«Похоже, есть логика, – сказал себе Хейз… – вот только опять выходит нелогично…»

У него за спиной заворочалась Бланш. Он обернулся взглянуть на нее, вспоминая ужас, написанный на ее лице прошлой ночью – по контрасту с теперешним сонным спокойствием. Она рассказала все Вэйту трижды, снова и снова объясняя ему, как нашла мертвую девушку…

Мэри Файрс, двадцать один год, брюнетка, родом из Монпелье, Вермонт. Занималась лыжным спортом с шести лет, четырехкратная чемпионка по женскому слалому, тренер с семнадцатилетнего возраста. Кроме того, каталась на коньках, входила в школьную сборную по плаванию, состязалась в многоборье, красивая, порядочная девушка с приветливой улыбкой – теперь она мертва.

Почему?

Она жила в комнате рядом с Хельгой, познакомилась с ней год назад. Не приближалась к канатной дороге в день убийства Хельги. Как раз тогда занималась с начинающими у Т-образного подъемника – довольно далеко от канатной дороги. Не могла видеть ни убийства Хельги, ни убийцы Хельги…

И все же кто-то и ее убил.

Но если допустить, что это предумышленное убийство, что в нем есть логика, что убийство Хельги в кресле на полпути на гору логично, – тогда смерть Мэри Файрс должна быть частью той же логики.

Но какой?

«К дьяволу логику, – сказал себе Хейз. – Уже не могу рассуждать нормально. Так хочу раскрыть дело, что уже не могу рассуждать нормально, а это меня делает более чем бесполезным. Значит, надо убираться отсюда, надо разбудить Бланш, велеть ей одеваться, собирать вещи, потом уплатить по счету и уехать, вернуться в город, в район 87-го участка, где убивают честнее – не то чтобы менее жестоко, но не исподтишка. Оставить это дело шерифу Вэйту, который так держится за свои ошибки. Ему и его умелым помощникам – может раскроют, а может, не сумеют, но мне это не по силам, я уже не в состоянии рассуждать нормально…»

Он разбудил Бланш и ушел в главное здание, торопясь как можно скорее заплатить по счету и уехать. Кто-то упражнялся на пианино. Хейз прошел мимо него и мимо камина, свернул к кабинету Уландера. Постучал и стал ждать у двери. Внутри кто-то помедлил, потом сказал: «Войдите», и Хейз нажал на дверную ручку.

Все выглядело точно так же, как и в пятницу вечером, в день их приезда, вечность тому назад. Уландер сидел за столом, тридцатилетний темноволосый мужчина с темными бровями, низко нависающими над темно-карими глазами. Та же белая рубашка с расстегнутым воротом, а поверх – яркий пуловер с оленем. На правой, неподвижно торчащей ноге, все еще гипс, ступня опирается на низенький диванчик. Все выглядело совсем по-старому.

– Я хочу заплатить по счету, – сказал Хейз. – Мы уезжаем.

Он стоял у самой двери, шагах в десяти от стола. Костыли Уландера стояли у стены рядом с дверью. Уландер, улыбаясь, произнес: «Конечно!», а потом открыл нижний ящик стола, достал свой реестр и прилежно заполнил квитанцию. Хейз подошел к столу, проверил счет, кивнул и выписал чек. Размахивая им в воздухе, чтобы высушить чернила, спросил:

– Что вы делали вчера в моей комнате, мистер Уландер?

– Проверял отопление, – отозвался Уландер.

Хейз кивнул.

– Вот вам чек. Отметьте, пожалуйста, на квитанции, что счет оплачен.

– С удовольствием, – Уландер поставил печать и вернул квитанцию Хейзу. В этот момент Хейз испытывал странное ощущение чего-то неладного. В сознание врезалась странная мысль: «Что здесь не в порядке?» Он посмотрел на Уландера – волосы, глаза, белая рубашка, пуловер с оленем, сломанная нога, гипс на ней, диван… Что-то изменилось. Он видел не ту комнату, не ту картину, что в пятницу вечером. «Что здесь не в порядке?» – спрашивал он себя и не находил ответа.

Он взял квитанцию и проговорил:

– Спасибо. Как там с дорогами?

– Расчищены до самой штатской магистрали. У вас не будет никаких затруднений.

– Благодарю, – сказал Хейз. Он помедлил, не отрывая взгляда от Уландера. – Вы знаете, моя комната как раз над лыжной мастерской.

– Да, знаю.

– У вас есть ключ от мастерской, мистер Уландер?

Тот покачал головой.

– Нет. Мастерская – это частная собственность. Она не относится к пансиону. Хозяин, видимо, позволяет лыжным тренерам…

– Но вы ведь сторож, не правда ли?

– Что?

– Это вы мне сами сказали, когда я приехал? Разве вы не говорили, что между сезонами вы – сторож? Следовательно, все ключи у вас?

– А! Ну, да! Да, я так говорил… – Уландер неловко заерзал на стуле, видимо, пытаясь устроить ногу поудобнее. Хейз еще раз посмотрел на эту ногу, думая: «Черт возьми, что же не в порядке?»

– Может быть, вы вошли в мою комнату, чтобы подслушивать, мистер Уландер? Не так ли?

– Что подслушивать?

– Те звуки, которые доносятся из лыжной мастерской снизу, – предположил Хейз.

– Что же в этих звуках интересного?

– Среди ночи кое-что бывает. Ночью очень удобно слушать. Я только сейчас начинаю вспоминать, что мне там довелось услышать.

– В самом деле? И что же вы слышали?

– Слышал, как шумит газовая горелка, и как спустили воду в уборной, и как двинулись по склону снегоуборочные машины, и как спорили в коридоре, и как что-то пилили и точили в лыжной мастерской. – Он говорил все это Уландеру, но, в сущности, обращался не к нему. Вспомнились те резкие ночные голоса, вспомнилось, что только после них он услыхал шум в мастерской, подошел к окну и увидел свет лампы внизу. И тогда произошла странная вещь. Вместо того, чтобы сказать «мистер Уландер», Хейз вдруг назвал его «Элмер».

– Элмер, – сказал Хейз, – мне сейчас пришла в голову одна вещь…

Элмер… И с этим словом в комнату вошло нечто новое. С этим словом он вдруг перенесся назад, в комнату для допросов 87-го участка, где заурядных воров и грабителей называли их уменьшительными именами – Чарли, Гари, Джо, и где эта фамильярность словно ставила их по ту сторону барьера, подавляла их, заставляла понять, что допрос – не шутка.

– Элмер, – повторил он, – сейчас мне пришло на ум, что раз Мэри не могла в горах ничего видеть, то ее, наверное, убили потому, что она что-то слышала. Пожалуй, она слышала тот же спор, который слышал и я. Только ее комната совсем близко к Хельгиной. И она наверняка разобрала, кто именно спорил. – Он сделал паузу. – Это очень логично, как ты думаешь, Элмер?

– Думаю, что так, – вежливо ответил Уландер. – Но если вы знаете, кто убил Мэри, почему бы вам не пойти…

– Не знаю, Элмер. А ты знаешь?

– Мне очень жаль. Не знаю.

– Вот и я не знаю, Элмер. Но у меня такое ощущение…

– Это какое же? – спросил Уландер.

– Что ты заходил в мою комнату, чтобы подслушивать, Элмер. Чтобы понять, что я мог слышать ночью, накануне убийства Хельги. И, пожалуй, ты пришел к выводу, что я мог слышать слишком много, и надо полагать, именно поэтому на меня напал вчера в горах.

– Ради Бога, мистер Хейз, – произнес Уландер с легкой надменной улыбкой, и рука его вяло поднялась, указывая на ногу в гипсе.

– Конечно, конечно, – отозвался Хейз. – Как же мог напасть на меня человек со сломанной ногой, человек, который не может двигаться без костылей? Но думаю, что подслуш… – Внезапно Хейз замолчал. – Костыли! – воскликнул он через секунду.

– Что?

– Твои костыли! Где они, черт бы их побрал?

Только на один миг кровь отлила от лица Уландера. Потом он совершенно спокойно произнес:

– Вон там. Позади вас.

Хейз обернулся и взглянул на костыли, стоявшие у двери.

– В десяти шагах от твоего стола, – проговорил он. – А я-то думал, ты без них и шагу не ступишь!

– Я… я опирался на мебель… когда подходил к столу… я…

– Лжешь, Элмер! – Хейз перегнулся через стол и сдернул Уландера со стула.

– Моя нога! – вскрикнул тот.

– Брось! Как давно ты уже можешь ходить, Элмер? Потому и убил ее в горах? Да?!!

– Я никого не убивал!

– …чтобы иметь алиби, да? Человек с ногой в гипсе не может ни сесть в кресло канатной дороги, ни спрыгнуть с него, верно? Разве что он снимал и надевал этот гипс уже Бог знает сколько раз!

– У меня сломана нога! Я не могу ходить!

– А убивать можешь, Элмер?

– Я ее не убивал.

– Мэри слышала вашу ссору, Элмер!

– Нет! Нет…

– Тогда почему ты напал на нее?

– Я не нападал на нее! – Он попытался вырваться. – Вы с ума сошли! Мне больно… Пустите!

– Я с ума сошел? Я сошел с ума, подонок?! Это ты проткнул девушку палкой, другую задушил полотенцем…

– Не я, не я!

– Мы нашли розетку от твоей палки! – крикнул Хейз.

– Какую розетку? Не понимаю…

– На ней отпечатки твоих пальцев, – соврал Хейз.

– Вы сумасшедший, – настаивал Уландер. – Как я, по-вашему, сел в кресло канатной дороги? Я ведь ходить не могу! Нога сломана в двух местах. Один из переломов открытый. Я не мог бы ездить канатной дорогой, даже если бы захотел…

– Кожа, – произнес Хейз.

– Что?

– Кожа! – Хейз задрожал от ярости. Он рванул Уландера на себя и крикнул:

– Где она тебя поцарапала?

– Что?

Хейз схватил его обеими руками за ворот рубашки и сильным рывком располосовал ее вместе с пуловером.

– Где царапина, Элмер? На груди? На шее?

Уландер пытался вырваться, но Хейз поймал его рукой за волосы, резко наклонил вперед и сорвал остатки рубашки.

– Пустите меня! – закричал Уландер.

– Что это, Элмер? – пальцы Хейза сжимали краешек лейкопластыря на шее Уландера. Он яростно оторвал клочок клейкой ленты. Под ней по шее косо опускалась заживающая царапина сантиметров пять длиной, смазанная йодом.

– Это я сам поцарапался, – объяснил Уландер. – Ударился о…

– Хельга тебя поцарапала, – сказал Хейз. – Когда ты проткнул ее палкой! У шерифа есть клочок кожи, Элмер! Нашли у нее под ногтями!

– Нет, – пробормотал Уландер.

И тогда Хейз сделал то, что никогда не позволял себе даже при поимке опасных преступников. Он так двинул Уландера в челюсть, что тот буквально влип в стену.