— Верно. Чтобы потом выложить. В тот момент, когда они этого меньше всего ждут, — отличная тактика!

— А теперь, — сказал Креддок, — посмотрим, что скажет нам образцовый джентльмен из Сити.

Харольд Крэкенторп, обиженно поджав губы, прямо с порога негодующе затараторил:

— …Отвратительный… крайне неприятный инцидент… Газеты… Репортеры… Настаивают на интервью… Все это в высшей степени прискорбно…

Дробная очередь незаконченных фраз иссякла. Не прибавив ни единого факта, Харольд откинулся на спинку стула с таким видом, будто учуял скверный запах.

Вопросы инспектора тоже не дали никаких результатов.

…Нет, он не имеет ни малейшего представления о том, кто эта женщина. Да, он был в Резерфорд-Холле на Рождество. Не мог приехать раньше сочельника[156], но пробыл до следующих выходных.

— Ну что же, пока все, — сказал инспектор Креддок, прекратив дальнейшие расспросы. Он понял, что Харольд Крэкенторп отнюдь не расположен помогать следствию.

Следующим был Альфред, который вошел в комнату с несколько нарочитой беззаботностью.

Лицо Альфреда показалось инспектору знакомым. Он где-то уже встречался с этим человеком… Может быть, видел его фото в газете? Что-то, подсказывала ему память, было там нечисто. Инспектор спросил, чем он занимается, и получил весьма неопределенный ответ:

— В данный момент сотрудничаю со страховыми компаниями. А до этого занимался продвижением на рынок партии магнитофонов. Новейшая модель! Кстати, неплохо на этом заработал.

Инспектор Креддок слушал благосклонно, и никто бы не подумал, что он сразу подметил чрезмерную щеголеватость модного костюма Альфреда и тут же сделал верные выводы… Поношенный костюм Седрика выглядел вызывающе, но он был хорошего покроя и сшит из дорогого материала, тогда как дешевый шик Альфреда говорил сам за себя.

Креддок перешел к обычным своим вопросам. Альфреду все это казалось интересным и даже слегка забавным.

— Ваша идея насчет того, что женщина могла раньше работать в Резерфорд-Холле, несомненно, довольно резонна. Но, конечно, не горничной. Сомневаюсь, чтобы у моей сестры когда-нибудь была личная горничная. Теперь, наверное, их нет ни у кого. Но, разумеется, иностранки в услужении теперь не редкость. У нас были польки и одна или две немки, очень темпераментные… Но раз Эмма не опознала эту женщину, значит, ваша версия отпадает, инспектор. У Эммы отличная память на лица. Нет, если эта женщина явилась из Лондона… Кстати, почему вы полагаете, что она приехала из Лондона?

Вопрос был задан довольно небрежным тоном, но взгляд Альфреда был пристальным, и в нем светилось любопытство.

Инспектор Креддок с улыбкой покачал головой.

— Не хотите говорить. Может, у нее в кармане был обратный билет?

— Возможно, мистер Крэкенторп.

— Предположим, она приехала из Лондона, и тот малый, с которым она должна была встретиться, решил, что наш Долгий амбар — самое подходящее место для того, чтобы избавиться от нее без лишнего шума. Наверное, он давно присмотрел наш амбар. На вашем месте, инспектор, я бы поискал этого парня.

— Мы уже его ищем, — уверенно и веско произнес Креддок.

Он поблагодарил Альфреда и отпустил его.

— Ловкач! — произнес свой приговор Бэкон. — До того хитер, что готов перехитрить даже самого себя.

— Не думаю, что от меня вам будет какой-то толк… — произнес Брайен Истли извиняющимся тоном, нерешительно остановившись в дверях. — Строго говоря, я даже не член семьи…

— Позвольте, вы мистер Брайен Истли, муж Эдит Крэкенторп, умершей пять лет назад?

— Верно.

— Ну что вы, что вы… очень любезно с вашей стороны, мистер Истли, что навестили нас. Особенно если у вас имеется какая-то информация.

— Нет, я ничего не знаю. Чертовски странная история, верно? Приехать сюда, потом тащиться в старый промозглый амбар с каким-то парнем, и это в середине зимы! Непостижимо! Нет, такие шуточки не для меня!

— Действительно, тут очень много непонятного.

— А правда, что она иностранка? Ходят такие слухи.

— У вас есть по этому поводу какие-то соображения, мистер Истли? — Инспектор пытливо на него взглянул, но лицо Брайена оставалось добродушным и спокойным.

— Нет, никаких.

— Она, возможно, была француженкой, — с мрачной многозначительностью вставил инспектор Бэкон.

Брайен слегка оживился. В голубых глазах вспыхнул интерес. Он покрутил свой длинный ус.

— Вот как? Этот развеселый Париж? — Брайен покачал головой. — Тогда действительно полный абсурд. Чтобы парижанка разгуливала по амбарам… У вас никого больше в саркофагах не находили? Может, у этого типа какая-нибудь навязчивая идея? Воображает себя Калигулой[157] или кем-то еще в таком же духе?

Инспектор Креддок не счел нужным даже опровергать такое предположение и, как бы между прочим, спросил:

— Нет ли у кого из ваших родственников каких-нибудь… м-м… привязанностей во Франции?

На это Брайен ответил, что Крэкенторпы не слишком падки на всякие пикантные развлечения.

— Харольд породнился с очень солидным семейством — женат на дочери обедневшего пэра[158], у бедняжки совершенно рыбье лицо… Альфреду, по-моему, вообще не до женщин. Он вечно занят какими-то сомнительными сделками, которые всегда плачевно кончаются. У Седрика на Ивице наверняка есть несколько знакомых сеньорит, готовых ради него на многое… Женщины очень его жалуют, хотя он редко бреется и вообще выглядит так, будто никогда не принимает ванну. Почему это нравится женщинам — ума не приложу! Но, похоже, это так… Пожалуй, я не слишком помог, а? — Он обезоруживающе улыбнулся. — Более полезным вам был бы Александр. Они со Стоддарт-Уэстом рьяно ищут улики. Держу пари, обязательно что-нибудь откопают.

Инспектор выразил надежду, что так оно и будет, и, поблагодарив своего собеседника, сказал, что теперь хотел бы поговорить с мисс Эммой Крэкенторп.

3

Инспектор Креддок теперь мог повнимательнее к ней приглядеться. Эмма Крэкенторп. Он все пытался понять, почему во время разговора, происходившего перед ленчем, на лице ее появилось какое-то странное выражение…

У нее есть выдержка. И явно не глупа. Но никакого блеска и шарма. Одна из тех приятных, милых женщин, заботу которых мужчины принимают как должное. Они умеют придать уют любому дому, создать атмосферу покоя и гармонии.

Подобных скромниц часто недооценивают. За их сдержанностью порою скрывается сильный характер, об этом нельзя забывать. Кто знает, думал Креддок, возможно, ключ к разгадке тайны спрятан в заветном уголке души этой женщины.

Вот какие мысли одолевали инспектора, пока он задавал всякие, не слишком существенные, вопросы.

— Я полагаю, вы уже все сообщили инспектору Бэкону, — сказал он, — и я не стану снова мучить вас долгими расспросами.

— Ради Бога, можете спрашивать все, что сочтете необходимым.

— Мистер Уимборн уже сказал вам, что, по нашему мнению, убитая женщина была не из местных. Вас это обстоятельство, наверное, немного успокоило (во всяком случае, мистер Уимборн очень на это надеялся), но наши проблемы лишь усложнились. Установить ее личность будет еще труднее.

— У нее была сумка? Какие-нибудь документы?

— Ни сумки, ни документов. В карманах тоже ничего не было.

— У вас есть какие-нибудь предположения… как звали… откуда она приехала… Совсем никаких?

«Ей не терпится поскорее узнать, кто эта женщина, — решил Креддок. — Интересно, она сразу проявляла такую настойчивость? Бэкон ничего не говорил мне об этом, а он все обычно примечает…»

— Мы ничего о ней не знаем, — произнес он вслух. — Но надеялись, что кто-нибудь из вашей семьи сумеет нам помочь. Прошу вас еще раз хорошенько подумать… Да, я знаю, что вы никогда не видели эту женщину… но, возможно, у вас есть какие-то догадки…

Ему показалось — или не показалось? — что она чуть помедлила с ответом.

— Никаких. Не имею ни малейшего представления, — повторила Эмма.

Тон и манеры инспектора Креддока слегка изменились, в голосе появилась твердость.

— Когда мистер Уимборн сказал, что убитая женщина была иностранкой, почему вы решили, что она француженка?

Эмма ничуть не смутилась, лишь удивленно подняла брови.

— Я так сказала? Да, кажется, действительно… Право, не знаю… Когда заходит разговор о каком-нибудь иностранце, всегда почему-то думаешь, что это француз. Наверное, оттого, что большинство иностранцев в нашей стране — французы. Не так ли?

— Позвольте с вами не согласиться, мисс Крэкенторп. Сейчас в Англии довольно много итальянцев, австрийцев, выходцев из Скандинавских стран…

— Да, пожалуй, вы правы.

— У вас не было какой-либо иной причины предполагать, что та женщина была француженкой?

Эмма не торопилась отвечать, лишь немного погодя покачала с сожалением головой.

— Нет, не думаю. — Сказав это, она продолжала спокойно смотреть ему в глаза. Креддок чуть кивнул Бэкону, и тот протянул Эмме небольшую, покрытую эмалью пудреницу.

— Вы узнаете эту вещицу, мисс Крэкенторп?

Эмма взяла пудреницу в руки и осмотрела ее.

— Вы не знаете, чья она?

— Нет. Во всяком случае, не моя.

— Ну что ж, похоже, нам незачем больше вас беспокоить… пока.

— Благодарю вас.

Чуть улыбнувшись обоим, Эмма поднялась и направилась к двери, пожалуй, несколько поспешно, подумал Креддок. Или ему снова почудилось? Словно ободренная тем, что все обошлось…

— Думаете, она что-то знает? — спросил Бэкон.

— В какой-то момент, — Креддок тяжко вздохнул, — всегда начинает казаться, что каждый из опрашиваемых знает чуть больше того, что решается выложить.

— Это точно, — согласился Бэкон, у которого был немалый опыт. — Только, — добавил он, — довольно часто то, что они пытаются скрыть, на самом деле совершенно нас не интересует. Какие-нибудь семейные грешки и свары, которые им совсем неохота вытаскивать на всеобщее обозрение.