– Мистер Мануэль Кимболл?

Скиннер указал вверх, и я задрал голову. Это был самолет Мануэля Кимболла, высоко, но не настолько, чтобы я не различил красный и синий цвета. Он как будто производил слишком много шума, и в следующую секунду я понял почему: с запада по дуге приближался еще один самолет, державшийся выше и летевший быстрее кимболловского. Оттого-то шум и рвал перепонки. Оба аэроплана кружили, темные и прекрасные в лучах солнца. Я опустил голову и чихнул.

Скиннер заметил:

– Этим утром у него компания.

– Вижу. Кто это?

– Не знаю. Я заметил его в начале девятого, с тех пор он так и болтается там. Это двухмоторный «бертон», у него шикарный нырок.

Я вспомнил, как Вульф сказал, что у облаков будут глаза. Никаких облаков не было, но вот насчет глаз сомнений не возникало.

– Когда мистер Кимболл взлетел? – поинтересовался я.

– Чуть позже десяти. Они появились около девяти тридцати, но второе сиденье не было готово, и мне пришлось прилаживать ремни.

Я понял, что к чему, стоило ему лишь произнести эти слова, но все равно спросил:

– О, так с ним кто-то есть?

– Да, сэр, его отец. Старый джентльмен катается. Это всего лишь его третий полет. Он едва не отказался, когда сиденье оказалось не готово, но мы все-таки усадили его.

Я снова посмотрел на самолет. Мануэль Кимболл и его отец летали вместе – высоко, среди солнца, ветра и рева. Возможно, все вполне невинно, просто утренняя прогулка.

Я двинулся к родстеру, чтобы переговорить с Андерсоном. Из своей машины мне навстречу вышел Корбетт. Я остановился и услышал от него:

– Ну, мы пришли на твою вечеринку. И где же виновник торжества?

Не удостоив его ответом, я проскользнул мимо и подошел к родстеру. Вводить в курс дела механика раньше времени не стоило, и потому я сказал потише:

– Придется подождать, мистер Андерсон. Убийца Барстоу катается на самолете. Простите, что вышла накладка со временем, но вы получите его.

– Залезайте сюда, – потребовал он. – Я хочу, чтобы вы раскрыли карты.

Я покачал головой. Может, мной руководило глупое упрямство, но я твердо решил довести дело до конца в точности так, как велел Вульф.

– Время еще не пришло.

Корбетт, успевший подойти к родстеру с другой стороны, после этих моих слов наклонился к окну и сказал Андерсону:

– Если у него есть что-то нужное вам, я буду только рад это раздобыть.

Я уже раскрыл рот, чтобы бросить ему вызов, как вдруг услышал, что меня окликают. Я обернулся. От ангара ко мне шел Скиннер. В одной руке у него была клюшка для гольфа, а в другой – конверт. Я уставился на него. Он продолжал:

– Совсем забыл. Вы ведь мистер Гудвин? Мистер Кимболл оставил это для вас.

Я подскочил к нему. Драйвер! Я оглядел его, но смотреть было особо не на что, на первый взгляд обычная клюшка для гольфа. Но, конечно же, это был он. Ну, паря! Я сунул его под мышку и занялся конвертом. На нем стояла надпись: «Мистеру Ниро Вульфу». Он не был запечатан, я сунул в него руку и извлек комплект фотокопий, которого недосчитался утром. Они были соединены канцелярской скрепкой, а под ней белел клочок бумаги с парой строк: «Благодарю Вас, Ниро Вульф. В ответ на Вашу любезность я оставляю Вам скромный подарок. Мануэль Кимболл». Я посмотрел в небо. Красно-синий самолет главного героя вульфовского спектакля все еще был там, хотя кружил выше, как мне показалось. Другой самолет находился над ним. Я убрал фотокопии в конверт.

Передо мной стоял Корбетт.

– Так, я это забираю.

– О нет. Благодарю, я справлюсь сам.

Он прыгнул как кошка, чего я совершенно не ожидал. Проделано это было ловко. Одной рукой Корбетт выхватил конверт, другой – драйвер и направился к родстеру. В два прыжка я оказался перед ним, и ему пришлось остановиться. Я не стал дурачиться, сразу сказал:

– Ну, держись, начинаем! – и хорошенько приложился кулаком к его челюсти.

Он пошатнулся и выронил добычу, а я позволил ему поднять руки, сделал ложный выпад левой и снова нанес удар. На этот раз он рухнул. Его дружок бросился ко мне, с другой стороны спешил Скиннер. Я повернулся, чтобы успокоить дружка, однако тут из родстера донесся голос Андерсона, приказавшего с резкостью, какой я от него не ожидал:

– Карри! Хватит! Кончай!

Карри замер. Я отступил. Корбетт поднялся и свирепо уставился на меня. Снова послышался окрик Андерсона:

– Корбетт, довольно! Перестань!

Я произнес:

– Моей вины тут нет, мистер Андерсон. Если они хотят поиграть в догонялки, достанется обоим. Им следует преподать урок уважения к частной собственности.

Я наклонился, чтобы поднять драйвер и конверт, когда услышал пронзительный крик Скиннера:

– Господи! Падает!

На какой-то миг я вообразил, будто это драйвер выпал у меня из рук, и решил, что механик свихнулся. Но стоило мне выпрямиться и взглянуть на него, как стало понятно, что он на меня и не смотрел. Я вскинул голову. Прямо над нами, в тысяче футов, самолет Кимболла кружило и вертело так, словно Мануэль сошел с ума. Он падал. Машина дергалась, ее мотало из стороны в сторону. Это не выглядело падением по вертикали, хотя, полагаю, было именно таковым. И самолет находился точно над нами… Еще ближе… А я только стоял да таращился, раскрыв рот.

– Берегись! – заорал Скиннер. – Ради бога!

Мы все бросились в ворота ангара. Андерсон выскочил из родстера и помчался за нами. Мы оказались внутри и обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть крушение. Воздух прорезала черная молния. Мощный звук взрыва – не раскатистый, как от порохового заряда, но мгновенный оглушительный треск. В стороны полетели куски, подле наших ног посыпались щепки. Самолет грохнулся на самом краю бетонной площадки, буквально в десяти метрах от машины Корбетта. Мы выскочили и помчались к обломкам, хоть Скиннер и кричал:

– Берегитесь! Сейчас снова рванет!

То, что попалось мне на глаза в первую очередь, выглядело малопривлекательно. Я понял, что это останки Э. Д. Кимболла, потому что среди них встречались обрывки ремней с заднего сиденья. К тому же Скиннер говорил, что старый джентльмен отправился полетать. Очевидно, самолет упал таким образом, что пилот, занимавший переднее сиденье, принял на себя удар меньшей силы, ибо опознать Мануэля Кимболла не составляло труда. Лицо его даже не слишком пострадало. Мы со Скиннером вытащили его, остальные возились со старым джентльменом. Мы унесли их оттуда и положили в ангаре поверх брезента, расстеленного на полу.

– Вам лучше отогнать машины, – посоветовал Скиннер. – А то как бы не рвануло.

Я отозвался:

– Если я поеду, то уже не остановлюсь. Теперь самое время, мистер Андерсон. Вы, наверное, помните, Ниро Вульф обещал, что я буду действовать скрытно? Так вот, – я протянул ему извлеченные из кармана документы, – это ваши доказательства. А интересующий вас человек лежит на полу. Тот, у которого осталось лицо.

Я подобрал конверт Мануэля Кимболла, клюшку там, где их бросил, и смылся. Пожалуй, мне потребовалось всего лишь четыре секунды, чтобы завести родстер, выехать с площадки и припустить по гравийной дороге.

Около въезда на шоссе я остановился и крикнул Даркину:

– Собирай дружков и двигай домой! Спектакль окончен.

До Уайт-Плейнса я добрался за двадцать две минуты. Никогда еще родстер так славно не бегал. Я позвонил Вульфу из той же аптеки, откуда две недели назад сообщил ему, что Андерсон уехал в Адирондакские горы и заключить пари остается только с Дервином. Он снял трубку тут же, и я все выложил ему – кратко, но ничего не упустив.

– Хорошо, – отозвался он. – Надеюсь, я не обидел тебя, Арчи. Я посчитал излишним забивать тебе голову незначительными деталями. Фриц готовится ублажить твой вкус… Кстати, Уайт-Плейнс – это где? Ты не остановишься по пути в Скарсдейле? Мне позвонил Глюкнер и сообщил, что ему удалось вырастить гибрид дендробиума «Мельпомена» и дендробиума Финдли. И он предлагает мне сеянцы.

Глава девятнадцатая

Он не представлял собой ничего особенного. Бледно-голубой, какого-то нездорового оттенка, и такой маленький, что, даже не сложенный пополам, запросто умещался в обычный конверт. Еще меньше на взгляд его делали надписи в пробелах, выполненные вытянутым и небрежным почерком, в котором, однако, чувствовался характер. Это, как я понял, была рука Сары Барстоу. Подпись Эллен Барстоу внизу выглядела совсем другой – изящной и педантичной. Было утро субботы, и чек прибыл с первой почтой. Протягивая его в окошко кассы, я послал ему последний нежный взгляд. А еще раньше я позвонил Вульфу наверх и сообщил, что принесли конверт от Барстоу, и он велел мне не мешкая вскрыть его и отправляться с чеком в банк.

В одиннадцать часов Вульф вошел в кабинет, сел за свой стол и вызвал Фрица с пивом. Как только он закончил просматривать довольно скудную почту, я протянул ему перечень издержек по делу Барстоу, который напечатал заранее. Он взял карандаш и медленно прошелся по нему, проверяя каждую статью. Я ждал. Увидев, что он ткнул карандашом в третий пункт с конца и остановился, я сглотнул слюну.

Вульф поднял голову:

– Арчи, нам нужна новая печатная машинка.

Я только прочистил горло. Он продолжал:

– У той, что есть, клавиши чересчур чувствительные. Наверно, ты не заметил: она отпечатала лишнюю цифру в сумме напротив имени Анны Фиоре. И я вижу, ты беспечно перенес ошибку в итог.

Мне удалось выдавить из себя усмешку:

– О! Теперь я понял. Совсем забыл сообщить вам. Сбережения Анны принесли доход, так что набежала тысяча долларов. Я переведу их на ее имя сегодня днем.

Вульф вздохнул. Фриц принес пиво. Вульф открыл бутылку, наполнил и опорожнил бокал. Потом сунул список издержек вместе с почтой под пресс-папье и откинулся в кресле:

– Завтра сокращаю дневную норму до пяти кварт.

Моя ухмылка стала увереннее. Я отозвался:

– Вам вовсе не обязательно менять тему. Вели вы даже удвоить сумму, я все равно не допустил бы ошибки, назвав вас щедрым. Для вас в любом случае это будет сделкой. Знаете, как Анна поступит с этими деньгами? Купит себе мужа. Только подумайте, какое доброе дело вы совершаете.