Я позвонил в усадьбу Барстоу из города, и, когда прибыл туда около половины десятого, Сара Барстоу уже ожидала меня. За четыре дня, прошедшие с нашей последней встречи, в ее цветовой гамме, определенно, наметились изменения к лучшему. Щечки так и хочется ущипнуть, плечи расправились, и вся понурость исчезла. Когда она вошла, я встал со своего места в солярии, который в тот день скорее мог называться «акварием». Мисс Барстоу пожала мне руку. Потом сообщила, что ее мать снова в порядке и на сей раз доктор Брэдфорд надеется на окончательное выздоровление. А после осведомилась, не подать ли мне стакан молока.

Я хмыкнул:

– Пожалуй, нет. Благодарю. Как я сказал по телефону, мисс Барстоу, на сей раз мой визит носит деловой характер. Вот прошлый – помните? – был дружеским. А этот – деловой. – Я достал из кармана конверт, извлек оттуда десятку и протянул ей. – Ниро Вульф сформулировал вопрос так: зачем вам надо было уродовать валюту Соединенных Штатов?

Секунду она озадаченно смотрела на купюру, затем улыбнулась, а после на лицо ее легла тень, тень мертвого отца.

– Где же вы… где вы это взяли?

– Да так, барахольщик подкинул. Но как здесь оказались ваши имена? Вы сами расписывались?

Она кивнула:

– Да, мы все расписались. Кажется, я рассказывала вам – ведь рассказывала? – что однажды прошлым летом Ларри играл в теннис с Мануэлем Кимболлом, а мы с папой исполняли роли арбитра и судьи на линии. Они поспорили, и Ларри проиграл мистеру Кимболлу десять долларов. А тот захотел, чтобы мы все расписались на купюре, на память. Мы сидели… на боковой веранде…

– И Мануэль Кимболл забрал купюру?

– Конечно. Он же выиграл ее.

– И это именно она?

– Разумеется. Ведь на ней стоят наши росписи. Мистер Гудвин, простите за любопытство, но откуда она у вас?

Я взял банкноту, аккуратно убрал ее в конверт – не тот, что использовал Карло Маффеи, а патентованный такой, с зажимом, чтобы подписи не стерлись, ибо они уже немного осыпались, – и положил в карман.

– Простите, мисс Барстоу, но пока я не вправе удовлетворить ваше любопытство. С этим придется обождать. Недолго, я надеюсь. Возьму лишь на себя дерзость сказать, что выглядите вы восхитительно. Когда вы вошли, я даже подумал, что был бы не прочь ущипнуть вас за щечку.

– Что?! – Она в изумлении уставилась на меня, а потом рассмеялась: – Это комплимент?

– Несомненно. Если б вы только знали, сколько щечек я даже не помышлял ущипнуть. До свидания, мисс Барстоу.

Мы пожали друг другу руки, а она все смеялась.

Вновь направляясь на юг сквозь морось, я размышлял о том, что десятка решает все. Остальные три экспоната из собрания Маффеи были неплохими уликами, но купюра не могла принадлежать никому, кроме Мануэля Кимболла. Любопытно, как она оказалась у Карло Маффеи. Может, младший Кимболл хранил ее в бумажнике как сувенир? Наверняка он расплачивался с Маффеи за драйвер – раз или два – в каких-нибудь темных углах, подальше от света и посторонних глаз. Должно быть, в темноте сувенир и перекочевал к Маффеи. Возможно, Мануэль позже обнаружил свою оплошность и потребовал купюру назад. Маффеи же заявил, что потратил ее, не обратив внимания на надписи. Тем самым он мог возбудить у Мануэля первые подозрения. И уж точно эта десятка заставила Маффеи осознать все значение смерти Питера Оливера Барстоу и обстоятельств, при которых она наступила, ибо это имя, как и имена двух других Барстоу, значились на купюре, которую он сохранил.

Да уж, Мануэль Кимболл еще не раз пожалеет, что когда-то выиграл ту теннисную партию.

На подъезде к Уайт-Плейнсу под влиянием сиюминутного импульса я притормозил и свернул с паркового шоссе. Мне подумалось, что все вроде бы закончено, только и остается, что позвонить окружному прокурору и познакомить его с суровой правдой жизни. Так зачем проделывать весь этот путь до Тридцать Пятой улицы, а потом наверняка тащиться по дождю обратно? Я отыскал телефонную будку, позвонил Вульфу, передал слова Сары Барстоу и потребовал распоряжений. Он велел мне возвращаться домой. Я заметил, что как раз нахожусь в Уайт-Плейнсе, располагаю кучей времени и готов исполнить любое его задание. Однако он повторил:

– Возвращайся. Твое задание ждет тебя здесь.

И я снова двинул на парковое шоссе.

Прибыл я в начале двенадцатого, но припарковаться, как обычно, перед домом не смог, ибо место было занято другой машиной, большим черным лимузином. Я заглушил двигатель и с минуту таращился на эту громаду, в особенности на официальный номер, прикрепленный рядом с номерным знаком. Я не отказал себе в удовольствии растянуть рот до ушей, выбрался из родстера и просто потехи ради подошел к лимузину и поинтересовался у шофера:

– Мистер Андерсон в доме?

Он смотрел на меня пару секунд, прежде чем кивнуть. Я развернулся и взбежал на крыльцо, не стирая с лица ухмылку.

Андерсон был в кабинете с Вульфом. Зайдя, я притворился, будто не заметил его, сразу подошел к столу Вульфа, достал конверт и вручил ему:

– Вот, я написал дату теннисной партии на конверте.

Он кивнул и велел убрать конверт в сейф. Я открыл тяжелую дверцу и неспешно поискал ящик, в котором были спрятаны остальные сокровища Анны. Потом обернулся, соизволил заметить гостя и изобразил удивление:

– О, это вы! Доброе утро, мистер Андерсон.

Он что-то буркнул в ответ.

– Если ты когда-нибудь доберешься до своего блокнота, Арчи, мы продолжим. – Вульф говорил с нарочитой медлительностью, которая неизменно давала мне понять, что некий юрист заходится от раздражения. – Нет, не садись за свой стол. Сядь в кресло поближе к нам… Да, так. Я как раз объясняю мистеру Андерсону, что остроумная версия, которую он пытается протолкнуть в деле Барстоу, посягает на истину и попирает принципы правосудия. И поскольку я чту первое и более-менее знаком со вторым, то считаю своим долгом продемонстрировать ее несостоятельность. Буду только рад твоей поддержке. Мистера Андерсона несколько раздосадовала настойчивость моего приглашения. Я, однако, заметил ему, что, на мой взгляд, нам следует только радоваться возможности спешно устраивать благодаря телефону подобные неформальные встречи. Уверен, по зрелом размышлении вы с этим согласитесь, мистер Андерсон.

Шея у Андерсона вспухла. В нем и раньше-то не было ничего особенно приятного, а сейчас, когда он пытался сдержать свою низость, ибо не видел иного выхода, эти старания буквально удушали его. Лицо налилось кровью, шея едва не лопалась. Он ответил Вульфу:

– Велите вашему человеку убрать блокнот. Вы еще больший осел, чем я думал, Вульф, если воображаете, будто сможете выкинуть этот номер.

– Запиши это, Арчи. – Манерная медлительность Вульфа была просто великолепна. – Хотя данные слова и не относятся к делу, поскольку всего лишь выражают субъективное мнение, все равно запиши. Мистер Андерсон, насколько я вижу, вы превратно понимаете ситуацию. Я не ожидал от вас подобной тупости. Я предложил вам выбор по телефону, и вы решили приехать ко мне. И раз уже вы здесь, в моем доме, позвольте мне самому решать, что́ надлежит делать тем, кто здесь живет. Если же вы не в состоянии справиться с собственным раздражением, то можете без всяких церемоний покинуть этот дом. В случае вашего ухода, как я уже объяснял, произойдет следующее: в течение двадцати четырех часов мистер Гудвин подъедет на моей машине к вашей конторе в Уайт-Плейнсе. Следом за ним, в другой машине, явится несколько газетных репортеров. Рядом с ним будет сидеть убийца Питера Оливера Барстоу и Карло Маффеи. И мистер Гудвин предъявит вам бесспорные доказательства вины этого субъекта. Я собирался также добавить…

– Карло Маффеи? – перебил его Андерсон. – Это еще кто такой?

– Карло Маффеи, мистер Андерсон, слесарь-итальянец. Его убили в вашем округе вечером пятого июня, в понедельник. Прикончили ударом ножа в спину. Несомненно, это дело находится в вашем производстве.

– И что из того? Какое отношение он имеет к Барстоу?

– Они убиты одним и тем же человеком.

Андерсон уставился на Вульфа:

– Ей-богу, вы сумасшедший.

– Боюсь, нет. – Вульф вздохнул. – Может, временами мне и хотелось бы этого, чтобы уйти от низменных бытовых обязательств – «дать отбой», по выражению мистера Гудвина, – однако очевидность противоположного неоспорима. Но вернемся к делу. Чековая книжка у вас с собой?

– А-а. – Андерсон скривил губы. – А если и с собой?

– Тогда вам не составит труда выписать мне чек на десять тысяч долларов.

Андерсон ничего не сказал. Он не отрываясь смотрел на Вульфа, и тот твердо встретил его взгляд. Вульф вздохнул. Наконец Андерсон вкрадчиво заметил:

– Может, и не составит, но будет ли это разумно? Вы ведь не бандит, надеюсь?

– О нет. – На щеках Вульфа пролегли складки. – Нет, уверяю вас. Натура у меня романтическая, но физически я для этого не гожусь. Вы так ничего и не поняли? Что ж, я объясню. В известном смысле нынешняя ситуация восходит к событиям четырехлетней давности, к той забывчивости, что вы обнаружили в деле Голдсмита. В то время она меня весьма огорчила, и я дал себе слово освежить вашу память при первом же удобном случае. Что и делаю теперь. Две недели назад в моем распоряжении оказалась информация, позволяющая оказать вам услугу. Я бы и хотел ее оказать, но, памятуя о деле Голдсмита – не стершемся, как я полагал, и из вашей памяти, – усомнился, что деликатность чувств позволит вам принять от меня сию услугу. Поэтому я решил продать вам информацию, предложив заключить пари. И вы это поняли. Доказательством тому – ваше встречное предложение мистеру Гудвину. Предложение суммы столь ничтожной, что я даже не буду ее упоминать.

– Я предложил солидный гонорар, – возразил Андерсон.

– Мистер Андерсон, пожалуйста, не будем скатываться в абсурд. – Вульф откинулся назад и сплел пальцы на животе. – Мы с мистером Гудвином обнаружили убийцу и добыли доказательства его вины. Причем такие, что способны убедить присяжных. Это подводит нас к текущему положению дел. У меня, естественно, нет никаких прав судить и карать убийцу. Права эти принадлежат штату Нью-Йорк. Даже информация, которой я располагаю, мне не принадлежит. Если я не сообщу ее властям штата, то с меня за это взыщут. Тем не менее я волен избирать один из двух способов передачи информации. Первый: вы сейчас выписываете мне чек на десять тысяч долларов, днем мистер Гудвин посетит ваш банк и заверит чек, а завтра утром он сопроводит вас к убийце, укажет на него и представит доказательства его вины – все скрытно и ненавязчиво. Или же второй: мы организуем парад к вашей конторе, как я вам уже описал, предъявив обвиняемого и улики при широком стечении публики, в присутствии прессы. Делайте ваш выбор, сэр. Может, вам трудно в это поверить, но мне практически безразлично, каким он будет. Я с удовольствием приму ваш чек, но парады мне тоже по душе.