Одна из мелочей, питавших мои сомнения относительно Мануэля Кимболла, заключалась в том, что объявление о слесаре подали в офис на Нижнем Манхэттене. Разве не удобнее было бы – даже планирующий убийство не будет пренебрегать удобством – обратиться на Таймс-сквер или Сто Двадцать Пятую улицу? Но, конечно же, это соображение было несущественным, всего лишь одна из тех мелочей, что приходят в голову, когда ищешь, за что бы зацепиться. В любом случае я не рассчитывал обнаружить что-либо серьезное, занявшись этим объявлением.

В отдел тематических объявлений «Таймс» на Нижнем Манхэттене я и отправился. Объявиться там и пытаться выяснить, кто принимал объявление два месяца назад, что за тип его подавал, а потом звонил узнать, не откликнулся ли кто, было делом безнадежным. С тем же успехом я мог допытываться у спасателя на Кони-Айленде, не помнит ли он лысого парня, что приходил на пляж на День независимости. По пути я притормозил у конторы окружного прокурора и прихватил с собой Пэрли Стеббинса вместе с его значком, но пользу это принесло только Стеббинсу, которому я обязался поставить выпивку. После раскопок в архиве я выяснил, что объявление появилось в номере от шестнадцатого апреля, и хотя сей факт не портил общей картины, выпивки он, на мой взгляд, не стоил.

Я отвез Пэрли обратно в храм правосудия и двинулся на Салливан-стрит.

Миссис Риччи впускать меня явно не собиралась. Она лично вышла на звонок и приняла хмурый вид, стоило мне попасть в поле ее зрения. Я оскалился и сообщил, что приехал пригласить Анну Фиоре покататься, и вел себя как настоящий джентльмен в ответ на все ее поношения, пока она не навалилась на дверь так, что едва не вытолкнула из дверной щели мой предусмотрительно выставленный вперед ботинок. Тогда я взял деловой тон:

– Послушайте, миссис Риччи, подождите минуточку. Вы ведь можете выслушать меня, пока переводите дух. Да послушайте же! У Анны неприятности, но не из-за нас, а из-за полиции. Из-за фараонов. Она сообщила нам кое-что. И это может доставить ей серьезные проблемы, если пронюхает полиция. Они пока ничего не знают. И мы не хотим, чтобы узнали. Но они кое-что подозревают. Мой шеф хочет научить Анну уму-разуму. Он просто обязан. Вы хотите, чтобы она отправилась в тюрьму? Ну давайте же, бросьте разыгрывать оскорбленное достоинство.

Она сверкнула на меня глазами:

– Вы же врете.

– Нет. Ни в коей мере. Спросите Анну. Проверьте.

– Ждите здесь.

– Как вам будет угодно.

Она захлопнула дверь, а я уселся на верхней ступеньке и закурил сигарету. Была суббота, и улица вновь превратилась в сумасшедший дом. Мне заехали по голени мячом, а барабанные перепонки готовы были вот-вот лопнуть, но в остальном зрелище представлялось занятным. Я только отшвырнул в сторону окурок, как сзади раздался шум открываемой двери. Я встал.

Вышла Анна в шляпке и жакете. Миссис Риччи, стоя за ней на пороге, провозгласила:

– Я позвонила мисс Маффеи. Она говорит, вы порядочный человек, но я все равно не верю. Если вы вовлечете Анну в беду, мой муж убьет вас. Ее отец и мать умерли, и она хорошая девочка, даже если у нее и тараканы в голове.

– Не беспокойтесь, миссис Риччи. – Я изобразил подобие улыбки для Анны. – Не хочешь ли прокатиться?

Она кивнула, и я повел ее к родстеру.

Если я когда-нибудь совершу убийство, жертвой почти наверняка будет женщина. Я повидал достаточно упрямых мужчин, знавших кое-что мне необходимое и не собиравшихся этим со мною делиться. Случалось, я ничего не мог вытрясти из них, как ни старался. Но, при всем своем ослином упрямстве, они сохраняли в себе что-то человеческое. У меня всегда оставалось чувство, что, нажми я на нужный рычаг, сумел бы их расколоть. А вот среди женщин попадались такие, которые не поддавались никакому давлению. С первого взгляда на них становилось понятно, что ни черта они не расскажут. Одно выражение их лиц буквально сводило с ума. Причем я уверен, что некоторые нацепляли эту маску намеренно. Выражение мужского лица говорит: умру, но ничего не скажу, и ты думаешь: ладно, это мы еще посмотрим. А на женском лице написано: захочу – расскажу, а захочу – нет, вот только она ни черта не собирается рассказывать.

Я наблюдал за Анной битый час, пока Вульф испробовал на ней все известные ему трюки. И если она осталась безнаказанной, то только потому, что я помнил: нельзя убивать гусыню, которая носит золотое яйцо, даже если глупая птица не желает его снести. Конечно же, я не знал, носит ли она в себе золотое яйцо, и Вульф не знал, но в нашем распоряжении не было других гусынь, способных снести хотя бы обычные яйца.

Мы с Анной приехали на Тридцать Пятую улицу еще до одиннадцати и ждали, пока Вульф не спустится в кабинет. Он взялся за нее аккуратно, как будто не ожидал никаких откровений, а просто хотел кое-что рассказать – чтобы ввести ее в курс дела. Он сообщил, что человек, приславший ей сотню долларов, убил Карло Маффеи. Что человек этот опасен. Что он, возможно, попробует убить ее, раз уж ей известно такое, что не должно выйти наружу. Что мисс Маффеи – милая женщина. Что Карло Мафеи был хорошим парнем, не заслужившим такого конца. Что его убийцу надо изобличить и покарать.

Однако, глядя на лицо Анны, я понимал, что у нас проблемы.

Вульф перешел к тонкостям договорных отношений. Объяснил ей несколько раз, так и эдак, что соглашение между двумя сторонами имеет силу тогда, и только тогда, когда обе стороны принимают его добровольно. Она вовсе не обязана хранить молчание. У нее нет никаких обязательств перед убийцей, потому что она не заключала с ним никакого соглашения. Он просто послал ей деньги и написал, чего от нее ждет. Он даже оставил ей выбор: она могла бы сжечь деньги, если бы захотела. Ничто не мешает ей сжечь их прямо сейчас. Вульф открыл ящик стола, извлек из него пять новеньких двадцатидолларовых купюр и развернул их веером перед ней.

– Вы можете сжечь его деньги прямо сейчас, мисс Фиоре. Это будет святотатством, и мне придется покинуть комнату, но мистер Арчи вам поможет. Сожгите их, и вы получите вместо них вот эти банкноты. Вы понимаете, я дам вам их… Вот, я кладу их на стол. У вас же еще остались те деньги?

Она кивнула.

– В чулке?

Девушка задрала подол платья, повернула ногу, и под чулком обнаружилась выпуклость. Вульф велел:

– Достаньте.

Она оттянула верх чулка, залезла внутрь, достала двадцатки и развернула их. А потом посмотрела на меня и улыбнулась.

– Вот спички, – увещевал Вульф. – А вот поднос. Я выйду из комнаты, и мистер Арчи поможет вам и отдаст новые деньги. Мистеру Арчи это доставило бы удовольствие.

Вульф бросил на меня взгляд, и я подключился:

– Давай, Анна. Я знаю, у тебя доброе сердце. Ты ведь помнишь, что мистер Маффеи был добр к тебе. Ты должна отплатить ему добром. Ну как, сожжем их вместе, а?

Тут я совершил ошибку, потянувшись к деньгам – даже не потянувшись, а едва шевельнув рукой, – и двадцатки с быстротой молнии вновь исчезли в ее чулке. Я попытался исправить положение:

– Да не бойся ты! Не глупи. Никто не тронет твоих денег, пока я рядом. Можешь сжечь их сама, я даже помогать не буду.

Она ответила:

– Я никогда их не сожгу.

Я кивнул:

– Ты уже говорила это, но ты же видишь, что теперь все по-другому. Теперь тебе надо их сжечь, чтобы взять вот те, другие деньги.

Она покачала головой, и с каким выражением! Может, ума ей и недоставало, но тот, что был, сохранял твердую решимость. Она заявила:

– Ничего мне не надо. Я никогда их не сожгу. Я знаю, мистер Арчи, вы считаете меня глуповатой. Я с этим не спорю, раз уж все говорят, что я такая. Но я не глупая, то есть совсем не такая глупая. Это мои деньги, и я никогда их не сожгу. Я не потрачу их, пока не выйду замуж. Это совсем не глупо.

– Ты никогда не выйдешь замуж, если этот человек убьет тебя, как убил мистера Маффеи.

– Он не убьет меня.

Если не убьет он, мелькнуло у меня в голове, я сделаю это сам, ей-богу!

Вульф применил новую тактику. Теперь он пытался ее перехитрить. Стал расспрашивать о родителях, о детстве, об обязанностях в доме Риччи и тамошних обычаях, интересовался ее мнением на тот или иной счет. Она как будто расслабилась и отвечала весьма охотно, но при этом не особенно спешила, особенно когда он перешел к меблированным комнатам. И когда он подобрался к интересующей его теме, спросив что-то об уборке в комнате Карло Маффеи, она захлопнула створки своей раковины. Он начал снова и зашел с другой стороны, но уперся в ту же каменную стену. И в этом она была даже великолепна. Я бы восхищался ее упорством, будь у меня на то время. Глупая или нет, она настроила себя так, что в ее мозгу что-то защелкивалось при одном упоминании Карло Маффеи и всего связанного с ним. Механизм этот срабатывал так же безупречно, как и прозорливость Вульфа. И все-таки он не сдавался. Он взял нарочито небрежный тон, и, зная его невероятное терпение и стойкость, я уж подумывал, что, может, он и сломит ее сопротивление за пару недель.

Но тут дверь в кабинет отворилась, и на пороге появился Фриц. Он закрыл за собой дверь, а когда Вульф кивнул, подошел и подал на подносе визитку. Вульф взял ее, прочел, и я увидел, как ноздри его чуть расширились. Он произнес:

– Приятный сюрприз, Арчи, – и протянул мне визитку через стол.

Я взял ее. На ней значилось:

Мануэль Кимболл.

Глава пятнадцатая

Я встал.

Вульф какое-то время сидел молча, лишь в своей обычной манере шевелил губами, затем отдал распоряжения:

– Проводи джентльмена в залу, Фриц. В прихожей так темно, что я навряд ли узнал бы его лицо, если бы увидел там… Одну минуту. Убедись, что шторы в зале открыты, и не затворяй дверь в прихожую, чтобы было побольше воздуха.

Фриц вышел. Вульф продолжил, тише обычного:

– Благодарю вас, мисс Фиоре. Вы проявили изрядное терпение и не превысили своих прав. Вы не возражаете, если домой вас отвезет не Арчи? У него появилась кое-какая работа. Мистер Фриц – превосходный водитель. Арчи, не отведешь ли ты мисс Фиоре на кухню? Попроси Фрица отвезти нашу гостью домой. А потом можешь проводить ее до двери.