Сперва он двигался медленно, проникал на всю глубину, а затем почти полностью выходил, замирал так на долю секунды, словно издеваясь, и вмиг снова пронзал ее насквозь. Она не знала, сколько времени он удерживал ее на грани крика, – глубокое проникновение, медленный выход, боязнь упустить его совсем, но он все еще здесь, в ней, а затем вдруг она вновь наполнялась им, оргазм все ближе и ближе. А потом он начал двигаться в постоянном ритме, и она подстроилась под него, и подгоняла его своими движениями, скрестив ноги у него за спиной. И она слышала свой собственный голос, подчиняющий его: «Да, в меня, в меня!» Она чувствовала себя вдвойне уязвимой и обнаженной из-за того, что он не снял с нее юбку и свитер и занимался с ней любовью прямо в одежде.

– Да, возьми меня, – простонала она, чувствуя его губы на сосках, его сильные руки на ягодицах. Никогда в жизни она – «Трахай меня!» – никогда ни с Майклом – «Трахай!» – ни с парнем в университете – «Трахай, трахай, трахай!!!» – такого не чувствовала.

...Незадолго до пяти она позвонила Майклу в контору и услышала от секретарши, что он у начальства. С облегчением, что общаться приходится с Филлис, а не лично с Майклом, Сара попросила передать ему, что состоялось внеочередное учительское собрание, и поэтому она задержится допоздна, а им с Молли лучше сходить пообедать в итальянский ресторан на Третьей авеню.

– И передайте ему, что я его люблю, – добавила она.

Тогда она еще верила своим словам.

* * *

Как раз в это время Майкл рассказывал начальнику Отдела по борьбе с организованной преступностью о результатах наблюдения за Эндрю Фавиолой. Сканлон, как всегда, пыхтел трубкой и принимал задумчивый вид. В глубине души Майкл не сомневался, что тот считал себя новым воплощением Шерлока Холмса. Иначе зачем бы ему понадобилось без конца раскуривать трубку и ходить в прожженном во многих местах свитере? Если бы Сканлон не работал в прокуратуре, то он, возможно, еще и героином бы кололся в подражание своему литературному кумиру. Он требовал, чтобы все сотрудники называли его по имени, и полагал, что обладает дедуктивным складом ума. Относительно последнего Майкл питал значительные сомнения. Однако он высоко ценил Чарли за его бульдожью хватку, неизменную готовность оказать посильную помощь любому из своих подчиненных и искреннее стремление избавить родной город от бандитов. В чем-то он напоминал Джорджи Джардино, только его фанатизм не имел под собой национальной основы. Кстати, самого Джорджи он тоже пригласил на совещание в качестве крупнейшего эксперта по семейству Фавиола. Теперь оба они слушали соображения Майкла.

– Полагаю, что в доме на Грейт-Нек он только ночует, и все. Никто из осуществлявших слежку детективов не видел, чтобы туда входил или выходил кто-нибудь, кроме самого Эндрю. Другое дело – лавка портного.

– Еще раз – где она?

Сканлон. Попыхивает трубкой. Сидит за столом в кабинете номер 671, в надежно охраняемом здании. Маленького росточка, с густыми черными бровями и ястребиным носом, единственной черточкой, которая действительно хотя бы отчасти напоминает великого сыщика. Впрочем, Майкл всегда считал, что рассказы о Шерлоке Холмсе написаны весьма посредственно и вовсе не правдоподобны. Кощунство, конечно.

– Брум-стрит, – ответил он.

– Брум-стрит, – повторил Сканлон и глубокомысленно кивнул.

– Пятый участок, – заметил Джорджи.

Он только что вернулся из отпуска и с огромным удивлением слушал версию Майкла, будто непутевый сын Энтони Фавиолы теперь стоит во главе банды. Еще больше он удивился предположению коллеги, что Эндрю Фавиола устроил свой штаб в жалкой лавочке на Брум-стрит.

– У меня нет никаких сомнений, – продолжал Майкл. – Он использует помещение в глубине мастерской в качестве рабочего кабинета. Наши люди заходили туда в разное время дня – отдать вещи в чистку или попросить что-нибудь перешить, и никому из них наш объект на глаза ни разу не попался. Судя по всему, там расположена гладильная машина. Иногда, когда Фавиола или кто-нибудь еще туда заходит, ее удается увидеть. Передняя часть лавки отделена от задней чем-то вроде занавески, натянутой на веревке. Ваккаро – так зовут владельца, Луи Ваккаро, – работает на швейной машинке. Как правило, днем там всегда ошивается несколько старичков – курят, чешут языками, пока он работает. Но все они живут в близлежащих домах, и нет оснований считать кого-либо из них бандитом. Они просто убивают время в компании старины Луи. Который, на наш взгляд, тоже не связан с преступниками.

– А кто же связан? – спросил Сканлон. – Что интересного вы все-таки там увидели?

– Пока что мы смогли идентифицировать Руди Фавиолу...

– Брат Энтони, – вставил Джорджи.

– Бывший второй номер, – кивнул Сканлон. Его трубка погасла. За время совещания это произойдет с ней по меньшей мере раз десять. В пепельнице на его столе возвышалась горка обгорелых деревянных спичек. Сканлон заполнил офис клубами сладкого дыма. Все свое внимание он сконцентрировал на раскуривании трубки и пыхтел, как Везувий накануне извержения.

– А кто еще? – поинтересовался он.

– Пети Бардо.

– Консильери, – бросил Сканлон.

– Любит носить коричневые костюмы, – заметил Джорджи.

– По крайней мере, был консильери при Энтони, – уточнил Сканлон.

– Мне кажется, что иерархия осталась прежней, – сказал Майкл, – только Эндрю занял место отца.

– Кого еще вы видели?

– Бригадиров со всего города. Среди них Джерри Лачиззаре, Феликс Даниелли...

– Крупная дичь, – отметил Сканлон.

– И чем дальше, тем крупнее. Бобби Триани...

– Зять Руди.

– Сэл Бонифацио по кличке Парикмахер...

– Тот самый, с которого все началось, – вставил Джорджи.

– Нет. Тот, с которого все началось, уже мертв, – поправил его Майкл.

– Господь с вами, – возвел очи горе Джорджи и преувеличенно печально перекрестился.

– И с духом твоим, – подхватил Сканлон, и оба улыбнулись чему-то понятному только католикам.

– Толстяк Никки Николетта, Фрэнки Палумбо...

– Хорошенькие приятели у парня.

– Джой Ди Лука...

– Уже достаточно, – перебил Сканлон.

– С моей точки зрения, тут так и просится статья о превентивном аресте, – заметил Майкл.

– В самом деле? – съязвил Сканлон. – Каким образом? С чего ты взял, что в лавке происходит что-то противозаконное? Может, они приходят туда как в клуб – посидеть, выпить чашечку кофе, посудачить, кто и с кем изменяет жене, какая лошадь имеет наилучшие шансы на ближайших скачках, – и ничего более. Где состав преступления?

– У нас записан на пленку разговор Фавиолы с братом о том, что дело унаследует сын, когда...

– Ну, допустим, унаследовал.

– А теперь он ни с того ни с сего зачастил в лавку портного...

– А если он любит тряпки?

– ...и туда к нему толпами ходят бригадиры со всего города, не раз засветившиеся на операциях с наркотиками, рэкете и...

– Отсюда вовсе не следует, что там они говорят именно обо всем этом.

– Думаю, они отчитываются перед ним, Чарли.

– Интуицией не заменишь состав преступления.

– Давай все-таки попробуем обратиться к судье.

– Не пройдет.

– Но рискнуть-то стоит.

– Ну, ладно, – вздохнул Сканлон. – Пиши представление, и я попрошу шефа обратиться за ордером на прослушивание. Попробуем попасть на судью посговорчивее и будем надеяться на лучшее. Вдруг нам повезет.

Он снова выпустил облако дыма, а затем спросил, кто заседает в суде на этой неделе.

* * *

На ней был черный шелковый халат с монограммой Э.Ф., вышитой красными нитками на нагрудном кармане. Она сидела на стуле в гостиной, закатав рукава и поджав под себя ноги. Он приготовил ей виски с содовой и мартини с «Бифитером» для себя. Как кошка, обживающаяся в новой обстановке, Сара исследовала сперва спальню наверху, затем кухню и столовую на втором этаже и наконец – пока он возился с бутылками – кабинет и комнату для совещаний позади гостиной в самом низу. Изнутри гостиной входная дверь ничуть не выделялась на фоне отделанных деревянными панелями стен. Ни ручки, ничего. Открывалась она одним нажатием руки, после чего срабатывал замок и дверь со щелчком распахивалась, открывая взору обитый панелями орехового дерева лестничный проем, ведущий на улицу.

– А почему здесь нет двери? – поинтересовалась она.

– Архитектор решил, что так лучше.

– Пожалуй, он прав.

– Еще по одной? – спросил он.

– Мне, похоже, достаточно, – отказалась Сара.

В халате она чувствовала себя очень уютно. Похожие ощущения она испытывала в детстве, когда надевала рубашки отца. На часах пока только пять тридцать, впереди еще несколько часов.

– Почему ты мне не позвонил? – спросила она.

– Ты же мне запретила.

– Машину посылать я тебя тоже не просила.

– Я думал, тебе так будет удобнее.

– Я все время ждала твоего звонка. Мне постоянно казалось: вот-вот кто-нибудь из учителей возьмет трубку и позовет: «Сара, тебя к телефону». Я представляла, как подойду, скажу: «Алло» – и услышу твой голос. Меня начинала бить дрожь при одной мысли о том, что со мной случится при первом же звуке твоего голоса.

– И что ты решила?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, сказать. Когда я позвоню.

– Ты же не позвонил.

– Потому что ты мне запретила.

– А ты, выходит, всегда меня слушаешься?

– Всегда.

– С каких же это пор?

– С этого момента.

Его слова возбуждали и пробуждали в ней искушение. Ей захотелось отбросить в сторону халат, раскинуться перед ним и приказать ему снова начать целовать ее. Да и сам халат действовал на нее возбуждающе. Носить, пусть короткое время, что-то, принадлежащее ему, рождало иллюзию, что и сам Эндрю принадлежит ей.

– Так что бы ты сказала? – настаивал он.

– Наверное, я сказала бы: «Кто у телефона?»

– А я ответил бы: «Ты отлично знаешь, кто. Когда мы увидимся?»