но это трудно сделать. Друзья короля работают изо всех сил. С каждой почтой я получаю известия о формировании новых частей войск. Ардернарль со своей милицией продолжает стоять на западе. Граф Пемброк находится в Вельдшире. Лорд Ломлей двигается с востока с войсками, набранными в Сусексе. Граф Абингдон стоит в Оксфорде в полной боевой готовности. Даже университетские и те вооружились. Они сняли свои мантии и шапочки и надели каски и латы. Из Амстердама плывут войска Вильгельма Оранского… Да… и однако. Монмауз выиграл две битвы. Отчего ему не выиграть третью?.. Запутанное это дело, капитан, очень запутанное!

Герцог, бормоча эти фразы и нахмурив лоб, ходил взад и вперед по комнате. Говорил он скорее с самим собой, чем со мной. Время от времени он с видом полного недоумения качал головой. Наконец он взглянул на меня и произнес:

— Мне хотелось бы, чтобы вы передали от меня Монмаузу следующее: во-первых, я благодарю его за присланное письмо. Письмо это я прочту и обдумаю как следует. Затем скажите Монмаузу, что я ему желаю всякого успеха в его предприятии и с охотой помог бы ему, если бы не находился под строгим надзором моих врагов. Если я обнаружу мою симпатию к Монмаузу, эти люди немедленно на меня донесут. Скажите Монмаузу, что я открыто перейду на его сторону, если он двинет свою армию к Бристолю. Но теперь я сделать этого не могу. Я только себе причиню вред, а ему пользы не сделаю. Вы передадите мое поручение?

— Передам в точности, ваша светлость.

— А теперь скажите мне, как держит себя сам Монмауз?

— Он держит себя как мудрый и храбрый вождь, — ответил я.

— Странно, — пробурчал герцог, — при дворе всегда шутили над Монмаузом и говорили, что у него не хватает энергии даже настолько, чтобы окончить игру в мяч. Он бросал лопаточку в то время, когда нужно было сделать еще один или два удара до выигрыша. У Монмауза никогда ни в чем не было определенного плана. Он был флюгером и вертелся во все стороны, куда ветер подует. Постоянен он был только в своем непостоянстве. Правда, он повел шотландскую кампанию, но ведь всем известно, что битву у Бутвельского моста выиграли Дальзелль и Клэверхауз. Монмауз тут был ни при чем. Выходит, что Монмауз похож на древнего Брута из римской истории. Этот Брут прикидывался дурачком и таким образом скрывал свое честолюбие.

Герцог опять погрузился в раздумье и, позабыв о моем присутствии, разговаривал с самим с собой, а не со мной. Я ему не возражал, а ограничился замечанием, что Монмауз завоевал сердца простого народа.

— В этом-то и заключается его главное преимущество! — воскликнул Бофорт. — В его жилах течет кровь его матери. Он не считает для себя унизительным пожать грязную лапу какого-нибудь лудильщика или принять участие в беге с потными деревенскими ребятами. Да, Монмауз, поступая таким образом, совершенно прав. События показали, что он прав. Он любезничал с сиволапыми мужиками, и сиволапые его поддерживают в то время, как дворяне держатся вдали. Ах, как бы мне хотелось заглянуть в будущее! Итак, капитан, я вам сообщил мой ответ. Передайте его по возможности точно. Если вы изукрасите его и сделаете более горячим и сердечным, я вам буду очень благодарен. Однако, вам пора ехать. Через три часа сторожа сменятся, и ваше бегство будет обнаружено.

— Но куда мне идти? — спросил я.

— А вот сюда, — ответил Бофорт, распахивая окно и спуская привязанную к балке веревку в парк, — веревка коротка, и одного-двух футов не хватит, но вы высоки ростом и станете на землю. Спустившись вниз, идите по усыпанной песком дорожке, идущей направо, и вы дойдете до высоких деревьев, обрамляющих парк. Около седьмого по счету дерева растет куст. Стенка за кустом имеет уступ. Вы перелезете через него и найдете моего слугу, который вас ждет с вашей лошадью. Садитесь на коня и торопитесь, торопитесь изо всех сил, держа курс к югу. К утру вы будете вне всякой опасности.

— А мой палаш? — спросил я.

— Все ваши вещи там, у моего слуги. Передайте Монмаузу все, что я сказал, и расскажите ему, что я с вами обращался ласково и любезно.

— Но что скажет совет вашей светлости, узнав, что я исчез? — спросил я.

— Фи! Не беспокойтесь об этом. Завтра на рассвете я уезжаю в Бристоль и дам своим советникам столько работы, что им некогда будет заниматься вашей судьбой. А солдаты вообразят, что вас похитил дьявол. Надо вам сказать, что у них есть такое поверье, что камера, в которой вы сидели, посещается сатаной. Да и правду сказать! В старые годы в этой башне творились такие дела, что дьяволы в аду только радовались. Осторожнее, не упадите. Так, до свидания! Не позабудьте моего поручения.