— Я точно так же сбит с толку, как и ты, Чарльз. Думаю, Эймери до сих пор главный подозреваемый, хотя может иметься что-то, что мы просмотрели. Иначе, зачем бы ему сочинять подобную чушь? Он должен быть каким-то воплощением Джекилла и Хайда, [167] способным в виде Хайда зарезать домашнюю зверушку и убить возлюбленную, и быть кротким, сострадательным и слезливым парнем, играя доктора Джекилла.

— Ну, убийцы могут быть ужасно хитрыми, — заметил Чарльз. — Тем не менее, как и ты, я считаю Эймери странным подозреваемым.

— В том, что делать дальше, никаких сомнений, — сказал Уимзи. — Мне хочется знать, что Харвелл думает об этой истории с шантажом, и ещё нам срочно нужно узнать, кого Розамунда ожидала в тот вечер на ужин.

— Возможно, существовал демонический любовник?

— Возможно. Но до сих пор никто не признался, что был потенциальным поглотителем этого пирога с олениной и икры. Такой хороший обед пропал! — раздражённо добавил Уимзи. — Слушай, Чарльз, ты не против, если я немного пошастаю  вокруг и поговорю с людьми сам?

— Ради Бога, — сказал Чарльз. — Можешь бросить на это дело все силы. У тебя больше свободы, чем у бедного полицейского, на котором висят два большевика и связка динамита в шкафчике камеры хранения, четыре кражи драгоценностей, пропавшая актриса и растратчик. Окажу любое содействие.

— Ну, если бы ты мог бросить ещё одну монетку в нашу копилку, — можешь узнать в «Фортнум», когда в точности была заказана эта корзина для Хэмптонов?

— Мы уже подумали об этом, — сказал Чарльз. — И, как ни странно, легко получили ответ. Вообще-то в отделе заказов в «Фортнум» не отмечают точное время заказов, а лишь порядок, в котором они сделаны. Но служащая на телефоне запомнила, что вызов прервали перед самым концом разговора. Миссис Харвелл ещё даже не успела продиктовать адрес доставки. К счастью, они уже и раньше принимали от неё заказы в Хэмптон, и адрес был у них в отчётах.

— Разговор прервали?

— Что позволило установить время точно, — сказал Чарльз, — потому что вся телефонная станция в Хэмптоне вышла из строя из-за отключения электричества в пять двенадцать 27-го, и обслуживание не возобновлялось до шести часов.

— То есть, заказав корзину, миссис Харвелл лишилась возможности пригласить гостя.

— Для которого, однако, она сервировала стол. Шастай сколько хочешь, Уимзи. Я в замешательстве.


— У вас есть для меня какие-нибудь новости? — спросил Харвелл, открывая дверь лорду Уимзи.

— Боюсь, ничего определённого — сказал Уимзи. — Появляются некоторые новые линии расследования.

— Заходите.

Уимзи прошёл за ним в квартиру. Она выглядела холодно-элегантной, но очень неуютной. Гостиная имела бледно-синие стены, её заполняла модернистская мебель — смесь хрома и синей кожи. Огромный ворсистый ковёр с геометрическим рисунком покрывал пол, в камине из волнистой плитки стоял электронагреватель с решёткой, напоминающей автомобильный радиатор. Стеклянные полки демонстрировали несколько книг и дорогих украшений. Уимзи показалось, что это место как будто принадлежало кому-то, кто не хранил никаких сувениров из прошлого, кому-то, кто полностью покончил с прошлым и закупил всё новое.

Харвелл перехватил взгляд Уимзи.

— Ей очень нравилось всё современное, — сказал он чуть дрогнувшим голосом. — Мои вещи находятся там. — Он открыл дверь в большой  кабинет, стены которого занимали полки с книгами, а в центре расположился удобный стол и старые кожаные кресла. На приставном столике стояли фотографии отца и матери в серебряной рамке. Они делили пространство с фотографиями, подписанными несколькими известными актрисами.

— Присаживайтесь, — предложил Харвелл. — Я закажу кофе.

— Спасибо, — сказал Уимзи, усаживаясь. — Закурите? Открыв портсигар, он предложил Харвеллу «Виллар и Виллар».

Харвелл резким жестом отказался.

— Так что вы можете мне сообщить? — спросил он. Он выглядел постаревшим на многие годы, измученным и каким-то помятым.

— Кажется, имел место некий шантаж, — сказал Уимзи. Он с удивлением увидел, как вся кровь отлила от лица Харвелла, а рука, которую тот положил на подлокотник, судорожно сжалась.

— Какой шантаж? — хрипло спросил Харвелл.

— Боюсь, ваш тесть завёл в тюрьме несколько нежелательных знакомых. Они вбили себе в голову, что он будет платить им, если они станут угрожать расправиться с вашей женой.

— Расправиться с Розамундой? — переспросил Харвелл. — Именно это и произошло?

— Возможно, — сказал Уимзи. У него появилось любопытное ощущение, что в мужчине, сидящем напротив, напряжённость постепенно спадает. — Я так понимаю, вы подтвердите, что давали мистеру Уоррену достаточно денег, чтобы он мог расплачиваться с шантажистами по крайней мере некоторое время?

— О Боже! Вот оно что. Знаете, Уимзи, ему, казалось, нужно было довольно много денег, но я подумал… ну, в общем, я подумал, что, должно быть, очень трудно жить, если ты не привык к ограничению бюджета. Правда, я абсолютно не представлял, сколько нужно, чтобы вести простую размеренную, но достойную жизнь. Я лишь считал, что либо он не очень хорошо планирует расходы, либо я слишком скуповат… Вы говорите, что у него отбирали эти деньги? Сколько времени это продолжалось?

— Боюсь, долго.

— Ох, прости меня, Боже, а я ещё сказал ему, что нужно остановиться: я не смогу давать ему дополнительные суммы некоторое время. О, Уимзи, неужели её убили из-за этого? Я никогда не прощу себе… О, я этого не вынесу. Почему он не сказал мне? Я бы быстро положил этому конец!

— Давайте рассуждать спокойно и по порядку. Мистер Уоррен боялся сообщить вам, чтобы вы не привлекли полицию. Ему дали понять, что, если полиция узнает, миссис Харвелл изувечат. Вы знаете его достаточно хорошо, Харвелл, чтобы понять, как легко он купился на такие аргументы

— Да, понимаю. Бедняга, должно быть, чуть с ума не сошёл.

— И вы не должны думать, что это ваш отказ выплачивать мистеру Уоррену привёл к трагедии. Полиция не считает, что нападавшими были те шантажисты.

— Но почему? Почему их исключили? — заволновался Харвелл. — Если они угрожали ей? Разве они не из того класса людей, которые способны на всё?

— Как правило, люди из этого класса предпочитают не делать ничего, что выводит жертву из-под их власти, — сказал Питер. — Но в настоящий момент их не вычёркнули из списка подозреваемых.

— Да уж наверное, — сказал Харвелл, успокаиваясь. — Я так понимаю, что они под замком в полиции?

— Конечно. Шантаж — серьёзное преступление. Они могут получить за него четырнадцать лет.

— Думаю, их нужно повесить за убийство.

— Только если они его совершили, Харвелл. Если же виноваты не они, это оставило бы убийцу вашей жены безнаказанным и дало бы ему возможность снова убивать.

— Конечно, вы правы. Простите меня — я всё ещё плохо контролирую свои чувства. Не понимаю, что говорю. А вы, случайно, не знаете, где сейчас мой тесть? Я не видел его с того ужасного момента, когда вынужден был сказать ему о смерти Розамунды.

— Он был очень напуган, — сказал Уимзи, — и я взял на себя смелость подобрать ему жилище, где его вряд ли найдут и где у него будет небольшая компания, способная отвлечь его от грустных мыслей. Его реакция очень напоминает вашу: если всё дело в шантаже, то он частично виноват в смерти дочери.

— Но вы не думаете, что дело обстоит так?

— Нет. Не то, чтобы мои мысли имели особое значение… Но вы говорили нам, что не видели стол в бунгало?

— Нет. Комната имеет Г-образную форму, и я прошёл насквозь, не обращая внимания на стол. А это имеет значение?

— Большое. Стол сервировали на двоих. Вопрос в том, кого ваша жена ожидала к обеду?

— Понятия не имею, — сказал Харвелл. — Но, рискну предположить, что это Эймери.

— Эймери отрицает, что его приглашали.

— Ну, возможно, он просто заглянул. Она была очень гостеприимна, Уимзи.

— Она заказала еду в «Фортнум». Всё выглядело так, как если бы она ожидала гостя, кто бы это ни был.

— Ну, я не знаю. У неё были поклонники. Она притягивала взгляды, где бы не появлялась.

— Могла это быть подруга? — спросил Уимзи.

— Полагаю, могла. Но я так не думаю. Ей было неловко с людьми, которые её давно знали и могли помнить позор её отца. Главным образом, мы поддерживали отношения с семейными парами, с которыми познакомились уже после свадьбы.

— Мне очень не хочется делать предположения, которые будут вам неприятны, — сказал Уимзи, — но мог у неё быть друг, о котором вы не знали?

— Конечно мог. Я не приставлял к ней шпионов и не требовал отчёта о том, чем она занималась.

— Могу я попросить разрешения взглянуть на её корреспонденцию? Может ли там быть что-то, способное нам помочь?

— Разумеется, давайте посмотрим, — сказал Харвелл. — Если хотите, можем сделать это прямо сейчас.

Он встал и провёл Уимзи в спальню. Кровать и туалетные столики из белёного дуба с ручками цвета горошка, атласное покрывало на кровати оттенка eau-de-Nil. [168] Уимзи не мог не чувствовать себя подобно чужаку, грубо вторгнувшемуся в такую чувственную среду. За спальней находился будуар Розамунды с большим зеркалом, окружённым лампочками, и небольшим раскладным столиком. Ящик его не был заперт. Двое мужчин вынули всё содержимое: золотую авторучку, немного писчей бумаги с монограммой и надушённые конверты, адресную книгу фирмы «Либерти», [169] приблизительно дюжину визитных карточек и письма. Они перенесли всё это в кабинет Харвелла, разложили на столе и начали просматривать вместе.

Большинство писем было пустячными. Памятка о времени визита к портнихе; записка от подруги с благодарностью за подарок в виде поношенной одежды. Ещё одна — с благодарностью за приглашение на ланч. Счёт, небрежно выписанный рукой Розамунды, за покупку платьев — сумма заставило даже Уимзи несколько раз моргнуть и прикусить язык. И письма от Эймери. Множество писем, хранящихся в марокканском бюваре. Казалось, Розамунда хранила каждую строчку, которую она когда-либо получала от него, поскольку некоторые из записок представляли собой лишь короткое подтверждение назначенной встречи. Затем в небольшом потайном ящичке в задней части стола они обнаружили связку писем, перевязанную голубой лентой и с надписью «Его письма». На мгновение Уимзи подумал, что они нашли вожделенное сокровище, но затем Харвелл, развязав ленту и взглянув на письма, сказал: «Они все от меня. Она их хранила…» — и зарыдал.