– Все дело в том, что я буду скучать по тебе, – объяснил Майкл, а затем чмокнул ее в щеку и выключил свет.

Лежа в темноте с открытыми глазами, Сара спрашивала себя: «Кем же я стала?»

Она долго-долго не могла заснуть.

* * *

В девять часов теплым весенним вечером четвертого мая в квартире Уэллесов зазвонил телефон. После второго гудка трубку взял Майкл.

– Алло? – спросил он.

Какой-то щелчок.

– Алло? – переспросил он.

Тишина.

Он раздраженно посмотрел на трубку и положил ее на место.

– Кто там, милый? – крикнула Сара из другой комнаты.

– Не отвечают, – сказал Майкл.

Она сразу поняла, что звонил Эндрю. Он вернулся.

Она продолжала смотреть в книгу. Слова бессмысленно теснились на странице, мозг отказывался улавливать между ними хоть какую-то связь. Ей необходимо выбраться из дому, добежать до ближайшего телефона. Но не сразу после звонка. «Выжди время», – приказала она себе и третий раз подряд принялась читать один и тот же абзац. Двадцать минут десятого она спросила:

– Хочешь холодного йогурта?

– Не очень, – ответил Майкл.

– Тогда, если ты не возражаешь, я схожу вниз и куплю себе.

– По-моему, в морозилке есть.

– Я хочу слабо замороженный.

Сара встала, заложила книгу закладкой, не спеша положила томик на кофейный стол. Ей казалось, что все вокруг происходит как в замедленной съемке. Она открыла кошелек удостовериться, что у нее достаточно четвертаков для автомата, – иначе пришлось бы доставать их из баночки на кухне; среди мелочи виднелись и четвертаки – все в порядке. Она захлопнула кошелек со щелчком, показавшимся ей громче пушечного выстрела, уложила его обратно в сумочку, сумочку повесила через плечо и сказала:

– Я на минутку.

– Может, я...

– Нет, ни в коем случае! – испугалась она.

– ...тоже не откажусь, – сказал он. – С обезжиренным голландским шоколадом, если у них такой есть. Или любой другой.

– Но обезжиренный, да?

– Да.

– Хорошо. Сейчас вернусь.

Веди себя естественно. Не говори ни о чем. Просто уходи, и все. Взялась за ручку. Открыла дверь. Вышла в прихожую. Закрыла дверь. Замок щелкнул. Не торопись, иди медленно, медленно, медленно к лифту. Вызвала лифт. Вот он с грохотом поднимается по шахте. Разъехались в стороны двери. Вошла. Теперь нажать кнопку первого этажа. Двери закрылись, лифт поехал вниз.

Она расслабилась только у кофейной лавки на углу Семьдесят восьмой и Лекса.

* * *

– Привет, – сказала она. – Это я.

– Сара! Боже, как я соскучился по тебе!

– Ты вернулся.

– Да, вернулся. Ты поняла, что я звонил?

– Да.

– Где ты?

– Рядом с домом. Я придумала повод выйти.

– Как насчет завтра?

– Нормально.

– Билли будет ждать. В обычное время.

– Хорошо.

– Не знаю, как и дождусь.

– Я тоже. Как бы мне хотелось сейчас оказаться с тобой.

– И мне тоже.

– Я люблю тебя, Эндрю.

– И я люблю тебя, Сара.

– До завтра.

– До завтра.

Они одновременно повесили трубки.

Записывающее устройство отметило длительность разговора – двадцать три секунды. Детектив первого класса Джерри Мэндел взял ручку и записал имя звонившей – Сара.

* * *

В то же самое время, в квартале от Мэндела, детектив первого класса Фредди Култер, одетый в робу монтера, откручивал пластинку с фонарного столба на углу Мотт-стрит и Брум-стрит. Он уже вмонтировал видеокамеру в тележку для передвижной торговли «хот-догами», которая встанет на дежурство с завтрашнего утра. Теперь ему требовался источник питания.

Питание – всегда самое важное. Надо либо проложить свой собственный провод, либо к чему-нибудь подключиться. Скажем, можно установить аккумулятор от катера или автомобиля внутрь тележки, и его хватит на какое-то время, но рано или поздно его придется менять. Лучше избегать подобных проблем. Он подключился к проводам внутри столба, затем поставил на место старой новую пластину, в которой имелась выемка для дополнительного провода.

Затем он спрятал вывод провода под клинообразным куском дерева, раскрашенным для солидности желтыми и белыми полосами, собрал инструменты и пошел прочь, зная, что завтра утром, в десять часов, на этом углу встанет тележка продавца «хот-догов», и полиция получит изображение любого, кто войдет в голубую дверь напротив.

* * *

К половине пятого в среду, пятого мая, у детектива третьего класса Грегори Аннунциато появились опасения, что вся затея провалилась. Начиная с десяти утра он продал множество «хот-догов», но у него все-таки несколько другая задача.

На Аннунциато, поверх клетчатой футболки и вельветовых брюк, красовался белый, забрызганный горчицей фартук, отлично скрывавший кобуру с револьвером на поясе. Из-за курчавых черных волос и темно-карих глаз многие покупатели интересовались, не итальянец ли он. Когда он отвечал утвердительно – хотя на самом деле родился в Бруклине, – они неизменно переходили на итальянский и, насколько ему удавалось разобрать почти незнакомый язык, сообщали, какие вкусные у него «хот-доги» и как хорошо, что он начал здесь торговать, потому что обычно тут никого не бывает. Аннунциато не отводил глаз от голубой двери. В шестнадцать тридцать три на улицу заехал черный представительский «линкольн» и остановился на той же стороне улицы, что и тележка Аннунциато, метрах в десяти от него. Из машины вышла привлекательная блондинка в сером костюме, с атташе-кейсом и серой кожаной сумкой через плечо, что-то сказала водителю и захлопнула за собой дверцу. Когда она двинулась через улицу по направлению к голубой двери, Аннунциато нажал на кнопку, включавшую камеру.

Не поворачиваясь, женщина подошла к двери на теневой стороне улицы и позвонила.

Затем что-то сказала в домофон.

До ушей Аннунциато донеслось жужжание, и дверь открылась.

Когда дверь за женщиной захлопнулась, камера автоматически зафиксировала дату и время: 5 мая – 16:43:57.

* * *

До сего дня ей так и не удалось прочитать ему свое стихотворение. Она вынула листок из сумочки и, сидя нагишом в постели, чувствуя себя как ребенок, декламирующий перед гордыми родителями, начала:

Энди и Дэнди, Тэнди и Дрю,

Ну почему я тебя так люблю?

Фарелл – отважный и Фаррар – кузнец,

А для меня – покоритель сердец.

Картер и Голдсмит, кто вы такие?

Вас не найти в каталогах страны...

– Что такое? – переспросил он резко.

– Ну, видишь ли, мы не смогли отыскать...

– Не смогли отыскать?

– Да, мы...

– Мы?

– Мой финансовый агент. Я попросила его...

– Что ты сделала?

– Я попросила его собрать информацию по «Картеру и Голдсмиту». Чтобы использовать ее в стихотворении. Но он ничего не нашел, поэтому я...

– Зачем тебе это понадобилось?

– Для стихотворения.

– Ты попросила кого-то копаться в делах моей фирмы?

– Да, но...

– И он ничего не нашел, да?

– Она не зарегистрирована ни в одном...

– Потому что ею владеют частные лица. Тебе не следовало собирать такую информацию.

– Я и не думала. Просто...

– Ну ладно. Читай дальше.

– Не хочу.

– Читай.

– У меня пропало настроение.

– Ну и отлично.

– Да, отлично.

Ее поразила его реакция, она не могла понять, что ее вызвало. Сара вдруг вспомнила, что сидит без одежды, и почувствовала себя беззащитной, обиженной непонятно на что. К глазам подступили слезы. Оба молчали, как ей показалось, бесконечно долго. Затем, желая отомстить и причинить ему такую же боль, какую испытывала она сама, Сара сказала:

– Этим летом я уезжаю.

Недовольное выражение на его лице тут же сменилось знакомой гримаской обиженного ребенка. «Отлично», – подумала она.

– Когда? – спросил он быстро.

– Кажется, он назвал август.

Как приятно, что он огорчился. Он будет скучать по ней. По его лицу все ясно. Но тут он снова злобно посмотрел на нее.

– Кто назвал? Твой финансовый агент?

– Нет, муж. В августе он обычно берет отпуск.

– И надолго?

– На три недели.

– А мне что прикажете делать все это время?

Опять обиженный вид. Его лицо ясно отражало ежеминутную смену настроения.

– Ты в любой момент можешь вызвать кого-нибудь из своих девчушек, – пожала плечами Сара. Она сидела, прямая как палка, уперевшись в кровать руками.

– Ты – моя единственная девчушка.

– Ну конечно.

– Ненавижу этих богатых адвокатов, которым ничего не стоит в любой момент сняться с места и уехать.

– Он – не богатый адвокат.

– Вот как? Все мои адвокаты очень богаты.

– Все? Сколько их у тебя?

– Три.

– Ну так вот, мой муж получает восемьдесят пять тысяч в год.

Она специально подчеркнула слово «муж». Ей все еще хотелось отомстить ему за то, как он обрушился на нее из-за какого-то пустяка...

– Чудный повод бросить его.

– С чего ты взял, что я собираюсь его бросать?

– Ну... – Он повел плечами.

«Он все еще злится. Отлично», – подумала она. Он лежал рядом с ней на кровати, нагой, стройный, прекрасный и безумно желанный. Как бы невзначай она смахнула рукой воображаемую соринку со своей левой груди.

– Что, если я скажу тебе, что мне, возможно, удастся вырваться на несколько дней? – спросила она.

Его брови взлетели вверх.

– Что ты имеешь в виду?

– К тебе.

Она повернулась к нему лицом.

– Ты шутишь? Когда?

Выражение его лица изменилось как по мановению волшебной палочки, глаза загорелись от радости.

– Где-нибудь в июле. Посреди недели. Во вторник, среду...

– Нет, ты все-таки шутишь!

– Я уже спросила у него.

Глаза опущены, как у монашки, а грудь приглашает.