— Надеюсь, — пробормотала герцогиня, — Питер не опоздает. Это было бы совершенно в его духе.

Фактически, она знала, что такого никогда не случится: он пунктуален и по склонности и из вежливости. Но вполне в его стиле было приехать последним, чтобы подгадать время своего появление на сцене в наиболее эффектный момент, в то время как остальные начнут подыгрывать ему, принимая такой вид, как если бы единодушно решили не пропустить ни мгновения от предстоящей сенсации, в чём бы она не состояла. Чета Уимзи возвратилась из Парижа только накануне днём, никто ещё не видел их, скандал, связанный с судом, возбуждал любопытство. Кроме того, интерес подогревала продажа романов невесты, так что печально известное имя Харриет Вейн на ярких зелёных и оранжевых обложках бросалось в  глаза её родственников со стороны супруга из каждого книжного киоска и витрин книжных магазинов. Достопочтенный Генри Драммонд-Тейбер, — который, хотя и был сыном графа и имел безупречную репутацию, стал партнёром в издательской фирме «Бон и Ньют», — казалось, посчитал последнее событие поводом для поздравлений. Герцогиня, внезапно почувствовавшая за его приятной болтовнёй коммерческий интерес, задалась вопросом, не совершила ли ошибку, пригласив его в Карлтон-Хаус-Террас. Покровительство модным иностранным художникам — это одно, а помощь в продаже каких-то детективных романов — совсем другое.

С любезной улыбкой она сказала:

— Конечно, теперь, когда Харриет замужем, ей  не придётся больше писать. И у неё просто не останется на это времени.

Мистер Драммонд-Тейбер вздохнул.

— Наши писательницы должны подписывать контракт, включающей  статью, в которой предусмотрен штраф за замужество, — сказал он с чувством. — Однако, не следует поддаваться пессимизму.

Тем временем, вдовствующая леди Стоут, которая напоминала выцветшую фотографию королевы Виктории и была одной из наиболее любознательных и неудержимых старух в Лондоне, бросила Гастона Шаппареля в недружелюбные объятия леди Граммидж, и принялась бомбардировать хозяина дома совершенно лишними вопросами «о том убийстве». Герцог, бесстрастно отрицая какую-либо осведомлённость, тревожно наблюдал за сыном, который, пренебрегая своими обязанностями по отношению к знатной и пожилой даме, перенёс своё внимание на Амаранту Сильвестер-Куик. На лице его читались одновременно озлобленность и несдержанность. Лорд Граммидж и лорд Кроппингфорд горячо обсуждали проблемы осушения земли в поместьях.

Леди Граммидж, освободившись от Гастона Шаппареля и бросая злые взгляды на голубовато-зелёное платье леди Кроппингфорд, обратилась своим звонким голосом к герцогине:

— Боюсь, дорогая Хелен, я не очень весело одета для этого торжества, но и правда, с этими грустными новостями из Сандринхема [29] весёлость едва ли уместна.

В этот момент лакей объявил: «Лорд и леди Питер Уимзи» и, таким образом, как корабль сопровождения, запустил пару в бесконечное одиночное плавание по длинной гостиной под перекрёстным огнём испытующих взглядов из гавани у камина.

Гастон Шаппарель, профессия которого включала чтение мыслей по лицу и который был хорошо подогрет сплетнями от леди Стоут, бросил на них лишь один взгляд и сказал себе: «Ого! Понимаю, это вызов. Удивительно! Мадам герцогиня одним махом поставлена в неловкое положение. Изящное платье в прекрасном вкусе, три бесподобных рубина. Что можно сказать? Хорошенькая ли она? Нисколько, но cristi! [30]  Какая фигура! И сильный характер. Держится хорошо. Но ключ к загадке — муж. Il est formidable, mon dieu, [31] этот небольшой белый ястреб…»

И когда начались поздравления, он добавил про себя: «Это становится забавным».

Герцог подошёл к новой леди Питер Уимзи с некоторой опаской. Он, конечно же, встречался с ней и раньше после их с Питером обручения, но тогда всегда рядом был кто-то — жена, Питер, вдовствующая герцогиня Денверская, — способный взять разговор на себя. Теперь, в течение последующих пяти минут или около того, ему предстояло разговаривать с ней без чьей-либо помощи. Он хорошо понимал, что вышедшие из Оксфорда романистки — это не его профиль. Осторожно он начал:

— Ну, и как вы?

— Очень хорошо, спасибо. Мы замечательно провели время в Париже. И дом просто великолепен. О, и теперь, когда я увидела ваши гобелены уже в нашем доме, я должна всех поблагодарить снова. Они абсолютно к месту и так прекрасны.

— Рад, что они вам понравились, — сказал герцог. Он весьма слабо представлял, на что могли быть похожи эти гобелены, хотя смутно помнил, что его энергичная мать преподнесла их как уместный и ценный свадебный подарок, несущий интересные семейные ассоциации. Он чувствовал, что должен ещё кое-что сказать, хотя совершенно не представлял, как к этому подступиться.

— Боюсь, у вас было трудное время в связи с тем убийством и после. Мне очень жаль.

— Ну, это было лишь неудачное стечение обстоятельств. Но тут уж ничего не поделаешь. Нужно лишь стараться забыть о плохом.

— Правильно, — согласился герцог. Он тревожно оглядел собравшихся и импульсивно добавил: — Они продолжат задавать вопросы. Сборище кошек. Не обращайте внимания. — Его невестка благодарно улыбнулась ему. Понизив голос, он спросил:

— Как Питер это перенёс?

— Ужасно волновался, но, думаю, уже всё позади.

— Хорошо. Заботится ли он о вас, как надо?

— Блестяще!

Тон был обнадёживающим. Герцог внимательно посмотрел на невестку. До него вдруг дошло, что — есть ли ум или вообще нет ума — в целом формы и внешность женщины, которая сидела рядом с ним, не сильно отличались от тех, что присущи другим женщинам. Он с чувством заявил: «Я этому рад. Очень рад».

Харриет прочитала на его лице искреннее беспокойство:

— Всё будет в порядке, Джеральд. В самом деле.

Герцог удивился, и не смог придумать в ответ ничего кроме:

— Великолепно. — Он почувствовал, что между ними установились в некотором роде конфиденциальные отношения. Тогда он потерял голову и опрометчиво выпалил: — Я сказал им, чтобы оставили Питера в покое. Он достаточно взрослый, чтобы знать, чего хочет.

Предав, таким образом, свою семью в руки врага, он засмущался и замолчал.

— Спасибо. Попытаюсь проследить, чтобы он это получил.

Объявление, что обед подан, спасло его от дальнейшей компрометации и бросило к жаждущей поговорить леди Граммидж.


Просто смешно думать, рассуждала герцогиня про себя, слушая вполуха Граммиджа, что Питеру не нравится леди Кроппингфорд: он вызвал небольшой всплеск смеха с её стороны — настоящее достижение с учётом непростых обстоятельств. Леди Кроппингфорд фактически беспощадно атаковала чувства своего соседа, и он паясничал, выдавая страдания только неподвижным и отсутствующим выражением лица и тем, что иногда «съедал» окончания. Сент-Джордж с недовольным видом слушал леди Граммидж — вероятно, она упрекала его за то, что он провёл каникулы в Шропшире. С другой стороны стола лорд Кроппингфорд и леди Стоут, Генри Драммонд-Тейбер и Амаранта Сильвестер-Куик спокойно разговаривали, разбившись на пары. Только красивая миссис Драммонд-Тейбер сидела тихо и отчуждённо: Гастон Шаппарель, покончив с супом с ненужной поспешностью, не пытался развлекать её, но бросал внимательные взгляды на Харриет. Чёрт, должен же быть такт у француза, даже если он художник! К чести Харриет, она не делала ничего, чтобы привлечь внимание, — она спокойно беседовала с шурином, и её серовато-белое атласное платье, хотя, очевидно, и дорогое, имело довольно осторожный фасон. К счастью, миссис Драммонд-Тейбер, казалось, не замечала, что ею пренебрегают. Кто-то когда-то сказал, что ей удаётся выражать изящество в неподвижности, и теперь она старалась везде продемонстрировать это достижение.

Однако герцогиня чувствовала, это её долг вовлечь мисс Сильвестер-Куик в беседу с лордом Граммиджем и отвлечь Питера от леди Кроппингфорд, когда в мгновенной тишине услышала, как Харриет весело сказала Драммонд-Тейберу: «Лучше продолжайте называть меня мисс Вейн, так меньше путаницы».

Шок, отразившийся на лице леди Граммидж, показал Харриет, что она (весьма легкомысленно) сумела завладеть всеобщим вниманием.

Герцог сказал с непривычной быстротой:

— Полагаю, что это обычная вещь, а? Я никогда об этом не думал.

— Ну, — ответил издатель, — некоторые писатели предпочитают одно, а некоторые другое. И часто они очень щепетильны в этом вопросе. Нам, конечно, проще использовать имя, которое стоит на обложке.

— Наверное, не стоит его менять, — заметила леди Граммидж.

— Конечно нет, — сказала Харриет, — читатели просто не запомнят.

— А с мужьями советуются заранее? — поинтересовалась леди Граммидж.

— Не могу говорить за всех мужей, — сказал Питер. — Со мной советовались, и я с готовностью согласился.

— С чем? — воскликнула леди Стоут.

— С готовностью, резвостью. Это даёт иллюзию, что у мужчины помимо жены имеется ещё и любовница, что, конечно, приятно.

Герцогиня холодно сказала:

— Как это нелепо, Питер!

— Хорошо, — сказала леди Граммидж, — мы все будем с нетерпением ждать новой книги. Если, конечно, таковая будет. Дорогая, вы не считаете, что муж и семья — эта работа на полный рабочий день, и многие из нас этим и заняты.

— Работа? — вдруг вспылил герцог, как он иногда делал, причём совершенно по неожиданным поводам. — Моя дорогая Марджори, что вы знаете о работе? Вам следует посмотреть на некоторых из жён моих арендаторов. Воспитание шести детей со всей стряпнёй и стиркой, да ещё ежедневная тяжёлая работа в поле. И некоторые при этом ещё прилично зарабатывают. Будь я проклят, если понимаю, как они со всем этим справляются.

Герцог, конечно, смог бы переменить тему беседы, но после необычайно горячей атаки на леди Граммидж он поспешил загладить причинённый ущерб длительной светской болтовнёй.