Ранее я планировал вернуться в Нью-Йорк по другому шоссе, Блуберри-роуд, и просто из любопытства взглянуть на место, где мальчишки наткнулись на тело Карло Маффеи. Не то чтобы я ожидал обнаружить там оставленную убийцей булавку для галстука или номерной знак автомобиля – просто подумал, что хуже от этого не станет. Однако визит к Саре Барстоу отнял какое-то время, а мне требовалось позвонить. Поэтому я выбрал кратчайшую дорогу.

На Парк-авеню я остановился у аптеки и набрал номер Вульфа. Он звонил в кабинет Брэдфорда еще раз, около половины двенадцатого, но повторилась прежняя история: доктор слишком занят, чтобы подойти к телефону. Вульф велел мне отправляться к врачу. Ну, подумал я, если доктор сейчас занят, то будет и вовсе завален делами, прежде чем мы закончим с ним. Меньше чем через десять минут я долетел до Шестьдесят Девятой улицы и припарковался за углом.

Кабинетом доктор Натаниэль Брэдфорд владел шикарнейшим. Широкий вестибюль вмещал по целому ряду древовидных папоротников с каждой стороны, а приемная была просторной и роскошной. Лампы, ковры, картины и кресла давали понять – не вопили об этом, а тонко намекали, – что все здесь на высшем уровне, в том числе и гонорары врача. Однако кресла в приемной пустовали. Девушка в крахмальной белой униформе за конторкой в углу сообщила, что доктора Брэдфорда нет. Она даже удивилась тому, что я не знаю такой всем известной вещи, очевидной, как то, что Центральный парк начинается за Пятьдесят Девятой улицей, и поинтересовалась, лечился ли я у Брэдфорда раньше. Потом она объяснила, что доктор никогда не показывается у себя в кабинете раньше половины пятого и что принимает он исключительно по записи. Когда я ответил, что для того-то я и хочу его повидать, чтоб записаться на прием, она удивленно подняла брови. Я убрался назад на улицу.

Сначала я решил подождать его поблизости, однако было только начало четвертого, поэтому я уселся в родстер и предался размышлениям, как бы с толком употребить время. Через несколько минут мне пришла в голову идея, и превосходная. Я дошел до ресторана на Парк-авеню, заглянул там в телефонную книгу, а затем вернулся к машине, нажал на стартер и покатил по Шестьдесят Девятой улице. На Пятой авеню повернул в Нижний Манхэттен и на Сорок Первой взял на восток.

Как обычно, вдоль обочины машины стояли едва ли не вплотную, и мне пришлось ехать едва ли не до Третьей авеню, прежде чем отыскалось местечко, где я смог наконец приткнуть родстер. Я прошагал назад почти два городских квартала и обнаружил, что искомый мною номер принадлежит одному из новых офисных зданий с милю высотой. Согласно указателю мне следовало подняться на двадцатый этаж. Лифт доставил меня наверх, и, шагая вдоль по коридору, я увидел на одной из дверей искомую вывеску: «Городская медицина».

В комнате с окнами на улицу за конторкой сидел молодой человек, а не девушка, что было неплохо для разнообразия. Я обратился к нему:

– Хотел бы попросить о небольшом одолжении, если вы не слишком заняты. Нет ли у вас сведений о том, какие собрания медицинских ассоциаций или что-нибудь в этом роде проходили в Нью-Йорке пятого июня?

Он усмехнулся:

– Видит бог, я не занят. Да, сэр, такие сведения у нас имеются. Конечно. Одну минуточку. Пятого июня, говорите?

Он подошел к полке со стопкой журналов и взял верхний.

– Это последний выпуск. Если что-то и было, то в нем.

Парень принялся листать журнал, остановился на середине и стал просматривать. Я ждал.

– Ага, вот оно. Большей частью крупные собрания устраиваются позже. Пятого числа в гостинице «Никербокер» проходило собрание Нью-Йоркского неврологического общества.

Я попросил разрешения взглянуть, и он протянул мне журнал. Я пробежал абзац.

– Понятно. Это сообщение о собрании. Конечно же, оно было напечатано загодя. А у вас не найдется чего-нибудь опубликованного позднее? Отчета, рецензии?

Он покачал головой:

– Это будет только в следующем номере, полагаю. Вам нужно что-то конкретное? О собрании могли написать в ежедневных газетах.

– Возможно. Там я не смотрел. Я ищу сообщение о докладе доктора Брэдфорда. Вообще говоря, мне надо только убедиться, что он присутствовал на том собрании. Вы, часом, не знаете?

Парень снова покачал головой.

– Если вам только это и нужно, почему бы не спросить его самого?

Я усмехнулся:

– Неловко его беспокоить. Разумеется, сделать это несложно. Просто я оказался поблизости. Вот и подумал, что, заглянув к вам, сэкономлю время.

– Подождите минуту, – сказал он и скрылся за дверью во внутренний кабинет. Отсутствовал он не более обещанной минуты и по возвращении объявил: – Мистер Эллиот говорит, что доктор Брэдфорд присутствовал на собрании и выступал с докладом.

Эллиот, объяснил молодой человек, является редактором «Городской медицины». Я спросил, можно ли мне с ним поговорить. Парень вновь исчез за дверью, и в следующее мгновение она опять распахнулась и на пороге возник крупный краснолицый мужчина без пиджака. Он принадлежал к тому типу людей, что не утруждают себя церемониями.

– Что такое? Что случилось?

Я объяснил. Редактор вытер лоб носовым платком и сообщил, что присутствовал на собрании и слушал доклад доктора Брэдфорда, который оказался крайне интересным и вызвал аплодисменты собравшихся. Он как раз пишет отчет для августовского номера. Я поспрашивал его, и он весьма любезно удовлетворил мое любопытство. Да, он говорит именно о докторе Натаниэле Брэдфорде, чей кабинет находится на Шестьдесят Девятой улице. Он знает его вот уже много лет. Мистер Эллиот затруднился ответить, в каком часу Брэдфорд прибыл в гостиницу, но собрание сопровождалось ужином, и в семь часов он видел Брэдфорда за столом, а в пол-одиннадцатого уже на трибуне.

Боюсь, я не поблагодарил его, уходя. По дороге назад я был зол, словно самонадеянный юнец. Конечно же, злился я на Брэдфорда. Какого черта он ошивался на трибуне со своим докладом о неврологии, когда, по моим представлениям, ему полагалось убивать Карло Маффеи в округе Уэстчестер?

И все-таки, не будь я так зол по возвращении, мне, пожалуй, понадобился бы еще год, чтобы добиться встречи с доктором Натаниэлем Брэдфордом. На этот раз в приемной его дожидались два пациента. Доктор был на месте. Я потребовал у девушки за конторкой лист бумаги, сел и, подложив под листок журнал, написал:

Доктор Брэдфорд, на протяжении последних дней я был уверен, что Вы убийца. Теперь я знаю, что Вы просто сваляли дурака. То же самое могу сказать о миссис Барстоу, ее сыне и дочери. Мне понадобится не более трех минут, чтобы выложить Вам, что мне известно.

Арчи Гудвин,от имени Ниро Вульфа

Прежде чем оба пациента озаботились тем, что появился кто-то еще, я подошел к девушке и заявил, что буду следующим. Она раздраженно принялась объяснять, что такое запись на прием. Я перебил ее:

– С вашей приемной ничего не случится, если вы просто передадите ему эту записку. Ей-богу, я спешу. Будьте человеком. Дома меня ждет сестра. Только не читайте: там ругательства.

С видимым отвращением она взяла записку и скрылась с ней за дверью, куда заходили пациенты. Через некоторое время девица вернулась и, стоя на пороге, объявила мое имя. Шляпу я прихватил с собой, потому что времени вызвать фараонов у них было достаточно.

Одного взгляда на доктора Брэдфорда оказалось достаточно, чтобы понять: свои подозрения я лелеял впустую и вполне мог этого избежать, случись ему попасться мне на глаза ранее. То был высокий степенный и благообразный джентльмен старой закваски. Скажу больше, он носил бакенбарды! Возможно, в некий исторический период субъект с бакенбардами и мог вонзить ближнему нож в спину, но те времена давно миновали. В наши дни подобное немыслимо. У Брэдфорда бакенбарды были седые, как и вся шевелюра. По правде сказать, каким бы прочным ни казалось его алиби на пятое июня после моей поездки на Сорок Первую улицу, я все равно готов был выискивать в нем трещину – но только до тех пор, пока не увидел доктора.

Я подошел к столу, за которым он сидел, и остановился. Он смотрел на меня, пока за девушкой не закрылась дверь, и затем произнес:

– Ваша фамилия Гудвин. Вы тоже гений?

– Да, сэр, – ухмыльнулся я. – Заразился от Ниро Вульфа. Я, естественно, помню, как он отрекомендовался гением при мисс Барстоу, а она, конечно же, передала это вам. Может, вы решили, что это всего лишь шутка?

– Нет. Я стараюсь ко всему подходить непредвзято. Но гений вы или нахальный осел, я не могу обрекать на ожидание своих пациентов, пока разбираюсь тут с вами. Что это за записку вы мне послали? Наживка? У вас три минуты на объяснения.

– Этого даже много. Дело сводится к следующему: Ниро Вульфу стали известны некие факты. Из этих фактов он вывел некое заключение относительно причины смерти Барстоу. Когда вскрытие подтвердило его заключение, оно тем самым подтвердило и упомянутые факты, сделав их неотъемлемой частью картины. Так что, кто бы ни убил Барстоу, он должен соответствовать этим фактам. Барстоу им не соответствуют, никто из них. Как и вы. Вы признаны негодным.

– Продолжайте.

– Продолжать?

– Вы неплохо все изложили в общих чертах. А теперь поподробнее.

– О нет. – Я покачал головой. – Наши гении работают не так. Нас нельзя просто взять и встряхнуть, чтобы вылущить, как арахис. Во-первых, это займет много больше трех минут. Во-вторых, чего вы ожидаете за просто так? Ну вы и наглец! Происходит нечто, из-за чего вы не в состоянии отличить коронарный тромбоз от эпилептического припадка. Вот уже несколько дней вы так изводитесь, что даже боитесь подходить к телефону. И Ниро Вульф должен тратить свое время и деньги, чтобы разогнать тучи, сгустившиеся над вашей головой, да еще ничем вам не досаждая. Мне пришлось выкинуть фортель с запиской, чтобы удостоиться чести лицезреть ваши бакенбарды. Ну вы и наглец!