Пять суток, которые потребовались мне, чтобы пересечь Атлантику, были самыми длинными днями в моей жизни. Мы прибыли в Нью-Йорк вечером девятого, и я сразу же помчался в центральное отделение тамошней полиции. Там уже все знали и были готовы к сотрудничеству. Мне сразу же было сообщено, что мистер Джейбс Бут, без сомнения, находится на борту стоящего в карантине лайнера. До сих пор корабль фактически никто, кроме санитарных инспекторов, и не посещал, но как раз один из них не только видел нашего, так сказать, «клиента», но и общался с ним. Этот инспектор дал точное описание Бута, соответствующее переданному в Нью-Йорк словесному портрету, так что ошибка исключалась… Впрочем, вы это, конечно, тоже знаете: газетчики все расписали в подробностях.

В рамках этих санитарных контактов нью-йоркская полиция даже решилась послать на борт одного из своих детективов, чтобы тот исподволь задал пассажирам несколько вопросов и конфиденциально сообщил капитану, за кем именно хорошо бы на всякий случай присмотреть, чтобы не возникло проблем с арестом. Оказалось, что Джейбс Бут был либо безрассудно смел, либо беспробудно глуп: он не только заказал билет на свое подлинное имя, но и в ходе рейса даже не пытался прибегнуть к маскировке.

Надо сказать, у команды к тому времени уже появились некоторые подозрения. Этот пассажир чуждался всякого общения, почти безвылазно сидел у себя в каюте, даже пищу ему в основном туда и подавали – в кают-компании с другими пассажирами первого класса он почти не встречался, да и на палубе его видели считанное число раз. Как видите, на «безрассудную смелость» это не очень похоже. Было более чем очевидно, что этот джентльмен избегает показываться на людях и вообще желал бы привлечь к себе как можно меньше внимания. Результат, правда, получился обратный. Он, конечно, пытался изобразить из себя эксцентричного богатого бездельника, всячески избегающего даже малейшего беспокойства – но у команды на эту категорию пассажиров глаз наметанный: богатые бездельники, даже самые эксцентричные, все-таки держатся не совсем так. Словом, к концу поездки уже все стюарды, приносившие ему обеды в каюту, заподозрили неладное. Да и кое-кто из пассажиров (с ними мне удалось переговорить позднее) тоже разделял их мнение.

В общем, все шло по плану. Как только карантин завершится, этот тип будет немедленно арестован и никакого шума это не вызовет…

Лестрейд умолк: в комнату вошел все тот же юный слуга с телеграммой в руках. Холмс просмотрел ее – и я увидел, что по его губам скользнула едва заметная улыбка.

– Ответа не будет, – сказал он. И вновь повернулся к Лестрейду. – Прошу вас, инспектор, продолжайте. История крайне интригующая – правда, главным образом с учетом уже известного финала: вам так и не удалось задержать этого странного пассажира, прямо-таки напрашивающегося на арест.

– Увы, вы абсолютно правы… – Лестрейд понурился. – Утром десятого числа я в сопровождении старшего инспектора нью-йоркской уголовной полиции и еще одного детектива (его фамилия была Форсайт, если это имеет отношение к делу) взошел на борт «Эмпресс Квин». Все пассажиры были на месте, до официального снятия карантина оставалось еще полчаса.

Корабельный эконом (он тоже был посвящен в курс дела) сообщил нам, что пятнадцать минут назад мистер Бут показался на палубе, но почти сразу же зашел обратно в свою каюту. Эконом проследил за этим особенно внимательно: он специально задержался на трапе, провожая подозрительного пассажира взглядом, и своими глазами видел, как за тем захлопнулась дверь.

«Наконец-то!» – прошептал я. Эконом повел нас прямо к каюте. На стук никто не отозвался, дверь оказалась заперта на ключ. Нам уже сообщили, что Бут всегда запирал дверь: и когда он находился внутри (стюарды, приученные к этому, оставляли судки с обедом на столике перед входом в каюту), и в тех редких случаях, когда все-таки показывался на палубе.

Дело было совершенно ясное, мы с нью-йоркскими полицейскими переглянулись, два хороших удара – и дверь слетела с петель. Вообразите же наше удивление, когда каюта оказалась пустой. Конечно, мы не ограничились поверхностным осмотром и тщательно все обыскали; и, конечно, ничего не нашли – ни подозреваемого, ни шести тысяч фунтов…

– Одну минуту, – Холмс предостерегающе поднял руку. – Ключ был вставлен в замок изнутри?

– Нет, не был. Это я помню точно, хотя в те минуты мне, признаться, было не до мелочей: корабль уже направлялся к пассажирскому причалу, вот-вот, через считанные минуты, начнется высадка – и что нам тогда делать? Ясно, что подозреваемый ухитрился выскользнуть из каюты и смешаться с остальными пассажирами. Но как его теперь отыскать в этой толпе, спешащей сойти на берег после столь затянувшейся поездки?!

Мы все-таки успели переговорить с капитаном – и, поскольку ситуация действительно была экстраординарная, он распорядился, чтобы высадка проводилась по одному-единственному трапу. Представители нью-йоркской полиции встали возле этого трапа и отмечали каждого проходящего пассажира: не только джентльменов, но даже леди. Нам помогали и те члены команды, которым довелось, пускай кратко, видеть Бута в лицо. Мы осматривали всех очень внимательно, так что, если бы преступник за эти минуты и успел прибегнуть к какой-либо маскировке, это все равно бы ему не помогло: у каждого из нас был список пассажиров и, если бы в очередь затесался кто-то посторонний – это, независимо от его внешности, обнаружилось бы немедленно.

Короче говоря, капитан и команда оказали нам содействие в полной мере. Мы расположились по обе стороны сходней, пассажиры проходили между нами по одному – и у Бута не было даже малейшей возможности скрыться. Тем не менее пассажиров оставалось все меньше, а подозреваемого среди них все не было…

Всего на борту «Эмпресс Квин» находилось, согласно списку, сто девяносто три пассажира первого и второго класса, включая Бута. Сто девяносто два из них были опознаны со всей однозначностью и пропущены. И только против одной фамилии – самого Бута! – ни один из наблюдателей не поставил галочку.

Все мы, как нетрудно догадаться, были крайне озабочены. Потом настала очередь и третьего класса: триста десять человек, опять-таки по списку. Результат по-прежнему оставался нулевым.

Мы коротко посовещались. Подозреваемый не мог оказаться в числе сошедших на берег пассажиров, с этим были согласны все. Не мог он проскользнуть и каким-либо иным путем. Значит, он все еще остается на корабле.

Это, несомненно, был единственный сколько-нибудь реалистичный вариант, но я вдруг подался панике, представив, как Бут оказывается на берегу, условно выражаясь, контрабандным путем, спрятавшись в одном из баулов, которые как раз сейчас перегружали на пирс: не по трапу, а при помощи грузовых кранов.

Я поделился этим опасением с Форсайтом, он отдал распоряжение – и груду багажа окружили таможенники. Обычно в таких случаях осмотр багажа производится выборочно, но они внимательно проверили все сколько-нибудь крупные саквояжи, сундуки и прочее, где в принципе, хотя бы даже с большим трудом, мог поместиться человек. На это потребовалось два часа. Конечно же, нашего подозреваемого не было и там.

Стало быть, нам все-таки предстоит осмотреть корабль, потому что Бут предпочел не бежать немедленно, а укрыться…

«Эмпресс Квин» по-прежнему держали под наблюдением, на причал не могла проскользнуть даже мышь. Начальник полиции выделил нам в помощь двадцать своих подчиненных, и – опять-таки с любезного согласия капитана, распорядившегося, чтобы вся команда, как и раньше, оказывала нам посильное содействие – обыск начался.

Мы обшарили корабль буквально от киля до клотика. Не оставалось ни единого закоулка, который бы не проверили дважды и трижды. Уверяю вас, мистер Холмс: ни одно живое существо размером крупнее кошки не нашло бы, где спрятаться. Но…

Вот, собственно, и все. Разгадать эту тайну мне не удалось. Мистер Бут, безусловно, взошел на борт лайнера в Англии, был на борту, когда лайнер пересекал Атлантический океан и стоял в карантине, оставался на борту вплоть до одиннадцати утра десятого сентября… А потом он исчез, хотя исчезнуть никак не мог.

Таковы факты. А уж интерпретация их – дело, как видно, не полицейского инспектора. Может быть, вам это удастся?

Закончив рассказ, Лестрейд безнадежно поник. Чувствовалось: он все же не верит, что кто-то, пусть даже сам Шерлок Холмс, способен справиться с этой загадкой.

Надо полагать, на моем лице тоже отражались сходные чувства. Однако Холмс, закинув ногу за ногу, поудобнее устроился в кресле – и вдруг буквально затрясся от беззвучного смеха.

– Хорошо, инспектор: факты вы установили совершенно правильно. Но неужели у вас и в самом деле нет никакой их интерпретации, кроме лепета о «таинственном исчезновении»?!

– Даже представить не могу, что мне по этому поводу думать. А уж что делать – тем более… Все, что случилось, просто невозможно, совершенно и никак невозможно; непостижимая тайна, сэр! Я приехал к вам, надеясь, что, может быть, вы сумеете подсказать мне какую-нибудь совершенно новую, парадоксальную версию, которая послужит отправной точкой… Такие версии – это ведь ваш конек, мистер Холмс!

– «Новую, парадоксальную версию»… Понятно. Скажите, инспектор: а не устроит ли вас, если вместо этого я сообщу адрес, по которому проживает ваш подозреваемый?

– Сообщите – что?!

– Его теперешний адрес, – терпеливо повторил Холмс. – Но прежде, чем я назову его, мой дорогой Лестрейд, давайте заключим с вами одну небольшую договоренность. Мистер Джервис, сперва попросивший меня принять участие в расследовании, впоследствии повел себя, чтобы не искать других слов, крайне непорядочно. Поэтому я не хотел бы, чтобы мое имя каким-либо образом было связано с этим делом. Следовательно, наша сделка будет выглядеть так: я сообщаю вам адрес мистера Бута – а вы вольны распорядиться этой информацией как угодно, но обязуетесь держать в секрете ее источник. Согласны?