Мисс Фэншоу, держа руки в карманах пальто, прошлась по комнате, выглядывая из каждого окна. В одном конце комнаты имелся небольшой викторианский камин, решётка которого поначалу оказалась заполнена прутьями, натасканными компанией слишком оптимистичных галок, а затем брошенными и покрытыми обвалившейся сажей. Широкие старые половицы были покрыты толстым слоем пыли, в которой чётко отпечатывались следы двух женщин. Ещё одна лестница, более крутая, вела ещё выше, и Харриет направилась к ней.

Наверху подряд шло несколько мансард, в каждой имелось небольшое окно, выходящее на улицу. Железный остов кровати, одиноко ржавеющий в одной из них, свидетельствовал, что здесь конюхи спали. Без печей и при свечах. Но окна были симпатичными георгианскими «саше» [179] с квадратными стёклами и узкими разделителями. Коридор, который связывал мансарды, освещался через грязные окна в крыше. Сада не было видно. Харриет и всё ещё молчаливая мисс Фэншоу вновь спустились на второй этаж.

Мисс Фэншоу вопросительно посмотрела на Харриет.

— Можно разделить гаражное пространство и сделать настоящую парадную дверь в здание с собственным адресом, — сказала Харриет.

— Да, полагаю, это можно сделать, — уклончиво согласилась мисс Фэншоу.

Харриет сделала решительный шаг:

— Лорд Питер мог бы позволить себе привести всё это в порядок и сделать очень миленьким, — сказала она. — Думаю, тут можно устроить хороший коттедж с тремя спальнями и прекрасной гостиной здесь, а кухню и столовую разместить внизу. Можно провести сюда звонок из дома, и Бантеру придётся сделать лишь несколько шагов. Что вы думаете по этому поводу?

— Вы предлагаете это нам, леди Питер?

— Полагаю, Питер должен это сделать. Я ему ещё ничего не говорила. Я хотела сначала узнать ваше мнение, прежде, чем вспугивать зайца. И я спрашиваю вас, считаете ли вы, что это сработает, смогли бы вы жить здесь?

— Мервин об этом знает?

— Нет, это чисто женский секрет. Попытка найти практическое решение.

— Я и не думала, что таковое может существовать. А вы действительно сможете без всего этого обойтись?

—  Ну, в настоящее время оно приносит пользу разве что паукам. Питер наймёт архитектора, вы, — вы и Бантер — решите, как вы хотели бы…

— Не думаю, что я разбираюсь в дизайне и прочем. — Мисс Фэншоу, казалось, одолевали сомнения.

— Моя свекровь была бы на седьмом небе, если бы только мы попросили её подобрать колер и отделку, — сказала Харриет, внутренне улыбаясь при мысли дать полную свободу вдовствующей герцогине.

Мисс Фэншоу дошла до конца комнаты и долго смотрела на яблоню в саду.

— Я вижу в этом своего рода выход, — сказала она. — Для Мервина это стало бы решением квадратуры круга. [180] И очень любезно с вашей стороны сделать нам подобное предложение. Но не думаю, что это может сработать, если вы и я не сможем преодолеть любые трудности, которые неизбежно возникнут, то есть, если мы не станем хорошими друзьями.

— Я предвкушаю это, — сказала Харриет, протягивая руку.


— Ты не очень-то спешил последовать моему примеру с женитьбой, старина, — сказал достопочтенный Фредди Арбутнот. — Не мог понять, что же ты ждал столько времени, пока сам не встретил её.

— Рад, что ты её оценил, — сказал Уимзи, слегка, наклоняясь над столом, чтобы снова наполнить бокал Фредди шампанским. — Моя семья резко разделилась по этому поводу. Денвер продолжает следить за ней как за возможной племенной кобылкой, так же как Сент-Джордж, поскольку это позволило бы ему отлынивать от всех обязанностей. Герцогиня выражает нам обоим самое ледяное неодобрение, а мать без перерыва поёт славословия. Бантер не может прийти к окончательному мнению и решил уйти от меня… А мне так нужно всеобщее согласие.

— Жаль слышать о Бантере, — сказал Фредди. — Это удар. Он всегда был с тобой, разве не так? А в чём проблема?

— Каков хозяин, таков слуга. Он сам хочет жениться.

— О, понимаю. Паршиво для тебя. И ты не можешь попытаться остановить его, не так ли? Но ладно, Уимзи, я собирался поговорить не о Харриет, а о Харвелле. Она передала мне, что ты хотел ознакомиться со слухами насчёт него.

— Да. Что-нибудь нашлось для меня?

— Ты прав. Он занимал деньги. Довольно много. Ты знаешь, что у него имеется интерес к театру Крэнбоурн?

— Не могу сказать, что знаю. Продолжай.

— Он — участник консорциума, который купил безусловное право собственности семь лет назад. Безусловное право собственности — это серьёзное финансовое обеспечение, не какой-то там интерес к пьесам. Так или иначе, недавно Харвелл попросил ссуду на короткий срок и использовал свои акции в Крэнбоурне как залог. Кажется, он нуждался в деньгах, чтобы начать постановку этой новой пьесы Эймери, а его фонды были связаны в текущих постановках. Так это или не так, именно это он рассказал моим друзьям в Сити. Они нашли ему деньги — его положение считается прочным. А можно спросить, чем вызван этот интерес?

— О, понимаешь, жена парня убита, и все начинают испытывать гигантское любопытство ко всему, связанному с мужем.

— Очень противное дело. Невозможно не чувствовать жалости к человеку. Прекрасная леди. Конечно, тут речь о любви, а не о деньгах, Уимзи.

— Иногда они так прочно между собой перепутываются.

— Мм. Наверное, ты прав. Обе стороны очень важны. Понимаешь это, когда женишься.

— У вас с Рэйчел всё нормально? — резко спросил Уимзи и в упор посмотрел на друга.

— На высшем уровне, спасибо. Я только подумал с сожалением о плате за обучение в школе, о приданом и прочем. Ничего, со временем привыкну. Я всегда считал, что ты — холостяк от Бога, и всегда будешь отделять постель и дела — готов был пари держать, — а теперь смотри, как оно обернулось!

— Ну, можешь вытаскивать Харриет в любое время на ланч, с её согласия, разумеется. Я понял, что ей нравится с тобой поболтать.

— Очень рад это слышать. На самом деле очень неловко разговаривать с мозговитой женщиной. Не знаешь, что сказать.

— Разговаривай с нею, как с мужчиной, — сказал Уимзи. — А теперь извини, я должен мчаться в Скотланд-Ярд.


— Рад видеть тебя, Питер, — сказал Чарльз Паркер. — Ты помнишь, что Харвелл сделал туманное предположение, что тайным гостем на обеде мог быть Гастон Шаппарель?

— На основании лишь того, как тот смотрел неё? Конечно, помню. Мне тут пришло в голову, что, в конце концов, Харвелл и платил тому парню, чтобы он смотрел на неё.

— Ну, ты же знаешь, что полицейский — раб рутины. Я послал кое-кого, чтобы расспросить, где он был тем вечером…

— И он говорит, что был где-то в другом месте, как я понимаю?

— Да, но не говорит, где.

— Ему объяснили, насколько всё это важно?

— Естественно. Он говорит, что это — вопрос чести. Я привёз его в Ярд, чтобы попытаться вызвать в нём благоговейный трепет, но с тем же успехом я мог рассчитывать вызвать его в кирпичной стене. Не хочешь попытаться?

— Попробую, Чарльз, но почему я должен преуспеть там, где не смогли вы?

— О, Питер, это больше по твоей части.


Шаппарель был обнаружен (с помощью своего повара) в «Гарике». [181] Он предложил Уимзи выпить, и они обосновались в углу курительной. Позади стула Шаппареля огромный портрет Дэвида Гаррика в маскарадном костюме затмил слегка утрированное одеяние француза: его слишком замысловатый галстук, безвкусные гвоздики, короткие гетры и обувь из змеиной кожи.

— Бесполезно просить меня, лорд Питер, — сказал он. — Не было смысла полицейскому спрашивать меня, и нет смысла вам затевать, — как вы это называете? — мужской разговор.

— Это довольно серьёзное дело, — заметил Уимзи. — У меня нет ни малейших оснований думать, что вы причастны к смерти миссис Харвелл, но если вы не скажете полиции, где вы были, они решат или обвинить вас в убийстве, или просто начнут вам везде ставить палки в колёса. В сравнении с затруднениями, которые это вызовет, признание, что вы были там, где не должны были быть…

— Затруднения для меня, если я расскажу вам, это просто une bagatelle [182] — сказал Шаппарель. — Это даже полезно для профессии. Женщины любят ту frisson, [183] которая возникает, когда их рисует известный соблазнитель. Но для леди, с которой я провёл ночь, эти затруднения не будут небольшими.

— Замужняя женщина, как я понимаю?

Шаппарель наклонил голову.

— Смотрите, старина, мы должны найти какой-то обходной путь, — сказал Уимзи. — Иначе вас вызовут в суд, вы откажетесь давать показания и можете оказаться в тюрьме за неуважение к суду.

— Я не знаю законов англичан, — сказал Шаппарель. — Но законы чести запрещают мне марать грязью имя женщины. Если я должен пойти в тюрьму, tant pis, [184]  я пойду в тюрьму!

— Но если бы кто-нибудь мог в тайне попросить, чтобы эта женщина сказала, были вы с ней или нет, и если бы она сказала да, то не было бы необходимости ни в каком нарушении закона. Вопрос отпал бы.

— Вы можете представить себе, милорд, как эта леди будет скомпрометирована, если проследят визит полиции?

— Я хочу предложить вам, — сказал Питер, — доверить мне подробности вечера 27-ого и имя леди. Тогда я нашёл бы способ с предельной деликатностью попросить её подтвердить ваши слова, а инспектор Паркер поверит мне на слово, что ваше алиби подтверждено.

Шаппарель некоторое время размышлял. Затем он сказал:

— Это всё показуха — моя репутация у женщин. Если бы я рисовал женщин в Париже, ничего бы и возникнуть не могло. Француженка ожидает, что ею серьёзно восхищаются, и воспринимает это как должное. Но эти ваши несчастные холодные английские красотки… для них это — острые ощущения, бодрящие кровь, когда кто-то смотрит на них в течение двух секунд подряд. Поэтому я пристально смотрю на них, отпускаю несколько ремарок, и через некоторое время они уже говорят мне, что никто никогда не понимал их так, как я. Всё это вызывает жалость, лорд Питер. Если им холодно, этим английским женщинам, то это потому, что они заморожены пренебрежением.