Ободренный тем, что хозяин велел принести еще виски, я несколько расширил круг своих вопросов. Он, похоже, не возражал. Я выяснил, что его отец был брокером, посредничал в покупке и продаже зерна и ежедневно ездил в Нью-Йорк, в свою контору на Перл-стрит, а сам Мануэль подумывал обзавестись авиастроительным заводом. Он был, по его словам, весьма опытным пилотом и год проработал в мастерских «Фэклер» в Буффало. Отец обещал снабдить его начальным капиталом, хотя сомневался в разумности начинания и вообще скептически относился к самолетам. По мнению Мануэля, Ларри Барстоу подавал большие надежды в конструировании, и Кимболл рассчитывал убедить приятеля принять участие в своем предприятии, правда, заметил:

– Естественно, сейчас-то Ларри не до того, но я не склонен его торопить. Сначала эта внезапная смерть отца, потом вскрытие, давшее такие шокирующие результаты. Кстати, мистер Гудвин, тут у нас все ломают голову, как Ниро Вульфу – так ведь его зовут, да? – как ему удалось предсказать эти результаты с такой поразительной точностью. Андерсон, окружной прокурор, намекает на собственные источники информации. Он говорил мне о них буквально вчера, сидя в том же кресле, что и вы сейчас. Но всем известно, как было на самом деле. В «Грин медоу» с позавчерашнего дня обсуждают только две темы: кто убил Барстоу, и как Ниро Вульф об этом узнал. И как вы планируете поступить – обнародовать ответы на обе загадки в один и тот же драматический момент?

– Возможно. Надеюсь на это, мистер Кимболл. Во всяком случае, мы не станем пока отвечать на второй вопрос… Нет-нет, благодарю, мне достаточно. Еще одна порция вашего первоклассного виски – и я разболтаю все. Лучше его не будет даже после отмены сухого закона.

– Ну тогда непременно выпейте еще. Как и всякого другого, меня, естественно, разбирает любопытство. Ниро Вульф наверняка выдающаяся личность.

– Вот что я вам скажу. – Я запрокинул голову назад, чтобы допить остатки виски, и через кубики льда выцедил последние капли, а потом резко опустил стакан вместе с подбородком. То была одна из моих мелких привычек. Я видел только, что Мануэль Кимболл любопытствует, да он и сам признал, что ему любопытно, так что нельзя было сказать, будто я совершил невесть какое открытие. Я продолжил: – Если Ниро Вульф не выдающаяся личность, то Наполеон выше лейтенанта не поднимался. Сожалею, что не могу раскрыть вам секреты шефа. Должен же я как-то отрабатывать свое жалованье, хотя бы держать язык за зубами. И это напомнило мне, – я взглянул на часы, – вам пора ужинать. Вы были весьма радушны, мистер Кимболл. Признателен вам за это, равно как и Ниро Вульф.

– Все ради вас. Не торопитесь из-за меня. Отца дома не будет, а я не люблю есть один. Попозже съезжу в клуб поужинать.

– Ну надо же, – огорчился я. – Так вашего отца не будет? Это несколько расстраивает мои планы. Я думал перекусить в Плезентвилле или Уайт-Плейнсе, а потом вернуться и переговорить с ним. Вообще-то, я как раз намеревался попросить вас об одолжении – предупредить его о моем приезде.

– Мне очень жаль.

– Он не вернется к ночи?

– Нет. На прошлой неделе он уехал в Чикаго по делам. Вы не первый, кого постигло разочарование. Андерсон и тот детектив телеграфируют ему каждый день, не понимаю зачем. В конце концов, он едва знал Барстоу. Полагаю, их телеграммы не заставят его вернуться, пока он не покончит с делами. Мой отец такой. Все доводит до конца.

– Когда вы ожидаете его возвращения?

– Затрудняюсь ответить. Около пятнадцатого, так он рассчитывал при отъезде.

– Что ж, хорошего мало. Конечно, это лишь рутина, но любой детектив хотел бы завершить разбирательства с вашей четверкой. И раз уж не в ваших силах устроить мне встречу с отцом, не окажете ли вы мне другую любезность? Все та же рутина. Скажите, где вы были вечером в понедельник пятого июня между семью и двенадцатью. Это был вечер перед похоронами Барстоу. Вы присутствовали на похоронах? Меня интересует вечер накануне.

Черные глаза Мануэля Кимболла сосредоточились на мне, как будто он пытался что-то вспомнить.

– Я присутствовал на похоронах, – подтвердил он. – Да, это был вторник. Как раз неделю назад. Ах да. По-видимому, так. Да, точно. Скиннер в курсе. Я витал в облаках.

– Витали в облаках?

Он кивнул:

– Осваивал ночной полет и посадку. Пару раз в мае, а потом в тот понедельник. Скиннер в курсе. Он помогал мне при взлете, а потом ожидал моего возвращения, чтобы проследить, все ли в порядке с сигнальными огнями. Это довольно сложно. Не то что днем.

– И когда вы поднялись в воздух?

– Около шести. Конечно, стемнело где-то в девять, но я хотел взлететь до наступления сумерек.

– Хм, задолго до их наступления, я бы сказал. А когда вернулись?

– В десять или чуть позже. Скиннер опять же в курсе. Мы промаялись дурью с таймером до полуночи.

– Вы летали один?

– Совершенно. – Мануэль Кимболл улыбнулся мне, но одними губами. Глаза его, как мне показалось, к улыбке не присоединились. – Вы должны признать, мистер Гудвин, что я был достаточно терпелив. Черт возьми, какое вам дело до моего ночного полета в понедельник или любой другой день? Не будь я столь любопытен, давно бы рассердился. Вам не кажется?

– Конечно. – Я ухмыльнулся. – Я бы на вашем месте уж точно вышел из себя. Как бы то ни было, премного вам благодарен. Рутина, мистер Кимболл, всего лишь чертова рутина. – Я встал и потряс ногой, чтобы отворот на брюках спустился вниз. – Так что весьма благодарен. Полагаю, летать ночью гораздо веселее, чем днем?

Он тоже встал, из вежливости.

– Веселее. Но благодарить меня не стоит. Разговор с помощником Ниро Вульфа прославит меня во всей округе.

Затем он послал толстого дворецкого за моей шляпой.

Через полчаса, направляясь на юг по извилистому парковому шоссе Бронкс-Ривер, я все еще мысленно перебирал подробности нашего разговора. Поскольку никакой связи между Мануэлем и Барстоу с его драйвером не прослеживалось, моя настырность могла объясняться лишь тем, что молодой Кимболл меня нервировал. А Вульф говорил, что я будто бы лишен чутья на феномены! Когда он заявит об этом в следующий раз, напомню ему о своих предчувствиях относительно Мануэля Кимболла, решил я. Разумеется, если выяснится, что именно Мануэль убил Барстоу – а это, вынужден был признать я, на данный момент представлялось маловероятным.

Когда около половины девятого я прибыл домой, Вульф заканчивал ужинать. Я известил о своем возвращении звонком из аптеки на Гранд-Конкорс, и Фриц подал мне разогретую в духовке камбалу под его лучшим сырным соусом, тарелку с латуком и помидорами и вдоволь превосходного холодного молока. После давно минувшего и не слишком плотного обеда у Барстоу порция не показалась мне слишком большой. Я съел все до крошки. Фриц заметил, что отрадно вновь видеть меня за работой.

– Ты чертовски прав, отрадно. Эта рыбка ушла бы шерифу, кабы не я.

Фриц хихикнул. Из всех известных мне людей он был единственным, чей смех не вызывал вопроса, над чем, собственно, он смеется.

Вульф сидел в своем кресле в кабинете и отмахивался от мух. Этих насекомых он ненавидел, и они редко когда проникали к нему, но теперь двум мухам это все же удалось, и они кружили над его столом. При всей своей ненависти убивать мух он не мог. Хотя живая муха и раздражает его до лютой ярости, объяснял он, убитая роняет в его глазах достоинство смерти, что неизмеримо хуже. По моему же мнению, трупик мухи просто вызывал у него тошноту. Как бы то ни было, он сидел в кресле с мухобойкой в руке и примеривался, как бы хлопнуть по насекомому, не прибив его при этом. Когда я зашел, он вручил мне орудие, и я прикончил мух, смахнув затем трупики в урну.

– Благодарю, – объявил Вульф. – Эти чертовы насекомые до того заморочили меня, что я едва не забыл о двух бутонах, появившихся на дендробиуме хлоростеле.

– Да ну! Правда?

Он кивнул:

– На том, что стоит в полутени. Остальные отодвинули.

– Хорстмановском.

– Да. Так кто убил Барстоу?

Я оскалился:

– Подождите чуток. Имя буквально только что вылетело у меня из головы… Через минуту вспомню.

– Надо было записать… Нет, только факты. Так лучше. Ты сыт?.. Давай выкладывай.

Отчет был так себе. Гордиться особо не приходилось, но и сгорать со стыда тоже. Вульф почти не прерывал меня. Он сидел в той позе, которую обычно принимал во время моих длительных рассказов: корпус откинут назад, подбородок покоится на груди, локти на ручках кресла, пальцы рук сплетены на животе, глаза полузакрыты, но неизменно сосредоточены на мне. Где-то посередине он остановил меня, велел Фрицу принести пива и затем, с двумя бутылками и бокалом под рукой на краю стола, занял прежнее положение. Когда я закончил, была полночь.

Он вздохнул. Я отправился на кухню за стаканом молока. Когда вернулся, Вульф пощипывал мочку уха, вид у него был сонный.

– Наверно, у тебя сложилось какое-то представление.

Я снова уселся.

– Смутное. Совершенно бесцветное. Миссис Барстоу та еще сумасбродка. Может, она и убила своего мужа, а может, и нет, но Карло Маффеи, определенно, не убивала. О мисс Барстоу у вас есть свое представление. Тут отбой. Как и с ее братом. По крайней мере, в том, что касается Маффеи. У него есть алиби на пятое число. Такое герметичное, что в нем можно вакуум поддерживать. Доктор Брэдфорд – личность наверняка преинтересная. Хотел бы я повстречаться с ним как-нибудь. Что же до Мануэля Кимболла, полагаю, вряд ли он убил Барстоу. Но, готов поспорить, он пускается во все тяжкие со своим самолетом.

– Почему? Он жестокий? Держится вызывающе? Или ведет себя странно?

– Нет. Но это его имечко. Он нервирует меня. С виду испанец. Откуда тогда у него фамилия Кимболл?

– Ты не видел его отца.

– Знаю. А тут еще эта скверная новость насчет сумки с клюшками, которая даже не ночевала в шкафчике Барстоу. Она совсем выбила меня из колеи. Я только и искал, чтобы такое пнуть.