Сказав это, Фергюсон злобно покосился на пестро одетых придворных, а затем продолжал:

— Другие среди нас играют в карты, поют греховные песни, божатся и ругаются. Все это делается в армии и производит великий соблазн среди Божьих людей.

Пуритане, услышав эти слова Фергюсона, подняли одобрительный шум, а придворные, насмешливо улыбаясь, стали переглядываться друг с другом. Монмауз прошелся раза два по комнате, а затем опять обратился к совету:

— Вы, лорд Грей, солдат и опытный человек, — сказал он, — каково ваше мнение? Стоять ли нам здесь или двигаться к Лондону?

— По моему скромному суждению, движение на Лондон грозит нам гибелью, — ответил Грей.

Он говорил медленно, как все люди, не любящие говорить, не обдумав предварительно своих слов.

— У Иакова Стюарта хорошая кавалерия, а у нас ее совсем нет, продолжал он, — здесь местность сильно пересеченная, есть кустарники и заросли, и мы можем держаться, но что с нами случится посередине Солсберийской равнины? Драгуны окружат нас, и мы станем стадом овец, окруженным волками. И кроме того, с каждым новым шагом по направлению к Лондону мы будем удаляться от нашей базы, от плодородной местности, которая может кормить войско. Враг же, приближаясь к Лондону, все будет усиливаться. Я полагаю, что нам лучше стоять здесь и ждать нападения. В Лондон мы можем пойти только в том случае, если там возникнет сильное движение в нашу пользу или же если где-нибудь вспыхнет сильное восстание.

— Вы рассуждаете хорошо и умно, лорд Грей, — ответил король, — но я боюсь, что мы долго прождем этого сильного движения в нашу пользу. Нам обещают многое, но исполнения этих обещаний я до сих пор не вижу. До сих пор к нам не прибыл ни один член палаты общин. Из лордов тоже у нас, кроме Грея, нет никого, но лорд Грей, подобно мне, был изгнанником. Ко мне не пришел ни один барон, ни один граф. Только один баронет поднял за меня оружие. Где те люди из Лондона, которых мне обещали прислать Данверс и Вильдман? Где добрые ребята из Сити, которые, как меня увидят, только обо мне и вздыхают? Мне говорили, что восстание охватит всю местность между Бервиком и Портлэндом, и, однако, это оказалось ложью. Ни один человек, кроме этих добрых крестьян, не двинулись с места. Меня обманули, обошли, поймали в мышеловку и ведут на гибель!

И Монмауз снова зашагал по комнате, ломая руки и кусая губы. На минуту он впал в отчаяние. Я заметил, что Бюйзе улыбнулся и шепнул что-то Саксону. Наверное, он сказал, что у короля начался озноб.

Наконец король преодолел волнение и произнес:

— Скажите мне, полковник Бюйзе, согласны вы с мнением лорда Грея?

— Спросите у Саксона, ваше величество, — ответил немец, — я всегда примечал, что на военных советах я всегда схожусь с его мнением.

— В таком случае мы обращаемся к вам, полковник Саксон, — сказал Монмауз, — в совете имеется, как выяснилось, две партии. Одна стоит за движение на Лондон, другая советует оставаться на месте. Голоса, как мне кажется, разделились поровну. Ваш голос должен решить вопрос.

Все взоры устремились на нашего начальника. Его воинственная осанка и уважение, оказанное ему полковником Бюйзе, привели к тому, что Саксон сразу стал авторитетом. Саксон закрыл руками лицо и несколько секунд сидел молча. Наконец он заговорил:

— Я выскажу свое мнение, ваше величество. Фивершам и Черчилль идут к Солсбери с тремя тысячами пехоты. Кроме того, у них имеется восемьсот человек Голубой гвардии и два или три драгунских полка. Стало быть, лорд Грей прав, говоря, что нам придется принять сражение в Солсберийской долине. Наша пехота вооружена кое-как и едва ли устоит против их конницы. Доктор Фергюсон, конечно, прав, мудро говоря, что все возможно для Бога и что мы только пылинки в его руках, но Бог нам дал и разум для того, чтобы мы могли избирать лучшие пути, и если мы будем пренебрегать этим даром Божием, то можем поплатиться за наше безумие.

Фергюсон презрительно засмеялся и начал вслух читать молитву, но очень многие из пуритан одобрительно закивали головами. Рассуждение Саксона им понравилось.

— С другой стороны, государь, — продолжал Саксон, — мне кажется, что оставаться здесь совершенно невозможно. Если армия будет стоять неподвижно, не нанося ударов врагу, все друзья вашего величества придут в уныние. Крестьяне разбегутся, соскучившись по женам и детям. А вы сами знаете, как заразительны подобные примеры. Удержать мы наших солдат можем, только дав им дело, а то беда будет. Мне приходилось видеть, как очень большие армии таяли, словно глыба снега на солнце. А когда люди разбегутся, их уже не соберешь. Чм не нужно давать свободного времени. Надо их обучать, надо их гонять с места на место и всячески упражнять их. Надо работать над солдатами, надо преподавать им. Пусть они повинуются Богу и своим полковникам. На спокойных городских квартирах им делать нечего. Они должны быть в походе. Наше дело не может считаться оконченным, пока мы не войдем в Лондон. Лондон — это конечная наша цель, но к нему ведут многие пути. Вы, государь, как я слышал, имеете многих друзей в Бристоле и в средних местностях. Если вы мне позволите дать совет, я посоветую двинуться именно в этом направлении. С каждым днем наши силы будут увеличиваться, а качество войск будет улучшаться, и сверх всего прочего, армия будет себя чувствовать занятой делами. Если мы возьмем Бристоль — я слышал, что он неважно укреплен, — мы захватим тем самым власть на море и получим прекрасную базу для дальнейших операций. Если дела будут идти как следует, мы двинемся на Лондон через Глочестер и Вор-честер. Прежде же всего, я полагаю, что надо назначить однодневный пост и общее моление. Будем просить Бога, чтобы Он благословил наше дело.

Речь Саксона, в которой были искусно скомбинированы светская мудрость и религиозное рвение, заслужила одобрение всего совета. Особенно же понравился совет Саксона королю Монмаузу. Он мгновенно развеселился. Уныния как не бывало.

— Право, полковник, вы разъяснили решительно все, — воскликнул он, если мы укрепимся на западе и посеем недовольство в других частях страны, то дядя не будет в состоянии им сопротивляться. Если он захочет напасть на нас, то ему придется стягивать войска отовсюду — с севера, востока и юга. А это невозможно. Право, мы отлично можем добраться до Лондона через Бристоль.

— Я тоже считаю совет полковника очень полезным, — произнес лорд Грей, — но мне хотелось бы спросить у полковника Саксона, на каком основании он утверждает, что к Солсбери двигаются Фивершам и Черчилль с тремя тысячами пехоты и несколькими полками конницы?

— Я это узнал от одного офицера Голубой гвардии, с которым беседовал в Солсбери, — ответил Саксон, — он был со мной откровенен, потому что счел меня служащим герцога Бофорта. Что же касается коннице;, то один ее отряд преследовал нас в Солсберийской долине при помощи ищеек. Другой отряд напал на нас в двадцати милях от Таунтона и потерял при нападении корнета и двадцать солдат.

— Я слышал об этой стычке, — заметил король, — вы сражались очень храбро. Но раз эти неприятельские войска находятся в таком близком расстоянии от нас, то, стало быть, у нас нет времени для приготовлений, на необходимость которых указал полковник Саксон.

— Их пехота раньше недели до нас не доберется, — ответил мэр, — а за это время мы успеем взять Бристоль.

— Ну, об этом можно еще спорить, — возразил законник Вэд. — Ваше величество изволили сказать правду. То обстоятельство, что лишь немногие дворяне и члены палаты общин перешли на нашу сторону, сильно повредило нашему делу. Происходит же это потому, что все ждут чего-то. Пускай, дескать, сперва мой сосед примкнет к восстанию, а за соседом и я пойду. Если бы нам удалось переманить хотя бы двух дворян, остальные пошли бы за ними. Но в этом-то и вопрос. Спрашивается, как нам привлечь какого-нибудь герцога к нашему делу?

Монмауз уныло покачал головой и воскликнул:

— В этом-то и вопрос!

— А я думаю, что это можно сделать, — продолжал либеральный адвокат, мы ограничиваемся тем, что рассылаем прокламации, но золотые рыбки на эту приманку не идут. Это — рыба хитрая, и ее надо ловить совсем особенным способом. Я предлагаю каждого из этих аристократов приглашать лично, посылая им письма или устные приказы. Ваше величество должны повелеть им явится в лагерь. Ослушники будут повинны в государственной измене.

Король засмеялся и воскликнул:

— В вас заговорил законник, но вы забыли сообщить нам, каким способом мы вручим наши послания этим нашим небрегущим о своих обязанностях верноподданным?

Вэд пропустил мимо ушей возражение Монмауза и сказал:

— Вот, например, хотя бы герцог Бофорт. Он состоит президентом Уэльса и наместником в четырех английских графствах. Это известно вашему величеству. Влияние Бо-форта распространяется на весь запад. В его конюшнях в Бадминтоне стоят две сотни лошадей, да кроме того, у него насчитывается до тысячи пехотинцев, которых он содержит на свой счет. Почему бы нам не обратить нашего особого внимания на Бофорта? Его поддержка была бы нам очень важна, тем более что мы собираемся идти по направлению к Бристолю.

— Увы, это невозможно! — угрюмо ответил Монмауз. — До нас дошли слухи, что герцог Генри Бофорт уже вооружается, готовясь сопротивляться нам, своему законному государю.

— Это верно, государь, но почем знать, может быть, нам удастся склонить его на нашу сторону и он приготовленные против нас силы обратит против нашего врага? Ведь он протестант и, кроме того, сочувствует, по слухам, вигам. Почему бы не послать ему весточку? Польстите его гордости, напомните ему о благочестии и вере. Одновременно ласкайте и угрожайте ему. Почем знать? Может быть, он недоволен Иаковом Стюартом и уже готов от него отречься…

— Ваш совет хорош, Вэд, — произнес лорд Грей, — но его величество король сделал вам совершенно основательное замечание. Если герцог захочет заявить о своей преданности Иакову Стюарту, наш посланец будет им повешен на одном из дубов Бадминтона. Где мы найдем такого хитреца, который бы решился исполнить такое поручение? Посылать кого-нибудь из начальников? Но у нас слишком мало людей, чтобы можно было ими швыряться.