Беседуя таким образом, мы миновали Фэрхам и Ботлей и выехали на Бишопстокскую дорогу. Известковая почва, по которой нам приходилось доселе ехать, сменилась песками. Лошади ступали мягко, и стук копыт не мешал разговору. Впрочем, говорил всегда один Саксон, а я только слушал его. Я думал о недавно покинутом родном доме и о том, что нас ждет впереди, и веселая болтовня мне казалась тяжелой и неуместной.

По небу ходили облака, но месяц по временам выглядывал из-за туч и освещал вившуюся перед нами бесконечную дорогу. По обеим сторонам дороги попадались там и сям домики с садами, подходившими к самой дороге. В воздухе пахло спелой клубникой.

— Приходилось ли вам убивать в запальчивости человека? — спросил меня Саксон.

— Никогда.

— Эге! Ну, когда вы услышите звяканье скрещивающихся стальных клинков и взглянете врагу прямо в лицо, то сразу же позабудете все нравственные правила, наставления и прочую чепуху, которой вас обучил отец и другие. Искусство фехтования тоже на войне неприложимо.

— Но я не изучал фехтовального искусства, — ответил я, — отец показал мне лишь, как надо наносить прямой, честный удар; этот меч разрубает квадратный дюйм железной полосы.

— Для меча Скандерберга нужна и рука Скандерберга, — заметил Саксон, я осматривал этот меч — великолепный клинок. Такие мечи некогда имели все правоверные пуритане, и ими-то и заставляли своих противников заучивать священные тексты и петь благочестивые псалмы.

Это было время, когда считалось нужным

Больше грешников лупить,

Чтобы рай на свете водворить.

Итак, вы фехтовальному искусству не обучались?

— Нет, не обучался.

— И не беда. Для старого и опытного воина вроде меня знание этого искусства составляет все, но для нового Геркулеса вашего типа главное заключается в силе и энергии. Я часто замечал, что люди, навострившиеся попадать в набитого соломой попугая и рубить голову деревянному турку, оказываются никуда негодными на войне. Да это и понятно.

Вооружите-ка попугая самострелом или дайте турку не деревянному, а живому в руки ятаган, — и тогда эти ученые стрелки и драгуны сейчас же почувствуют себя неспокойными. Я убежден, мистер Кларк, что мы будем с вами добрыми товарищами. Позвольте, как это говорится у старика Бутлера? Да:

Друзьями были баронет

И сквайр, и зла меж ними нет.

Знаете, живя в вашем доме, я не смел цитировать „Гудибраса“ из боязни рассердить вашего отца. Бедовый он старичок!

— Послушайте, — сказал я сурово, — если вы хотите, чтобы мы на самом деле были добрыми товарищами, отзывайтесь об отце с большей почтительностью и без этой противной фамильярности. Отец едва ли стал бы вас держать у себя в доме, если бы знал историю вашего перехода в мусульманство.

— Верно! Верно! — подтвердил искатель приключений, посмеиваясь. Между мечетью и пуританской молельней большое расстояние. Но, пожалуйста, не горячитесь, мой друг. У вас нет сдержанности в характере. Я уверен, что с годами ваш характер сделается более ровным. Как же, помилуйте? Едва познакомившись со мною и не успев поговорить и пяти минут, вы уже собирались мне проломить голову. А после этого вы все время гонялись за мной, как злая собака, и кусали меня каждый раз, когда вам казалось, будто я уклоняюсь от истинного пути. Я должен вам напомнить, что вы теперь вступаете в военную среду, в среду людей, которые дерутся на дуэлях из-за всякого пустяка. Вы скажете одно неосторожное слово, а вам всадят рапиру в живот.

— Прошу и вас помнить о том же самом, — ответил я запальчиво. Характер у меня мирный, но я не выношу двусмысленных слов и угроз.

— Боже мой! — воскликнул Саксон. — Я вижу, что вы уже хотите изрубить меня в куски и привезти в лагерь Монмауза в разобранном виде. Ну-ну! Мы еще успеем с вами повоевать, так ссориться друг с другом совершенно лишнее. Скажите, что это за дома виднеются перед нами там налево?

— Это деревня Сватлинг, — ответил я. — А там направо в ложбине видите огоньки? — это город Бишопсток.

— Значит, мы отъехали уже на пятнадцать миль. Поглядите-ка — на востоке розовые пятна: это уже заря занимается. Эге! Но что такое? Должно быть, кроватей мало стало, если люди спят на больших дорогах.

Темное пятно на дороге, которое я видел еще издали, оказалось при нашем приближении человеческой фигурой. Человек лежал ничком, вытянувшись во весь рост и положив на голову скрещенные руки.

— Должно быть, какой-нибудь пьяный из ближайшей гостиницы, — заметил я.

Саксон поднял свой крючковатый нос кверху. Он был похож на коршуна, почуевшего падаль.

— Нет, — сказал он, — тут пахнет кровью. Этот человек, кажется, спит тем сном, от которого не просыпаются.

Он соскочил с лошади и перевернул лежащего человека на спину. При холодном бледном свете утренней зари мы увидели неподвижные, широко раскрытые глаза и белое как мел лицо. Чутье старого солдата не обмануло его. Перед нами лежало существо, испустившее свое последние дыхание.

— Чистая работа, — произнес Саксон, опускаясь на колени возле убитого и шаря у него в карманах. — Конечно, тут орудовали разбойники. В карманах ни гроша, то есть ни одного грошика; даже на погребение не оставили ничего.

— Как он был убит? — спросил я, в ужасе глядя на неподвижное лицо, которое напоминало мне опустевший дам, брошенный жильцом.

— Удар кинжалом сзади и удар прикладом пистолета по голове. Он, должно быть, умер недавно, а вместе с его жизнью исчезли все деньги, бывшие у него в кармане. А человек, должно быть, был с положением. Камзол из тонкого сукна, даже на ощупь видно, что товар дорогой. Панталоны атласные, а пряжки на башмаках серебряные. Плуты, должно быть, здорово поживились. Знаете что, Кларк: поедем им вдогонку! Это будет хорошее, большое дело.

— О да, это будет хорошее дело! — воскликнул я пылко. — Что может быть лучше, как учинить правосудие над этими подлыми убийцами?

— Пфуй! — воскликнул Саксон. — Юстиция прененадежная дама, и притом в руках у нее есть палка о двух концах. Ведь мы с вами — не забывайте этого мятежники и, как таковые, подлежим благодетельному воздействию правосудия. Не будем же соваться ему на глаза без надобности. Я вам предлагал отправиться вдогонку за разбойниками совсем с другой целью. Я имел в виду отнять у них деньги, взятые у этого человека, да заодно отобрать уж и все то, что при них имеется. Ведь все их состояние приобретено незаконными путями, а мой ученый друг Флеминг вполне выяснил, что ограбление грабителя — не грабительство. Но спрашивается: куда нам спрятать труп?

— А зачем нам его прятать? — спросил я.

— Ах, молодой человек, молодой человек! Не знаете вы, что значит война и военные предосторожности. Представьте себе, что тело это будет найдено сегодня. Крик и гам поднимутся по всему околотку, и нас с вами, как людей неизвестных, заподозрят и арестуют. Предположим, мы оправдаемся, хотя это вовсе не так легко, как кажется. Но судьи, во всяком случае, станут нас допрашивать, кто мы такие, откуда едем и куда направляемся. Поверьте мне, что от этих расспросов добра нам не будет. Поэтому, — и обратившись к трупу, Саксон произнес, — извините меня, мой неизвестный и молчаливый друг, что я позволю себе сволочь вас вон в те кусты. Вы полежите там денек или два никем не замеченные, и вследствие этого из-за вас не пострадают порядочные люди.

И он уже схватил труп за ноги. Но я соскочил с лошади и, взяв товарища за руку, воскликнул:

— Ради Бога, не обращайтесь с телом таким образом! Зачем вы тащите его за ноги? Уж если, по вашему мнению, нужно его отсюда удалить, то я его отнесу с должным уважением.

Говоря таким образом, я взял труп на руки и отнес его к кустам желтого терновника недалеко от дороги. Я положил тело на землю и закрыл его ветвями.

— У вас бычьи мускулы, но сердце женщины, — пробормотал мой товарищ. Клянусь обедней, что старый псалмопевец с седой бородой был прав. Кажется, он сказал о вашем характере именно что-то в этом смысле. Ну, теперь надо набросать немного пыли на кровавые пятна, а затем мы можем двигаться в дальнейший путь, не опасаясь быть привлеченными к ответу за чужие грехи. Дайте я только подтяну хорошенько подпругу, и мы скорее выберемся из опасного места.

Мы поехали дальше, и Саксон заговорил:

— Много я видал на своем веку этих дворян большой дороги. Приходилось мне иметь дело и с албанскими разбойниками, и с пьемонтскими бандитами, и с ландскнехтами, и со свободными рыцарями Рейна, и с алжирскими пикаронами, и со всякой дрянью. Я положительно не знаю ни одного человека этой профессии, который мог бы рассчитывать дожить до старости. Опасное это ремесло, и рано или поздно, а дело кончается тем, что вам надевают тесный галстук и заставляют танцевать по воздуху. А какой-нибудь добрый друг стоит внизу и дергает вас за ноги для того, чтобы облегчить вас от дыхания, которое случайно осталось еще в вашей глотке,

— Но и здесь еще не конец, — сказал я.

— Конечно, не конец. За виселицей следует ад с огнем и вечные мученья. Так, по крайней мере, нам говорят наши добрые друзья пасторы. Да, нечего сказать, человек живет всю жизнь живет без денег, затем его вешают, и, наконец, он горит в вечном огне. Это в полном смысле слова тернистый путь. Но с другой стороны, если представляется случай взять туго набитый кошелек, как это удалось, например, этим плутам, которых я предлагал догнать, то почему и не рискнуть будущим блаженством?

— Но какую пользу им может принести этот туго набитый кошелек? спросил я. — Эти кровожадные негодяи зарезали человека, чтобы овладеть несколькими десятками золотых монет. И каково будет им самим от этих монет, когда наступит их смертный час?

— Верно, верно, — сухо сказал Саксон. — Но смерть-то когда еще наступит, а деньги могут пригодиться между тем. Так вы говорите, что это Бишопсток? А вон там огоньки, видите? Это что такое?