– Берите двадцатку, – приказал он.

– Так кто из вас платит? – невозмутимо поинтересовалась кассирша.

– Я, – одновременно выпалили оба.

– Двое платить не могут, – объявила кассирша. – И прошу не занимать мое время.

– Она никогда не позволяет мне ни за что платить, – вздохнул Эндрю и с улыбкой взял свои деньги обратно.

Сара сгребла жетоны и сдачу.

– Теперь я должен вам чашечку кофе, – заметил он.

– Каким, интересно, образом? – удивилась она.

Сара уже знала, что позволит ему угостить себя кофе.

– Так ведь это вы заплатили за жетоны, разве не так?

– Не вижу логики.

– Где здесь поблизости есть приличное местечко? – спросил он.

* * *

Вдоль Лексингтон-авеню рядом со станцией метро работало великое множество ресторанов, кафе и забегаловок, но она побоялась пойти с ним туда, где существовала вероятность встретить кого-нибудь из своих учеников. Позже она задумается над природой своих опасений, над тем, почему уже тогда не захотела, чтобы кто-то видел ее в его обществе. Поэтому Сара отвела его на Вторую авеню в небольшой французский ресторанчик, где подавали великолепные рогалики и отличный кофе.

В заведении царила атмосфера уюта, какая бывает в теплом доме, когда за окнами лютует мороз. На вешалках прямо у входа вперемешку висели пальто посетителей, официанты расхаживали по-простому, в свитерах, в воздухе плавал аромат крепкого кофе и вкусной выпечки, а сквозь витрину толстого стекла можно было наблюдать за прохожими, спешащими мимо, согнувшись навстречу безжалостному ветру.

Они нашли свободный столик рядом с огромной медной кофеварочной машиной и заказали по кофе и по рогалику с шоколадной начинкой. Под курткой на нем оказалась голубая фланелевая рубашка, серый спортивный пиджак из твида и серые же, только более темного оттенка, слаксы. Сара в тот день надела свои, как она выражалась, «учительские обноски»: темно-зеленый свитер, темно-коричневую шерстяную юбку и зеленые рейтузы. Обычно она ходила на работу в туфлях на каблуке. Сегодня, из-за непогоды, Сара остановила свой выбор на сапогах коричневой кожи с высокими, до колен, голенищами. Она сняла красную шапку и засунула ее в карман пальто. Красный шарф все еще укутывал ее шею. Он же даже на улице шел без головного убора. Они уселись по разные стороны маленького обшарпанного деревянного стола: голубоглазая блондинка и голубоглазый шатен.

Потом она скажет ему, что они неплохо смотрелись вместе. И задумается, приходила ли ей в голову такая мысль в день их первой встречи в Нью-Йорке.

– Итак, позвольте мне объясниться, – начал он, сделал паузу, дожидаясь ее кивка, затем продолжил: – Начну с того, что я не так уж часто бросаюсь с поцелуями на замужних женщин.

– Очень мило.

– Правда. Я обычно... веду себя очень сдержанно.

– Угу.

– Но в то утро... я не знаю... Просто... я не мог от вас глаз отвести весь предыдущий вечер, и когда...

– Эндрю, – остановила она его и, немного поколебавшись, добавила: – Мне не нужны ваши объяснения. Поверьте. Я не жду их, я не хочу их, я не прошу их.

– Вы хотите остаться одна, знаю.

– Я не одна, у меня есть муж.

– Я люблю вас, – вдруг выпалил он.

– О Господи! – Она бросила взгляд по сторонам, чтобы убедиться, что никто не мог слышать его слова.

– Эндрю, – сказала она, опустив голос до шепота, – кажется, вы не понимаете, что я вам говорю. Я не кокетничаю с вами и никоим образом не хочу спровоцировать...

– Знаю.

– Тогда прекратите, хорошо? Прекратите, и все.

За столиком воцарилось неловкое молчание.

Они избегали глядеть друг на друга.

Сара отпила глоток кофе, отломила кусочек рогалика. Внутри был шоколад – густой, темно-коричневый и восхитительно вкусный.

– Вам нравится преподавать? – спросил он.

– Очень.

– Как прошел сегодняшний день?

– Отлично.

– Хорошо. Я очень рад.

– А как прошел ваш день?

– Очень хорошо, спасибо.

– Я так и не знаю, чем вы занимаетесь.

– Я гангстер, – ответил он с ухмылкой.

– Естественно, – ответила она.

– Вообще-то, я тот, кого называют инвестором на риске, – продолжил он, и улыбку на его лице сменило выражение, какое часто бывает у очень молодых людей, пытающихся произвести впечатление весьма серьезных и взрослых особ. – Я занят поиском предприятий, которым требуется вливание средств и дополнительное внимание, и подпитываю их до тех пор, пока они не начинают приносить мне хороший доход.

– Предприятия какого рода?

– Импорт, экспорт, перевозки, недвижимость, строительство и так далее. Я много чем занимаюсь.

– Интересно.

– Интереснее вас нет ничего.

– Ну что ж, пожалуй, мне пора, – сказала она.

– Почему?

– Потому что вы до сих пор не поняли...

– Я хотел бы поцеловать вас.

– Давайте позовем официанта.

– И снова начнем спорить, кому платить?

– Нет, на сей раз вы меня пригласили.

– Верно. Так могу я вас поцеловать?

– Нет.

– В таком случае... – И он наклонился через стол и поцеловал ее прямо в губы.

Потом она расскажет ему, что, как только он прикоснулся к ней губами, она сразу же сомлела. Она резко встала из-за стола.

– Прощайте, Эндрю, – бросила она, сорвала пальто с вешалки и, не задерживаясь, чтобы одеться, и не оглядываясь, выбежала на улицу. Он остался сидеть за столиком.

* * *

Два детектива, приставленные Майклом вести наблюдение за Эндрю Фавиолой, собрались в кабинете Уэллеса утром во вторник двенадцатого января. Они работали уже целую неделю, со дня возвращения Майкла с Карибского моря, но пока что рапортовать им было особо не о чем.

Джонни Реган, старший из двух и более опытный, сидел плечом к плечу со своим более молодым партнером Алексом Лаундесом. Оба чувствовали себя вполне свободно в кабинете Майкла – им уже не раз доводилось здесь бывать. Кроме того, вся обстановка в комнате располагала к раскованности. В юности мать Майкла вела с ним непрекращающуюся битву за то, чтобы его комната не напоминала мусорную свалку. Сейчас его кабинет уже не являл собой такую же помойку, как та комната его молодости; в конце концов, он с тех пор вырос. Но кабинет очень многое способен рассказать о человеке, который порой проводит в нем до двенадцати часов из двадцати четырех. Этого, казалось, никогда не касалась рука уборщицы. Причем он не был грязным или запущенным, наоборот, обстановка в нем производила впечатление организованного беспорядка.

Все три стола, стоявшие в просторной комнате, прогибались под тяжестью сложенных грудами бумаг. Вдоль окон, выходящих на Центральную улицу, лежали сборники законов и законодательных актов. В застекленном шкафу теснились тома прочей юридической литературы, а также стояли оправленные в рамку фотографии Сары и Молли. Там же нашлось место для сувениров с символикой различных правоохранительных организаций, с которыми ему доводилось в прошлом сотрудничать. Сувенирный нагрудный знак детектива, покрытый позолотой и голубой эмалью, – подарок от коллег – напоминал о его первом деле в Отделе по борьбе с организованной преступностью. На стене над шкафом висел вставленный в рамку университетский диплом, а рядом – свидетельство о присвоении Майклу степени доктора юридических наук.

В одном углу комнаты располагался телевизор с видеоплейером. На столе рядом с телевизором возвышалась стопка видеокассет – результаты многочисленных операций по слежению. Там же лежали усилитель частот, магнитофон и проигрыватель компакт-дисков. Диски и пленки с наклейками были небрежно разбросаны по столу вперемешку с маркерами и незаполненными бланками.

На стене справа от окна красовались фотографии банды Ломбарди – шестерых гангстеров, которых Майкл отправил за решетку пять лет назад, когда он только перешел в Отдел. В углу стояла вешалка с пальто и шарфом Майкла, а также черными куртками Регана и Лаундеса, в которых детективы работали сегодня утром. Черный зонтик лежал на полу рядом; две недели назад Майкл захватил его на работу.

– Первым делом, – рассказывал Реган, – мы обратились в дорожную полицию. Раз человек живет в Нью-Йорке, скорее всего у него есть машина и права.

С сигарой во рту, Реган больше всего походил на тренера по боксу. Коричневые брюки, золотистого цвета свитер с высоким горлом, животик, свисающий над брючным ремнем. Не слишком тщательно выбритые щеки. Будучи левшой, кобуру он носил под правой подмышкой.

– В Нью-Йорке и графстве Нассау поиски не принесли результатов, поэтому мы взялись за Коннектикут и Джерси. В Джерси – ничего, но вот в Коннектикуте Алексу удалось кое-что раскопать. Впрочем, расскажи сам, – повернулся он к партнеру.

Алекс Лаундес, зловещий, как уличный кот. Длинный и тощий, с жесткими волосами грязно-белого цвета и светло-голубыми глазами, которые, однако, казались серыми, в синих джинсах, черном свитере и черном же кожаном пиджаке. От его левой брови тянулся шрам. Он утверждал, что получил его в схватке со сбрендившим наркоманом. На самом же деле в десятилетнем возрасте он упал, катаясь на роликовых коньках, и ударился головой о бордюр. Майкл знал истинное положение вещей, потому что как-то раз Алекс разоткровенничался с партнером, а Реган растрезвонил дальше. Весь отдел знал, что эта парочка не слишком-то ладила между собой. Странно, что никто из них ни разу не попросил поменять себе напарника. Возможно, потому, что вдвоем они неизменно добивались потрясающих результатов.

– Мы выяснили, что по адресу Крэдл Рок-роуд, двадцать четыре, Стонингтон, штат Коннектикут, за неким Эндрю Фавиолой зарегистрирована «Акура Легенд-купе», – объявил Лаундес.

– Потрясающе, – язвительно прокомментировал Майкл.

– Там находится дом его отца, – пояснил Алекс.

– Который там больше не живет, – добавил Реган.

– И никогда жить не будет, – заверил Лаундес.

– Мы предположили, что сынок тоже нашел себе другое пристанище, – продолжал Реган. – По крайней мере, мы три вечера вели наблюдение за домом, и «акура» ни разу не появилась.