– Полиция, – Хейз пожал плечами.

– Так тебе и надо! – Она отложила книгу. – Ты ведь мне сказал, что сегодня в горах убили какую-то девушку. И после этого исчез, бросил меня, чтобы убийца…

– Я ведь сказал тебе, куда иду. Сказал, что…

– Сказал, что вернешься через час!

– Да, но я же не знал, что меня арестуют!

– Что с твоей щекой?

– Меня ударили ломиком.

– Странные манеры у здешней полиции. Впрочем, так тебе и надо.

– Ты не поцелуешь мою рану? – спросил Хейз.

– Можешь поцеловать мою…

– С удовольствием!

– Я сидела у этого чертова камина до одиннадцати часов. Потом поднялась сюда и… кстати, который час?

– За полночь.

Бланш многозначительно кивнула.

– Можешь мне поверить, я бы сию минуту собрала вещи и отправилась восвояси, если бы только дороги были открыты.

– Да, но они закрыты.

– Закрыты, черт бы их побрал!

– Ты не рада, что я вернулся?

– Какая разница? Я только начала засыпать.

– Я вижу.

– В своей комнате.

– Ночная рубашка у тебя очень красивая. Моя бабушка носила точно такую же.

– Я так и думала, что тебе понравится, – произнесла Бланш ядовито, – специально ради тебя надела.

– Я всегда любил гладить фланель, – заявил Хейз.

– Убери лапы! – она увернулась, скрестила руки на груди и уселась посреди кровати, упершись взглядом в противоположную стену. Хейз, глядя на Бланш, снял пуловер и начал расстегивать рубашку.

– Если ты собрался раздеваться, – заговорила Бланш ровным голосом, – ты можешь сразу идти в…

– Ч-ш-ш! – вдруг зашипел Хейз. Руки его замерли у пуговицы. Потом он наклонил голову и стал прислушиваться. Бланш озадаченно смотрела на него.

– Что?..

– Ч-ш-ш! – повторил он, продолжая слушать. В комнате наступила тишина. В тишине проступил какой-то звук.

– Слышишь? – спросил он.

– Что?

– Слушай.

И они прислушались. Звук долетал слабо и отдаленно, но вполне ясно.

– То же гудение, которое я слышал ночью. Вернее, жужжание. Я сейчас вернусь.

– Куда ты?

– Вниз. В мастерскую, – ответил он и быстро вышел из комнаты. Когда он подходил к лестнице, в противоположном конце коридора открылась дверь. Вышла девушка с завитыми волосами, в теплом пеньюаре поверх пижамы. Она несла вафельное полотенце и зубную щетку. Улыбнулась Хейзу, проходя мимо. Спускаясь по лестнице, он услышал, как за девушкой закрылась дверь ванной комнаты.

В мастерской горели лампы. Жужжание, идущее откуда-то изнутри, растекалось в тихом ночном воздухе, внезапно прекращалось, снова возникало. Хейз тихо подошел по снегу, остановился у самого входа в мастерскую. Прижался ухом к деревянной двери и вслушался, но, кроме жужжащего гудения, не услышал ничего. Хотел было выбить замок, но передумал и тихо постучал.

– Да? – отозвался голос изнутри.

– Будьте добры, откройте, – попросил Хейз.

Он подождал. Послышался тяжелый топот лыжных ботинок, приближающийся к двери. Звякнул засов. В щели показалось загорелое лицо. Хейз узнал его сразу – это был Хельмут Курц, лыжный тренер, который помог ему накануне вечером, человек, которого он видел днем в горах как раз перед тем, как подняться по канатной дороге.

– Ox, здравствуйте! – сказал Хейз.

– Да… Что вы хотите? – спросил Курц.

Хейз был сама непосредственность.

– Я войду, не возражаете?

– Сожалею, но в мастерскую входить не положено. Она закрыта.

– Да, но вы внутри, не так ли?

– Я лыжный тренер, – заявил Курц. – Нам разрешено.

– Я только что видел свет, – продолжал Хейз, – а мне очень нужно с кем-нибудь поговорить.

– Гм…

– А что вы, кстати, здесь делаете? – небрежно спросил Хейз, небрежно нажал на дверь плечом, небрежно миновал Курца, а потом, жмурясь от света голой лампы над верстаком в другом конце помещения, попытался обнаружить источник наполнявшего мастерскую жужжания.

– Вы, в сущности, не имеете права, – начал неуверенно Курц, но Хейз уже оказался посреди комнаты, направляясь к другому освещенному месту, где над столом висела лампа под зеленым абажуром. Жужжание слышалось тут сильнее – жужжание старой машины, жужжание…

Тут он его увидел. К краю стола было прикреплено точило. Колесо продолжало вертеться. Хейз посмотрел на него, кивнул сам себе, а потом нажал на кнопку, чтобы остановить, и с улыбкой обернулся к Курцу:

– Точите что-нибудь?

– Да, эти коньки, – он показал на лежащую рядом пару коньков для фигурного катания.

– Это что, ваши? – осведомился Хейз.

Курц усмехнулся.

– Нет. Они ведь женские.

– Чьи?

– Гм, думаю, что вас это не касается. А вы как думаете? – учтиво поинтересовался Курц.

– Думаю, что касается, – спокойно ответил Хейз, продолжая улыбаться. – Вы и прошлой ночью здесь что-нибудь точили, мистер Курц?

– Извините, не понял.

– Я спросил, не вы ли…

– Нет, не я. – Курц подошел к верстаку и холодно взглянул ни Хейза: – Кто вы такой?

– Меня зовут Коттон Хейз.

– Очень приятно. Мистер Хейз, прошу прощения за то, что я вынужден проявить резкость, но вы в самом деле не имеете права…

– Да, я знаю. Сюда имеют право входить только лыжные тренеры, не так ли, мистер Курц?

– После закрытия мастерской – да. Иногда мы приходим для мелкого ремонта лыж или…

– Или для того, чтобы что-нибудь наточить, а, мистер Курц?

– Да. Коньки, например.

– Да, – повторил Хейз, – коньки. Но ведь вас здесь не было прошлой ночью, верно, мистер Курц?

– Да, не было.

– А то, понимаете, я слышал что-то вроде визга пилы или, точнее, напильника, а потом загудело и это точило. Так вы уверены, что не были здесь и ничего не оттачивали? Коньки, например? Или, – Хейз скрестил руки на груди, – палку?

– Палку? Зачем… – Курц вдруг замолчал. Потом взглянул на Хейза. – Кто вы? – спросил он. – Полицейский?

– Почему? Вы не любите полицейских?

– Я не имею никакого отношения к смерти Хельги, – поспешил заявить Курц.

– Никто не говорил, что вы имеете какое-то отношение.

– Но вы это подразумевали.

– Я ничего не подразумевал.

– Вы спросили, не оттачивал ли я палку прошлой ночью. Из этого я сделал вывод…

– Но палку вы не оттачивали?

– Нет! – отрезал Курц.

– Тогда что вы здесь делали прошлой ночью?

– Ничего. Прошлой ночью я не заходил в мастерскую.

– Нет, вы были здесь, мистер Курц. Я встретил вас у двери, помните? Вы еще очень торопились, спускаясь по лестнице. Разве забыли?

– Это было раньше…

– Раньше чего? Я не называл вам время, мистер Курц. Я спросил, приходили ли вы в мастерскую ночью, не уточняя, в котором часу.

– Я не приходил в мастерскую! Ни в котором часу!

– Но вы только что сказали: «Это было раньше». Раньше чего, мистер Курц?

Курц помолчал минуту. Потом ответил:

– Раньше… Раньше того, другого, который тут был.

– Вы здесь кого-то видели?

– Я… видел здесь свет.

– Когда? В котором часу?

– Не помню. После того, как я с вами встретился, я зашел в бар… выпил кое-чего, а потом вышел прогуляться. Вот тогда и увидел свет.

– Где ваша комната, мистер Курц?

– В главном здании.

– Вы видели Хельгу прошлой ночью?

– Нет.

– Ни разу?

– Нет.

– Тогда что вы делали наверху?

– Зашел взять коньки Мэри. Вот эти. – Он кивнул на коньки для фигурного катания.

– Кто это Мэри?

– Мэри Файрс.

– Молоденькая девушка с темными волосами?

– Вы ее знаете?

– По-моему, я только что видел ее в коридоре, – сказал Хейз. – Значит, вы зашли взять коньки, потом отправились выпить, а после – прогуляться. В котором часу это было?

– Пожалуй, после полуночи.

– И в мастерской горел свет?

– Да.

– Но вы не видели, кто был внутри?

– Нет, не видел.

– Вы хорошо знали Хельгу?

– Очень хорошо. Мы работали вместе.

– Что значит «очень хорошо»?

– Я же вам сказал!

– Вы с ней спали?

– Как вы смеете?

– Ладно-ладно, – Хейз показал на коньки. – Вы говорите, что они принадлежат Мэри?

– Да, она тоже лыжный тренер. Но и коньками владеет хорошо. Почти так же, как лыжами.

– Значит, вы с ней хорошие друзья, мистер Курц?

– Я всем хороший друг, – вскинулся Курц. – Я просто дружелюбный человек. – Он помолчал. – Так вы не полицейский?

– Полицейский.

– Я не люблю полицейских, – тихо произнес Курц. – Я не любил их в Вене, где они носили свастики на рукавах, не люблю и здесь. И я никакого отношения к гибели Хельги не имею.

– У вас есть ключ от этой мастерской, мистер Курц?

– Да. У нас у всех есть ключи. Мы сами делаем мелкий ремонт. Днем здесь много народу. А ночью можно…

– Кто это – все? Лыжные тренеры?

– Да.

– Ясно. Значит, любой из них мог…

Визг, словно нечто осязаемое, хлынул в помещение так внезапно, что содрогнулись стены. Он донесся откуда-то сверху, пронзив старые доски пола и старую штукатурку потолка, резко ворвался в комнату, и оба мужчины вскинули головы в тревожном ожидании. Визг раздался снова.

– Бланш, – прошептал Хейз и бросился к выходу.

Бланш стояла в коридоре перед ванной, в сущности, не стояла, а бессильно опиралась на стену, так как ее балетные ноги потеряли свою силу и твердость. Поверх длинной фланелевой рубашки на ней был пеньюар. Она стояла у стены закрыв глаза, русые волосы были растрепаны, крик как бы застыл на неподвижном лице и трепещущих раскрытых губах. Хейз, грохоча, взбежал по лестнице, резко свернул вправо и замер на месте, увидев ее, замер только на долю секунды, а потом снова кинулся вперед тремя огромными шагами.

– Что случилось?

Она не могла говорить. Лицо ее было белей стены, глаза все еще оставались плотно зажмуренными, крик замер в горле и душил ее. Голова моталась из стороны в сторону.