Я вернулся к Вульфу. Он откинулся назад и закрыл глаза. Я спросил, повысив голос, чтобы разбудить его:

– Он приходил выяснить, не следует ли ему прикончить папашу в эти выходные?

Он вздохнул, открыл глаза и покачал головой:

– Обед, Арчи.

– Он будет готов лишь через десять минут. Фриц вернулся в час.

– Пока сойдут анчоусы и сельдерей.

Так что мы отправились в столовую.

Тут-то, в этой самой точке, дело Барстоу – Кимболла и застопорилось. По крайней мере, застопорился Вульф, а для меня все дело сводилось к его участию. Это не был рецидив, он просто замкнулся. За обедом он жадно поглощал пищу, но на слова был скуп. Когда же с едой было покончено, он отправился в кабинет и сел за стол. Я занял свое место и взялся за отложенные дела, но особого тщания они не требовали, и я время от времени поглядывал на Вульфа, гадая, когда же он раскроется. Хоть веки его и были опущены, он, должно быть, чувствовал мои взгляды, потому что вдруг посмотрел на меня и произнес:

– Черт побери, Арчи, можешь ты не шуршать бумажками?

Я встал:

– Ладно, я уберусь. Но куда, черт побери? Вы язык проглотили, что ли?

– Куда угодно. Сходи прогуляйся.

– А вернуться когда?

– Когда хочешь. Неважно. К ужину.

– Как думаете, Мануэль прикончит своего старика?

– Убирайся, Арчи.

Мне показалось, что он просто измывается надо мной. Было уже полчетвертого, и через полчаса он все равно отправился бы наверх, в оранжерею. Но, видя такое его настроение, я счел за благо надеть в передней шляпу и убраться из дому.

Я отправился в кино подумать, и чем больше думал, тем неуютней мне становилось. Визит Мануэля Кимболла и его вызов – ибо именно так это и стоило расценивать – почти, черт побери, увенчались успехом, насколько я понимал. Я и ранее догадывался, что мы весьма далеки от того, чтобы назвать миссис Барстоу адрес для отправки чека, но не сознавал до конца, что у нас на руках мало чего есть. Мы выяснили кое-что, себе в удовольствие, но доказательств того, что имело место убийство, имели не больше, чем в самом начале. Не говоря уж об уликах, изобличающих убийцу. Но и это еще не все. Худшее заключалось в том, что двигаться нам некуда. Допустим, убийца – Мануэль Кимболл. И как же его поймать? Отыскать клюшку? Дохлый номер. Я буквально видел, как он на бреющем полете швыряет в реку или водохранилище драйвер с привязанным к рукоятке куском свинца. Выяснить, как к нему попал яд? Почти так же безнадежно. Свое преступление он планировал, быть может, годами, уж точно несколько месяцев. Возможно, яд у него уже был, когда он с отцом уезжал из Аргентины. Как бы то ни было, он мог получить его оттуда когда угодно… Поди поймай. Заставить его поговорить с миссис Риччи по телефону, чтобы она опознала голос? Ну да, конечно. Присяжным хватит этого, чтобы признать его виновным, даже не покидая зала суда для совещания.

Я просидел в кинотеатре целых три часа, не замечая, что́ происходит на экране, и додумался только до головной боли.

Не знаю, чем Вульф занимался остаток субботы и воскресенье. Может, пытался пробить головой стену, как я? Возможно. Не слишком-то общителен он был. А может, он ожидал каких-то действий от Мануэля? Однако, что тот мог предпринять, кроме убийства отца? И что бы мы тогда делали? Андерсон наверняка бросил бы нас на произвол судьбы. И хотя ради Э. Д. Кимболла ни Вульф, ни я ломать хребет не стали бы, ради пятидесяти штук, определенно, расстарались бы. Что же касается Э. Д. Кимболла, я считал, что его, считай, убили четвертого июня, так что он должен быть благодарен за две недели отсрочки. Но Вульф ждал не этого. Точно не этого, насколько я заключил из его слов о Мануэле вечером в воскресенье. Именно тогда он открылся и соизволил высказаться, пускай и не до конца. Он был настроен философски.

Шел дождь. Лило все воскресенье. Я написал несколько писем, прочел две воскресные газеты и два часа провел наверху, болтая с Хорстманом и осматривая растения. Однако, чем бы я ни занимался, настроение у меня было никудышное. Чертов дождь не прекращался ни на минуту. Это вряд ли имело бы какое-то значение, будь у меня дело. Мне все равно, дождь на улице или зной, если я занят. Но вот слоняться день-деньской по темному и тихому дому под непрекращающийся стук капель – это не поднимало мне настроения. И я был только благодарен, когда около половины шестого произошло кое-что, хоть и основательно меня взбесившее.

Я сидел в кабинете, позевывая над журналом, когда зазвонил телефон. Мне хватило нескольких секунд, чтобы выскочить из кресла и перебраться за свой стол. И каково же было мое удивление, когда, поднеся трубку к уху, я услышал в ней голос Вульфа. Он говорил по телефону в оранжерее. Он всегда отвечал на звонки, если оказывался там и знал, что меня нет. Однако, если я был дома, делать это он предоставлял мне. И все же голос был, определенно, его:

– Вульф.

На другом конце провода сказали:

– Это Даркин, мистер Вульф. Все в порядке. Утром она ходила в церковь, а недавно выходила в кондитерскую купить мороженое в стаканчике. Сейчас уже вернулась. Подожду до вечера.

– Благодарю, Фред. Покарауль там до десяти. Сол будет на месте в семь утра, ты его сменишь в два.

– Понял, сэр. Что-нибудь еще?

– Пока все.

Я швырнул трубку на рычаг, надеясь, что у Вульфа лопнет барабанная перепонка.

Когда полчаса спустя он объявился в кабинете, я даже не поднял на него глаза, уткнувшись в журнал и надеясь, что не держу его вверх ногами. Я высидел в такой позе еще полчаса, переворачивая страницы, когда вспоминал об этом. Все во мне так и кипело.

Наконец Вульф подал голос:

– Дождь идет, Арчи.

Не отрываясь от журнала, я буркнул:

– Идите к черту. Я читаю.

– Вот и нет. Конечно же нет, судя по судорожному перелистыванию. Я хотел спросить, не возьмешься ли ты утром забрать ответы на наше объявление и разобраться с ними.

Я покачал головой:

– Нет, сэр. Это будет слишком волнительно для меня.

На щеках Вульфа появились складки.

– Я начинаю верить, Арчи, что ты злишься на затянувшийся дождь даже сильнее, чем я. Ты ведь меня не передразниваешь?

– Нет, сэр. Не в дожде дело. И вам это чертовски хорошо известно. – Я швырнул журнал на пол и злобно уставился на него: – Если для поимки умнейшего убийцы из всех когда-либо угощавших меня виски вы не придумали ничего лучше игры в фантики на Салливан-стрит, то могли, по крайней мере, сказать, чтобы я помянул Даркина в своих молитвах. Возможно, молитвы – это все, на что я гожусь. Чем там занимается Даркин? Пытается поймать Анну, когда она будет сдавать в ломбард клюшку для гольфа?

Вульф ткнул в меня пальцем:

– Успокойся, Арчи. Зачем насмехаться надо мной? Зачем упрекать? Я всего лишь гений, а не Бог. Гений может обнаружить и показать скрытые тайны, но творит их только Бог. Я приношу извинения, что ничего не сказал тебе про Даркина. У меня голова была занята другим. Я позвонил ему вчера, когда ты ушел на прогулку. Он вовсе не пытается поймать на чем-то мисс Фиоре, а охраняет ее. В доме ей вряд ли что-то грозит, но не на улице. Не думаю, что Мануэль Кимболл посмеет завершить свое предприятие, пока не убедится, что его не притянут к ответу за первое покушение, которое провалилось не по его вине. Оно было превосходно задумано и превосходно исполнено. Что до нас, то наша единственная надежда – это мисс Фиоре. Мануэль Кимболл не просто умен. Он по-своему гениален. Ничто не скрасит дождливое воскресенье лучше, чем мысленное созерцание всей красоты его приготовлений. О большем и просить нельзя. Он оставил нам только мисс Фиоре, и задача Даркина – ее сохранить.

– «Сохранить» – это неплохо. Может, укупорим ее в консервную банку?

– Полагаю, банку можно открыть, что мы и попробуем сделать позднее. Но с этим можно подождать, пока мы не разберемся до конца в событиях пятого июня. Кстати, в телефонном справочнике есть номер Марии Маффеи?.. Есть? Хорошо. Конечно же, мы не знаем, что именно столь ревностно оберегает мисс Фиоре. Если это какой-то пустяк, нам придется отказаться от стычки и перейти к осаде. Никому не дано совершить столь сложное деяние, как убийство, и остаться неуязвимым. Лучшее, что может предпринять убийца, это сделать недосягаемыми свои уязвимые места. Недосягаемыми для всего, кроме терпения, которое превосходит его собственное, и более вдохновенной изобретательности. В случае Мануэля Кимболла эти качества, хм, весьма существенны. Если же мисс Фиоре оберегает сокровище, в котором мы так нуждаемся, остается надеяться, что он об этом не знает. Если знает – она фактически мертва.

– Даже если за ней присматривает Даркин?

– Мы не можем защитить от молнии – только заметить ее удар. Я объяснил это Фреду. Если Мануэль Кимболл убьет девушку – он наш. Но я не думаю, чтобы он пошел на убийство. Вспомни обстоятельства, при которых он послал ей сто долларов. В то время он и предположить не мог, что ей известно что-то такое, что позволит связать его с Барстоу. В противном случае он не совершил бы столь неадекватного поступка. Ему было известно только ее имя. Возможно, его упомянул Карло Маффеи. И он же, должно быть, рассказал о ее характере и сделанном ею маленьком открытии. Рассказал достаточно, чтобы Мануэль Кимболл после убийства Маффеи рискнул сотней долларов в надежде обезопасить себя без особого риска. Если все так и осведомленность мисс Фиоре не распространяется дальше того, что знает о ней Кимболл, то нам предстоит осада. Сол Пензер отправится в Южную Америку. Я вчера предупредил его по телефону, чтобы он был готов. Твоя же миссия, которую я тоже продумал, будет сложной и утомительной. Такое развитие событий было бы весьма прискорбным, но мы не можем пенять за это Мануэлю Кимболлу. Первый кусочек головоломки обнаружился только благодаря его невезению и моему недопустимому упрямству, заставившему меня задать мисс Фиоре незначительный вопрос во второй раз.

Вульф умолк. Я встал и потянулся.