– Ну, тогда бы ушиб крепко.

– Он бы заплакал? – это Щекастик.

– Нет, сын. Для того и игры, чтобы научить ушибаться и не показывать этого. Представь, что…

Из коридора послышались шаги.

– Боже мой, дети, это мама. Сию секунду закройте глаза. Все в порядке, дорогая. Я поговорил с ними очень строго, и, думаю, они уже почти спят.

– О чем вы говорили? – спросила Госпожа.

– Квикет! – закричал Щекастик.

– Вполне естественно, – сказал Папа, – конечно, когда двое мальчишек…

– Трое, – сказала Госпожа и начала поправлять маленькие постели.

III. Рассуждения

Трое детей сидели кучкой на ковре в сумерках. Говорила Малютка, так что Папа за своей газетой насторожил уши – ведь юная дама, как правило, бывала молчаливой, и любой проблеск ее детского ума представлял интерес. Она нянчила потрепанное пуховое одеяльце, которое называла Скрутень и предпочитала любой из своих кукол.

– Хотела бы я знать, пустят ли Скрутня на Небо, – сказала она.

Мальчишки засмеялись. Они обыкновенно смеялись тому, что говорила Малютка.

– Если не пустят, я тоже туда не пойду, – добавила она.

– И я не пойду, если не пустят моего плюшевого медведя, – сказал Щекастик.

– Я скажу им, что он – хороший, чистый, синий Скрутень, – продолжала Малютка. – Я люблю своего Скрутня.

Она заворковала над ним и обняла его.

– Как насчет этого, папа? – спросил, как всегда горячо, Паренек. – Ты думаешь, есть игрушки на Небе?

– Конечно, есть. Все, что может сделать детей счастливыми.

– Много игрушек, как в лавке Хэмли? – спросил Щекастик.

– Больше, – твердо произнес Папа.

– У-у! – все трое.

– Папочка, – сказал Паренек, – я вот думал о потопе.

– Да, голубчик. Что же с потопом?

– Ну, история о Ковчеге. Все эти животные в Ковчеге, каждого по паре, сорок дней. Ведь так?

– Так рассказывают.

– Ну, тогда что ели хишники?

С детьми надо быть серьезным, их нельзя отталкивать глупыми объяснениями. Детские вопросы на подобные темы, как правило, куда толковее родительских ответов.

– Вот что, голубчик, – заговорил Папа, взвешивая слова, – эти истории очень, очень старые. В Библию они попали от древних евреев, но те переняли все это у вавилонян, а вавилоняне, скорее всего, переняли у кого-то еще, совсем уж давно, в начале времен. Если история вот так передается, то немножко добавляет один, немножко добавляет другой, и потому ты никогда не узнаешь все в точности так, как было дело. Евреи поместили это в Библию точно так, как услышали, но все происходило за тысячи лет до того.

– Так это неправда?

– Нет, я думаю, правда. Я думаю, был великий потоп, и я думаю, что некоторые люди спаслись, и что они спасли своих животных, точно так же, как мы постарались бы спасти Ниггера и монкстонских петухов с курами, если бы нас затопило. Потом они могли начать все сначала, когда спала вода, и, естественно, они были очень благодарны Богу за свое спасение.

– А что думали те люди, которые не спаслись?

– Ну, этого мы сказать не можем.

– Они не могли быть очень благодарны, правда?

– Настал их час, – сказал Папа, который был немного фаталистом. – Думаю, так было лучше.

– Здорово же не повезло Ною, что его после всех этих забот проглотила рыба, – сказал Щекастик.

– Глупый осел! Это Иону. Кит, да, папа?

– Кит! Да кит и селедку не проглотит!

– Тогда акула?

– Ну, тут опять старая история, перекрученная так и сяк. Без сомнения, он был святой человек, который спасся от большой беды на море, а потом матросы или еще кто-нибудь, кто им восхищался, придумали такое чудо.

– Папа, – сказал вдруг Щекастик, – мы ведь должны поступать точно так, как поступал Иисус?

– Да, голубчик. Он был самый благородный человек, который жил когда-нибудь на земле.

– А Иисус спал каждый день с двенадцати до часу?

– Я никогда не слыхал, чтобы Он это делал.

– Ну тогда и я не буду спать с двенадцати до часу.

– Если бы Иисус был мальчиком, который растет, и Ему велели бы спать его мама и доктор, я уверен, Он бы так и сделал.

– А солодковый сироп Он пил?

– Он делал, что Ему говорят, сын, я уверен в этом. Он был хороший человек, а потому должен был быть хорошим мальчиком – совершенным во всем, что Он делал.

– Малютка вчера видела Бога, – заметил Паренек между прочим.

Папа уронил газету.

– Да, мы решили лежать на спине и смотреть в небо до тех пор, пока не увидим Бога. Так что мы постелили на лужайке большое одеяло, а потом все легли рядышком и смотрели, и смотрели. Я ничего не увидел, и Щекастик ничего не увидел, но Малютка сказала, что она Бога видела.

Малютка кивнула с обычным для нее мудрым видом.

– Я видела Его, – сказала она.

– Как же Он выглядел?

– О-о, просто Богом, да и все.

И ничего больше не хотела сказать, а только обнимала своего Скрутня.

Вошла Госпожа, прислушалась, чуть ли не с трепетом, к неприкрытой дерзости детских понятий. И, однако, в этой дерзости состояла самая сущность веры. Все это было так неоспоримо реально!

– Кто сильнее, папа, Бог или Дьявол? – теперь рассуждал Паренек.

– Ну, Бог ведь правит всем.

– Тогда почему Он не убьет Дьявола?

– И не снимет скальп? – добавил Щекастик.

– Тогда бы все беды прекратились, правда, папа?

Бедняга Папа оказался в основательном нокауте. Госпожа пришла на помощь.

– Если бы все было хорошо и просто в этом мире, не было бы против чего сражаться, а тогда, Паренек, наши характеры никогда бы не закалились.

– Было бы, как футбольный матч со всеми игроками на одной стороне, – сказал Папа.

– Если бы ничего не было плохого, так ничего бы не было хорошего, потому что не с чем было бы сравнивать, – добавила Госпожа.

– Ну, тогда, – сказал Паренек с бессовестной логикой детства, – если так, то Дьявол очень полезный, так что он слишком уж плохим не может быть, в конце концов.

– Я бы так не сказал, – ответил Папа. – Наша армия сейчас может показать свою храбрость, сражаясь с германским императором, но это не доказывает, что германский император – очень милая личность, правда ведь?

– И потом, – продолжал Папа, исправляя положение, – нельзя думать о Дьяволе как о человеке. Подумайте обо всем подлом, что можно сделать, обо всем грязном, обо всем жестоком – и на самом деле это будет тот Дьявол, против которого мы сражаемся. Нельзя такие вещи называть полезными, правда ведь?

Некоторое время дети об этом размышляли.

– Папа, – заговорил Паренек, – ты когда-нибудь видел Бога?

– Нет, мальчик мой. Но я вижу Его дела. Думаю, это самое близкое, что нам можно на этом свете. Посмотри ночью, сколько звезд, и подумай о той Силе, которая их создала и держит каждую на ее правильном месте.

– Он не может удержать на правильном месте падающие звезды, – сообщил Щекастик.

– Я думаю, Он хочет, чтоб они упали, – сказал Паренек.

– А вдруг все они западают – ух и касиво будет ночью! – завопил Щекастик.

– Да, – отозвался Паренек, – но после такой одной ночи их совсем уже не будет, и никакой тебе красоты.

– Ладно, есть же Луна, – заметил Щекастик. – Но, папа, это правда, что Бог слышит все, что мы говорим?

– Этого я не знаю, – отвечал Папа осторожно. Никогда нельзя предвидеть, в какую ловушку эти быстрые маленькие умы могут тебя заманить. Госпожа оказалась более решительной или более ортодоксально настроенной.

– Да, милый, Он слышит все, что ты говоришь.

– Он сейчас слушает?

– Да, дорогой.

– Ну, по-моему это просто наглоть с Его стогоны.

Папа улыбнулся, а Госпожа задохнулась.

– Это не наглость, – сказал Паренек. – Это Его долг, Он должен знать, что ты делаешь и говоришь. Папа, а фею ты когда-нибудь видел?

– Нет, сын.

– А я раз видел одну.

Паренек – сама душа истины, до малейшей подробности горячо правдив, так что это его негромкое замечание привлекает внимание сразу.

– Расскажи нам, голубчик.

Он описал, без особых эмоций, как если бы то была персидская кошка. Может быть, его безупречная вера и в самом деле открыла что-то его зрению.

– Это в дневной детской было. Табуретка стояла у окна. Фея прыгнула на табуретку, а потом вниз и пошла через комнату.

– Как она была одета?

– Вся в сером, с длинным плащом. Ростом примерно с Малюткину куклу. Я рук видеть не мог, потому что под плащом.

– Она на тебя смотрела?

– Нет, она сбоку была, и я ее лица толком не видел. На ней была маленькая шляпка. Я больше фей никогда не видел. Разве что Деда Мороза, но это ведь другое.

– Папа, а что, Деда Мороза убили на войне?

– Нет, сын.

– Потому что он не приходил с тех пор, как началась война. Я подумал, он с немецами воюет. – Это говорил Щекастик.

– Последний раз, когда он приходил, – вмешался Паренек, – папа сказал, что кто-то из его оленей поранил ногу в канаве на Монкстаун-лейн. Может, потому он и не приходит больше.

– Он обязательно придет после войны, – сказал Папа, – и придет краснее и белее, и веселее, чем когда-нибудь раньше. – Тут Папа вдруг помрачнел, потому что ему снова пришла мысль обо всех, кого не будет, когда снова придет Дед Мороз. Десятеро любимых людей из одного только этого дома были мертвы. Госпожа подняла руку, потому что она всегда знала, о чем думает Папа.

– Их души будут здесь, дорогой.

– Да, и веселее всех, – отозвался Папа мужественно. – Дед Мороз к нам вернется, и все в Англии будет хорошо.

– Но что же делают в Индии? – спросил Паренек.

– А что там не так?

– Как сани с оленями перебираются через море? Ведь все пакеты промокнут.

– Да, голубчик, кое-кто жаловался, – сказал Папа серьезно. – Эге, да вот и няня! Время вышло! Марш в постель!