— Дочерних чувств я не испытываю, — самодовольно сказала она. — Чем старше, тем лучше, лейтенант. Я люблю людей постарше, их тело и сильные мускулы, и их умение держать язык за зубами.

— Я знаю, — сказал я. — Вот Руди, если бы ему предложили взять на себя футбольную женскую команду, он бы ее взял — всю и без всяких разговоров.

Ее губы беспомощно приоткрылись на секунду, затем она неуверенно хохотнула.

— Ладно, — сказал она. — Ваша взяла, шотландское виски и немного содовой.

Она протянула мне стакан, и я уселся на кушетку. Камилла опустилась рядом. В ее стакане плескалась какая-то отвратительного цвета жидкость.

— Это и есть «Поцелуй Дьявола»? — спросил я изумленно.

— Конечно, — сказала она с гордостью. — Водка, ямайский ром, молоко.

— Молоко?!

— Ну конечно, — сказала она. — Это же витамины.

Я быстро отхлебнул виски, посмотрел на нее и встретил полный невинности взгляд больших карих глаз.

— Так что там насчет Руди? — спросила она наконец.

— Когда вы его в последний раз видели?

— Вчера вечером.

— В котором часу он пришел?

— Около одиннадцати, — сказала она, — а в чем дело?

— Когда он ушел?

— Примерно в половине первого.

— Вы уверены в этом?

— Конечно, уверена, — весело сказала она.

— Руди звонил вам, чтобы быть уверенным, что вы уверены?

— С чего вы взяли, лейтенант? — невинно спросила она.

— Я уже девять лет как полицейский, — сообщил я ей. — У меня были свои разочарования.

— Вы думаете, ее убил Руди? — Она покачала головой. — Зачем? Даже если что-нибудь было бы не в порядке, он мог ее в любой момент уволить.

— Тоже верно, — сказал я. — Хорошо было в Париже?

— В Париже?

— Может быть, это был Париж. Или Кентукки? — терпеливо продолжал я. — Или Иллинойс?

— В Париже было хорошо, — сказала она, — пока там был Руди.

— Вы так им увлечены? — спросил я. — Вы его любите?

— Он будит во мне материнский инстинкт. — Она кокетливо улыбнулась, отнюдь не материнской улыбкой. — Он просто взрослое дитя.

Она поднялась с кушетки и потянулась, закинув руки за голову. Бикини подозрительно затрещали.

— Вы тоже будите во мне инстинкты, лейтенант, — сказала она. — Вы какой-то такой земной.

— В моем роду масса потомственных крестьян, — заявил я.

— Можете этого не доказывать, лейтенант, — сказала она. — Верю вам на слово.

Она лениво отвернулась, предоставляя любоваться своей спиной.

— Развяжите, пожалуйста, этот морской узел на моем лифчике, крестьянин, — сказала она. — Я пойду приму душ.

— Черт! — сказал я, развязывая ей лифчик. — Никогда раньше не думал, что я настолько земной!

Она уронила лифчик на кушетку, затем одним легким движением выскользнула из бикини.

— Можете выпить, пока меня не будет, — сказала она совершенно спокойно, поворачиваясь ко мне спиной. — Кстати, вас еще как-нибудь зовут, лейтенант, кроме как Крестьянин?

— Эл, — признался я. — Эл Крестьянин. Хочешь, я буду называть тебя Золушкой?

— Но Камилла — это мое настоящее имя, — сказала она почти умоляюще.

— Придется поверить, — вздохнул я, — что это голая правда!

Она прошла через всю комнату к ванной, слегка покачивая на ходу крепкими бедрами.

Я поднялся с кушетки и налил себе еще виски. Я не очень далеко продвинулся в своем расследовании, но как однажды сказала близняшка мужу своей сестры: «Нельзя же иметь все сразу».

Я отпил немного виски и напомнил себе, что именно в такие минуты я больше всего люблю копаться в себе. Когда секс поднимает свою маленькую головку, я сразу же забываю о том, что я полицейский. Вся беда в том, сказал я себе строго, что мне не хватает образования.

Я вспомнил Билла Брэди, с которым работал в полиции три года тому назад. Билл был образованным полицейским. Однажды ночью он обнаружил, что в одном из складов скрываются братья Манчини, укравшие неделю назад из армии ручной лазер, которым они не преминули бы при случае воспользоваться.

Сначала, как всякий нормальный полицейский, он вернулся к своей машине и вызвал к себе ребят по радио. Но затем, вместо того чтобы дождаться подкрепления, как сделал бы всякий нормальный полицейский, он решил взять братьев Манчини на испуг и, ворвавшись на склад, приказал им выходить по одному с поднятыми руками.

Ему устроили торжественные похороны, а на надгробной плите выгравировали: «Образованный полицейский».

Поэтому каждый раз, когда я думаю о своей неучености, я вспоминаю Билла Брэди, и мне сразу же становится легче. Для всякого полицейского существует предел, до которого он может дойти, — разумеется, по службе.

Я допил виски и, чтобы не чувствовать себя так одиноко, налил еще. Звук льющейся воды внезапно прекратился, и минутой позже из ванной появилась Камилла. С нее текло: на естественном деревянном полу оставались естественные мокрые следы. Она швырнула в меня полотенцем, и я не очень ловко его поймал.

— Вытри меня, Эл, — сказала она. — Тебе очень холодно, да?

— Холодно? — прошептал я.

— Ты все еще одет, — сказала она нетерпеливо. На секунду она вдруг замерла с выражением ужаса на лице. — Ты, случайно, не импотент? — спросила она с подозрением. — Или, может быть, ты из тех, что кончают, глядя в бинокль? Или тебя стихи возбуждают?

— Вот только еще одной Прекрасной бессердечной дамы мне и не хватало, — пробормотал я.

— Что-то вроде:

И перед тем как полюбить,

Она дрожала, как листок.

Нравится, Эл?

— Нравится, — кивнул я. — Руди рассказал тебе о письмах?

— О каких письмах? — спросила она с раздражением. — И оставь Руди в покое.

Она направилась ко мне твердыми шагами.

— Ты очень обидишься, если я промочу твой костюм?

Я принял обычные меры предосторожности, чтобы не замочить костюм: я его снял. Затем я завернул ее в полотенце и мягко опустил на кушетку.

Она крепко обняла меня руками и потянула к себе. В какую-то секунду она была сухая, как штат Техас.

— Эл, — счастливо пробормотала она, перестав теребить мое ухо. — Ты изумителен, земной Эл Крестьянин!

— Не называй меня так, Золушка, — прошептал я, — или я тебя укушу, вот так!


Я опять вошел в контору без стука, но на сей раз бинокля в поле зрения не было.

Он глядел на меня сверкающими мрачными глазами, и взгляд этот сам по себе был достаточно грозный.

— Вы нашли мисс Кловис? — сказал он с бешенством в голосе, и, пока говорил, его очки успели запотеть.

Я уселся на край стола и закурил сигарету.

— Вы мне не нравитесь, — сказал я ему откровенно. — Вы паршивый карлик с биноклем!

— Как вы смеете! — Он возмущенно вскочил на ноги, но сорвавшийся на визг голос испортил весь эффект.

— На вас поступила жалоба, — сказал я холодным тоном, каким должен говорить каждый непреклонный полицейский.

— Жалоба? — Голос поднялся на октаву выше, почти перестав быть слышным для уха человека.

— Управление шерифа, — сказал я и кинул перед ним на стол свое удостоверение. — Подсматривать — беда невелика, огласка — вот что страшно.

— Подсматривать? — Он сглотнул.

— Газеты подхватят такой материал, — сказал я. — Женщины ненавидят грязных недоносков, готовых прятаться за каждым кустом, лишь бы подсмотреть, как они раздеваются на ночь.

— Лейтенант! — Он изо всех сил дернул за мочку уха. — Лейтенант. Вы ошибаетесь!

— Я не ошибаюсь, — сказал я презрительно. — Вы думаете, я не узнаю подонка, глядя на него? И этот бинокль…

— Пожалуйста, — сказал он в отчаянии. — Я никому не хотел плохого… просто вы не понимаете… Я так одинок! — Он разрыдался.

— Оправдываться будете перед судом, — сказал я решительно. — Для меня вы просто ничтожество.

Он изо всех сил дергал себя за ухо, но это наказание он счел недостаточным и, вытащив из ящика стола перьевую ручку, стал тыкать острым концом в тыльную сторону ладони.

— Лейтенант, — его голос задрожал, — простите меня! Я буду счастлив… счастлив… помочь… — В горле у него заклокотало, он выхватил носовой платок и оглушительно высморкался.

— Вы пытаетесь меня подкупить? — спросил я медленно.

Его голова внезапно дернулась.

— Нет, нет, нет, лейтенант!

— Негодяй! — сказал я, с трудом сдерживая смех, делая вид, что обдумываю его предложение. — Хотя…

Перо замерло на полдороге к перепачканной чернилами руке.

— Хотя… лейтенант, хотя, — с болью в голосе сказал он.

— Мы можем заключить договор, — сказал я. — Вы ответите мне на кое-какие вопросы, а я забуду о том, что вы подсматривали.

— Да! Да! — Его голова замоталась сверху вниз. — Все, все, что угодно.

— Эта Кловис, — сказал я. — Вы подглядывали за ней с самого первого дня?

— Нет, — простонал он, — неправда…

— Заткнитесь! — сказал я холодно. — Еще одна ложь, и я забуду о том, что мы договорились. Вы за ней подглядывали, и я хочу знать, что вы видели.

Его рот приоткрылся.

— Отвечайте на вопросы, — рявкнул я, — и считайте, что вы счастливо отделались. Но если посмеете мне хоть раз солгать, тогда пеняйте на себя, ясно?

— Да, сэр, — сказал он быстро, — я все понял, понял…

— Давно она здесь живет?

— Девять недель, лейтенант. В моей книге есть точная дата, если вы хотите…

— Не важно, — сказал я. — Кто платит ренту?

— Ренту?

— Сделайте вид, что вы не поняли, и я вышибу вам мозги вашим собственным биноклем. Кто платит ренту?

— Конечно, мисс Кловис.

— Чем?

Его лицо передернулось.