Вульф умолк. Андерсон смотрел на него, молчаливый и спокойный, явно поглощенный расчетами. Вульф нажал кнопку на столе и велел явившемуся на вызов Фрицу принести пива. Как только мне удавалось оторваться от блокнота, я тут же уставился на Андерсона. Это выводило его из себя, а я был рад любой возможности позлить окружного прокурора. Наконец Андерсон спросил:

– Откуда мне знать, что ваши доказательства стоят хоть чего-то?

– Поверьте мне на слово, сэр. Они настолько же надежны, насколько и мои суждения. Я ручаюсь и за то и за другое.

– Их нельзя подвергнуть сомнению?

– Все возможно. Нет никаких оснований сомневаться в умственных способностях присяжных.

Андерсон скривил губы. Фриц принес пиво, Вульф открыл бутылку и наполнил бокал. Тут Андерсон заявил:

– О десяти тысячах речи быть не может. Предлагаю пять.

– Пф-ф! Пытаетесь торговаться? Это низко. Да будет парад! – Вульф поднял бокал и осушил его.

– Представьте мне доказательства и назовите убийцу, и вы получите чек, как только я арестую его.

Вульф вытер губы и вздохнул:

– Мистер Андерсон, одному из нас придется довериться другому. Кому именно – я уже обозначил. Не вынуждайте меня это обосновывать.

Андерсон пустился в спор. Без всяких сомнений, он умел настоять на своем и был отнюдь не глуп. Весомых аргументов он не имел, но слов у него водилось в избытке. Когда он умолк, Вульф лишь покачал головой. Андерсон вновь принялся вещать, но на все свои разглагольствования неизменно получал один и тот же ответ. Я добросовестно все записывал и вынужден признать, что до нытья он не пал. Обстрел вел никудышными боеприпасами, но не хныкал.

Наконец он достал из кармана чековую книжку и выписал чек – на коленке, своей авторучкой. Проделал это как счетовод, точно и аккуратно, без всякой спешки, с той же педантичностью заполнил графы на корешке, после чего вырвал чек и положил Вульфу на стол. Вульф кивнул мне. Я взял чек и тщательно изучил его. Меня порадовало то обстоятельство, что чек был выписан на нью-йоркский банк – не придется тащиться в Уайт-Плейнс, куда я попаду не раньше трех часов дня.

Андерсон встал.

– Надеюсь, вы об этом не пожалеете, Вульф. Итак, когда и где?

– Я позвоню, – ответил Вульф.

– Когда?

– В течение двадцати четырех часов. Возможно, двенадцати. Я могу звонить вам в любое время, в контору и домой?

– Да, – ответил Андерсон, развернулся и направился прочь из кабинета.

Я тоже встал и проследовал за ним в прихожую до входной двери. Потом вернулся в кабинет, прислонил чек к пресс-папье и послал ему воздушный поцелуй.

Вульф насвистывал, точнее сказать, вытянул губы в трубочку, и выпускал сквозь них воздух, вот только звука не производил. Мне нравилось наблюдать его за этим занятием, и предавался он ему исключительно в моем присутствии – даже Фриц не удостаивался подобной чести. Как-то он объяснил мне, что сей беззвучный свист означает его капитуляцию перед эмоциями.

Я убрал блокнот, положил чек себе в карман и расставил кресла по местам. Через некоторое время Вульф произнес:

– Арчи, четыре года – долгий срок.

– Да, сэр. А десять штук – куча денег. До обеда почти час. Сгоняю-ка я в банк, получу их закорючку на чеке.

– Дождь идет. Я думал об этом утром, когда ты рисковал собой, отправившись за город. Вызови посыльного.

– Боже правый, нет. Я не променяю удовольствие заверить чек даже на пять литров молока.

Вульф откинулся назад, прошептал:

– Храбрец, – и закрыл глаза.

Я вернулся как раз вовремя, чтобы разорвать финишную ленточку перед самым обедом.

Естественно, я полагал, что час пробил, но, к моему удивлению, Вульф вознамерился расслабиться. Казалось, он никуда не спешит. В заключение обеда он неторопливо выпил две большие чашки кофе, а затем прошествовал в кабинет и расположился в своем кресле, явно не собираясь заняться чем-то важным. Я лишь мельтешил у него перед глазами. Через какое-то время он встряхнулся достаточно, чтобы отдать мне ряд распоряжений: во-первых, распечатать в хронологическом порядке полные показания Анны Фиоре; во-вторых, немедля сделать фотокопии с содержимого конверта Карло Маффеи; в-третьих, съездить на Парк-авеню и вернуть Марии Маффеи сумочку, а также при свидетелях получить подпись Анны Фиоре на ее показаниях, представленных в двух экземплярах; в-четвертых, перебрать с Хорстманом партию ложных луковиц[26], которая днем ранее прибыла на «Кортесе».

Я спросил у него:

– Вы ничего не забыли?

В ответ он покачал головой – еле-еле, не желая жертвовать комфортом, и я от него отстал. Мне было любопытно, но я отнюдь не тревожился, ибо по выражению его лица видел, что он потихоньку движется в нужном направлении.

Остаток дня у меня выдался хлопотливым. Первым делом я отправился в ателье на Шестой авеню, где заказал фотокопии, без обиняков дав понять, что в случае утраты или повреждения оригиналов им будет лучше спасаться бегством по пожарной лестнице, едва они заслышат звук моих шагов. Меня как будто поняли. Затем я вернулся в кабинет и отпечатал показания Анны, пересказав их великолепным слогом. Времени на это ушло чуть. Когда я вновь сел за руль родстера, дождь прекратился и начало проясняться, хотя мостовые еще не просохли. Я заранее позвонил на квартиру, где работала Мария Маффеи, и по прибытии она меня ожидала. Я едва ее узнал. В аккуратном, хорошо скроенном черном платье домоправительницы, с изящной черной наколкой в волосах, выглядела она элегантно, и манеры ее столь же приличествовали Парк-авеню, как и портье – отелю «Пьер» на Пятой авеню. Что ж, подумал я, все они в ванне одни, в «Шраффтс» совсем другие. Мне было даже как-то боязно возвращать ей сумочку, казалось это пошлым. Но сумочку она взяла. Затем повела меня в дальнюю комнату, где глазела в окошко Анна Фиоре. Я зачитал ее показания, она их подписала, а мы с Марией Маффеи заверили в качестве свидетелей.

Вслух Анна ничего не произнесла, но глаза ее с самого моего прихода непрестанно задавали один и тот же вопрос. Покончив с делами и поднявшись, я ответил на него – похлопал ее по плечу и уверил:

– Скоро, Анна. Я получу твои деньги очень скоро и сразу же принесу их тебе. Не переживай.

Она только кивнула, выдохнув:

– Мистер Арчи…

Забрав из ателье фотокопии, я уже не видел смысла оставлять родстер на улице в готовности к боевым действиям, раз более ни одного не намечалось, а потому поставил его в гараж и пешком направился домой. Потом до самого ужина проверял партию с «Кортеса» и сочинял письма поставщикам, извещая о потерях. Вульф возился с растениями, пока мы с Хорстманом были наверху, но в шесть оставил нас, велев продолжать проверку.

Ужин закончился в начале девятого. Я начинал проявлять нетерпение. Семь лет, проведенных с Вульфом, научили меня не грызть ногти в ожидании конца света, но время от времени я говорил себе, что чудаки не могут не дурачить людей. Радио голосило весь ужин. По завершении трапезы, когда Вульф кивком подал знак Фрицу вытягивать из-под него кресло, я встал и заявил:

– Не буду я, пожалуй, сидеть в кабинете и смотреть, как вы зеваете. Лучше схожу в кино.

– Хорошо, – отозвался Вульф. – Не следует пренебрегать культурным развитием.

– Что?! – взорвался я. – Вы хотите сказать… Черт побери, вы позволите мне уйти и рассиживаться в кино, в то время как Мануэль Кимболл, возможно, заканчивает паковать вещички перед отъездом на родину? А потом отправите меня в Аргентину, чтобы я скакал за ним через всю эту – как ее там? – чертову пампу? Думаете, убийцу можно схватить, посиживая в вашем чертовом кабинете и полагаясь на гений? Может, он и делает бо́льшую часть работы, но нужна еще пара глаз, пара ног, а порой и пистолет. И вы спокойно отправляете меня в кино, пока…

Он поднял ладонь, дабы пресечь мои излияния. Фриц вытащил из-под него кресло, и он встал, гора на ногах.

– Арчи, – начал он, – пощади. Что за тяга к насилию? А должен быть безмятежней колибри. Я не отправлял тебя в кино, ты сам туда собрался. Даже если бы Мануэль Кимболл шарахался от каждой тени, ничто не могло его всполошить. С какой стати ему уезжать, на родину или куда-то еще? Полагаю, пока он не может ничего предпринять. Если это тебя успокоит, сообщаю, что он находится у себя дома и вовсе не собирается в дорогу. Я разговаривал с ним по телефону два часа назад… Фриц, звонок. Открой дверь, пожалуйста… В восемь часов утра я позвоню ему снова – и, уверяю тебя, он будет этого ждать.

– Надеюсь, так оно и есть. – Я все же не был удовлетворен. – Говорю вам: валять дурака на этом этапе опасно. Вы исполнили свою часть работы, на которую не способен более никто на свете, и теперь осталось простое, но чертовски важное дело. Я всего лишь поеду туда, накрою его и буду караулить, пока вы не свистнете Андерсону. Почему нет?

Вульф покачал головой:

– Нет, Арчи. Я понимаю твою точку зрения: наступает момент, когда деликатный подход должен уступить место грубой силе для нанесения coup de grace[27]. Я понимаю ее и решительно отвергаю… Но подожди. У нас гости. Не задержишься ли в кабинете на минутку, прежде чем искать развлечений?

Он развернулся и направился в кабинет, а я последовал за ним, гадая, что за треклятый спектакль он устраивает на этот раз. Что бы то ни было, мне подобное развитие событий, определенно, не нравилось.

Фриц уже впустил гостей, и в кабинете они оказались раньше нас. Я понятия не имел, кто это может быть, и уж никак не ожидал такой компании, а потому так и вытаращился на них. Передо мной предстали Фред Даркин, Билл Гор и Орри Катер. Сперва мне подумалось, что Вульфу пришла в голову нелепая мысль, будто вся эта армия нужна мне для укрощения Гремучей Змеи, как я решил называть Мануэля Кимболла. Но, конечно же, для этого Вульф знал меня слишком хорошо. Я кивнул парням и оскалился, увидев повязку на левом запястье Орри. Анна Фиоре покусала его будь здоров.

Вульф уселся в кресло, попросил меня взять карандаш, лист бумаги и набросать примерный план поместья Кимболлов. В присутствии гостей вопросов я не задавал, делал что велено. Ввернул, правда, что не был дальше дома и летного поля, но Вульф уверил, что этого достаточно. Пока я трудился над планом, он объяснял Орри, что в половину седьмого утра тот должен взять в гараже седан, остальным приказал явиться туда же в это же время.