Эд Макбейн - Предрассветный час (сборник)

Хейз отвернулся.

Он вышел в туалет и возвратился через несколько минут.

Так он познакомился со смертью.

С тех пор он видел смерть часто, случалось, и сам бывал от нее на волосок. Взглянул ей в глаза, когда его ударили ножом при расследовании одного ограбления. Когда Хейз пришел, ограбленная женщина все еще билась в истерике. Он попытался ее успокоить, расспросить, а потом вышел на лестницу позвать полицейского. Перепуганная женщина вновь стала кричать, он слышал ее крики, спускаясь по лестнице. Управляющий домом догнал его на площадке второго этажа. Он прибежал с ножом, потому что принял Хейза за возвратившегося грабителя, замахнулся на него несколько раз и успел рассечь ему кожу на левом виске, прежде чем Хейзу удалось его обезоружить. Хейз отпустил управляющего – бедняга действительно подумал, что перед ним грабитель. А потом отросшие волосы вокруг раны, которая, разумеется, со временем зажила, как заживают все раны, напоминали ему о соприкосновении со смертью. Вместо рыжих там выросли белые. Шрам на виске до сих пор не исчез. Иногда, особенно в непогоду, смерть присылала слабые сигналы боли – спутники новых волос.

Со времени поступления в 87-й участок, он часто видел смерть и много раз умирающих. Он уже не выходил из комнаты. Из комнаты вышел тогда молодой Коттон Хейз, очень молодой и наивный полицейский, который понял в тот момент, что делает грязную работу, что насилие – часть правды жизни, в которой ему выпало заниматься каждый день вещами гадкими и уродливыми. Больше он не выходил из комнаты. Но гнев испытывал всегда.

И здесь, в горах, его охватил гнев, когда милая девушка соскользнула с кресла подъемника и упала в снег, пробитая почти насквозь лыжной палкой, и застыла в нелепой позе мертвеца, в странной, беспредельно ужасающей позе. Гнев вызывало сравнение образа красивой, кипящей юной жизнью, любовью и стремительным движением девушки с пугающе реальным образом ее же, но теперь превратившейся в ничто, в охапку плоти и костей, в мертвое тело, в труп.

Его охватил гнев, когда Теодор Вэйт и его тупые помощники принялись портить следы, предоставляя убийце драгоценное время и возможность бежать от закона, от человеческой ярости. Его охватывал гнев и сейчас, по дороге обратно к зданию, где располагалась лыжная мастерская и комнаты над ней.

Гнев его казался неуместным среди молчащих гор. Снег продолжал падать бесшумно и кротко. Ветер утих, и снежинки падали бесцельно, большие, мокрые и белые, а на горе Роусон и кругом царили тишина и спокойствие, расстилался ленивый белый покой, отрицавший смерть.

Хейз стряхнул снег с ботинок и пошел вверх по лестнице.

Свернув за угол коридора, он тут же заметил, что дверь его комнаты приоткрыта. Он остановился. Может быть, Бланш вернулась, а может быть…

Но в коридоре стояла тишина, оглушительная тишина. Он наклонился и развязал шнурки ботинок. Осторожно разулся. Ступая как можно легче – изяществом его фигура не отличалась, а доски старого дома предательски скрипели, – Хейз приблизился к своей двери. Он не любил ходить в носках. Ему приходилось в разных обстоятельствах пользоваться каблуками, и он знал, как важно быть обутым. Перед самой дверью он задержался. Внутри стояла тишина. Он тронул чуть приоткрытую дверь. Где-то внизу щелкнула газовая горелка, и раздался рев.

Хейз толкнул дверь.

Элмер Уландер с костылями под мышкой резко обернулся к нему. Перед тем управляющий стоял, склонив голову, словно… молился. Нет, он не молился. Он прислушивался – не то слушал что-то, не то ожидал услышать…

– Ох, здравствуйте, мистер Хейз, – произнес он.

На нем сегодня была красная лыжная куртка. Он оперся на костыли и улыбнулся обезоруживающей мальчишеской улыбкой.

– Здравствуйте, мистер Уландер, – отозвался Хейз. – Не будете ли вы так добры, мистер Уландер, объяснить мне, какого дьявола вы ищете в моей комнате?

Управляющий выглядел удивленным. Поднял брови, голову склонил набок… Он выглядел почти так, как если бы это он вернулся к себе в комнату и застал там постороннего человека. Но в этом восхитительно невинном выражении сквозила растерянность. Уландер определенно в чем-то проштрафился. Все с той же мальчишеской улыбкой он оперся поудобнее на костыли и приготовился объяснить… Хейз ждал…

– Вы ведь сказали, что отопление не работает, – заговорил Уландер, – так вот я проверял…

– В этой комнате отопление отлично работает, – заявил Хейз. – Речь шла о соседней комнате.

– А! – качнул головой Уландер. – Вот как!

– Да, так.

– Действительно. Я тут пощупал батарею и мне показалось, что все в порядке.

– Естественно, – сказал Хейз, – потому что оно и было в порядке. Сегодня утром я вам сказал, что не работает отопление в номере сто четыре. А это – сто пятый. Вы что, новичок здесь, мистер Уландер?

– Я, наверное, вас не понял.

– Надо полагать… Не стоит допускать такие ошибки, мистер Уландер, особенно если иметь в виду, что гора кишит полицейскими.

– О чем вы говорите?

– О девушке. Когда эти так называемые полицейские примутся расспрашивать, то, пожалуй…

– О какой девушке?

Хейз долго смотрел на Уландера. Удивление, написанное на лице его и в глазах, казалось достаточно искренним, но возможно ли, чтобы на горе Роусон нашелся человек, еще не слыхавший об убийстве?

Возможно ли, чтобы Уландер, управляющий пансионатом, переполненным лыжниками, не знал о смерти Хельги Нильсон?

– О девушке, – пояснил Хейз, – Хельге Нильсон.

– Что с ней случилось?

Хейз достаточно хорошо играл в бейсбол, чтобы не торопиться бросать мяч прежде, чем прощупает противника.

– Вы с ней знакомы? – спросил он.

– Конечно, знаком. Я знаю всех лыжных тренеров. Ее комната здесь, в конце коридора…

– Кто еще здесь живет?

– Зачем вам?

– Хочу знать.

– Только она и Мэри. Мэри Файрс. Тоже тренер. И… да, и новичок. Ларри Дэвидсон.

– Он тренер? – спросил Хейз. – Такой высокий?

– Да.

– С горбатым носом? С немецким акцентом?

– Нет, нет. Вы говорите о Гельмуте Курце. Тот говорит с австрийским акцентом. – Уландер помолчал. – А… зачем это вам?

– Между ним и Хельгой что-нибудь есть?

– О, этого я не знаю. Они тренируют вместе, но…

– А Дэвидсон?

– Вы про Ларри Дэвидсона? То есть хотите спросить, встречается ли он с Хельгой?

– Да, именно об этом я хочу спросить.

– Ларри женат, – сообщил Уландер, – так что я не думаю…

– А вы?

– Не понял.

– Вы и Хельга. Есть что-нибудь между вами?

– Хельга – мой хороший друг, – заявил Уландер.

– Была, – поправил Хейз.

– А?

– Она мертва. Сегодня днем погибла в горах.

Вот когда Хейз бросил мяч – и попал в цель.

– Боже… – пробормотал Уландер, и челюсть его отвисла. Он покачнулся, шагнул назад и наткнулся на туалетный столик. Костыли упали. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул ногой в гипсе и едва не упал. Хейз поймал его за локоть, нагнулся за костылями, подал. Уландер все еще не пришел в себя. Он, не глядя, протянул руку, нащупал костыли и снова уронил. Хейз опять их поднял и сам засунул под мышки Уландеру, который оперся на туалетный столик и уставился невидящим взглядом на противоположную стену с рекламной афишей о развлечениях в Кинбели.

– Она… она всегда пренебрегала опасностью, – проговорил он. – Часто на спуске… Я ей говорил.

– Это не был несчастный случай, – сказал Хейз. – Ее убили.

– Не может быть, – Уландер замотал головой. – Не может быть!

– Может.

– Нет. Все любили Хельгу. Никто бы… – Он продолжал качать головой. Взгляд его не отрывался от афиши Кинбели.

– Сюда придут полицейские, мистер Уландер, – продолжал Хейз, – причем вполне реальные. Они будут долго и настойчиво все расспрашивать. Они будут так шарить, как вам и не снилось. Они церемониться не станут. Они ищут убийцу. А вот вы…

– Я… зачем же я, по-вашему, сюда пришел? – спросил Уландер.

– Не знаю. Может, карманы хотели обшарить. Лыжники часто оставляют бумажники и цен…

– Я не вор, мистер Хейз, – перебил Уландер с достоинством. – Я здесь только ради того, чтобы позаботиться о вашем отоплении.

– Ну, тогда мы квиты, – отозвался Хейз. – Когда явится полиция, здесь многим, в том числе и вам, станет жарко.

Он нашел обоих техников в отдельной кабинке кафе-ресторана. Подъемники останавливали в половине пятого – местная администрация считала самыми опасными для лыжников вечерние часы, когда плохая видимость и физическая усталость ослабляют внимание. Техники оказались крепкими седоватыми мужчинами в толстых шерстяных свитерах, они сидели, одинаково обхватив толстыми пальцами кофейные чашки. Им часто приходилось подсаживать лыжников на кресла или снимать их оттуда, и они приучились работать вместе, понимая друг друга с полуслова. Даже речь их казалась плодом одного ума, хотя говорили два языка.

– Меня зовут Джейк, – представился один. – А это Обадия, а коротко – Оби.

– Да, только сам-то я не слишком коротенький, – вставил Обадия.

– Ум у него короткий, – сообщил Джейк и ухмыльнулся. Обадия тоже ухмыльнулся. – Так ты фараон, что ли?

– Да, – признался Хейз. Он показал им значок сразу, как только подошел. И тут же соврал, заявив, что помогает в расследовании, что его прислали из Айсолы, потому что какой-то неизвестный преступник собирается здесь совершить преступление – в общем, наплел с три короба, но Джейк и Обадия, кажется, поверили.

– И хочешь знать, что там за люди взбирались на кресла, так? Тедди тоже хотел.

– Тедди?

– Тедди Вэйт. Шериф.

– Ага. Ну да, – сказал Хейз. – Верно?

– Почему бы тебе у него не спросить? – поинтересовался Обадия.

– Да я спросил, – солгал Хейз. – Но иногда возникают новые факты. Тогда расспрашиваешь свидетелей лично, понимаете?

– Ну, мы-то ведь не свидетели, – сказал Джейк. – Знаешь же, что мы не видели, как ее убили.