– Нет. В смысле – да. – Она нерешительно замолчала. – Я знаю, что мальчик, который в тот день носил клюшки отца, говорит, будто положил сумку в машину, рядом с водительским сиденьем, когда они… когда Ларри и доктор Брэдфорд повезли отца домой. Но ни Ларри, ни доктор Брэдфорд не помнят, чтобы видели ее.

– Странно. Я знаю, что должен собирать факты, а не мнения, мисс Барстоу, но, если позволите, не кажется ли вам это странным?

– Отнюдь. Вряд ли в такую минуту они обращали внимание на сумку с клюшками.

– Но, когда они приехали сюда, ее должны были рано или поздно заметить и забрать из машины. Слуга, например, или шофер…

– Никто такого не помнит.

– Я могу поговорить с ними?

– Естественно, – ответила она насмешливо.

Я понятия не имел, что за карьеру она избрала, но идти на сцену не рекомендовал бы ей ни в коем случае.

Ничего не поделаешь. Образно говоря, ядро ссохлось и ореха практически не осталось. Я снова взялся за нее:

– Какой драйвер был у вашего отца? Со стальной рукояткой или деревянной?

– С деревянной. Стальная ему не нравилась.

– Ударная поверхность со вставкой или без?

– Без вставки, кажется. Я так думаю. Хотя за это не поручусь. У Ларри она со вставкой, как и у меня.

– А вот клюшку брата вы помните.

– Да. – Она в упор посмотрела на меня: – Полагаю, это не допрос, мистер Гудвин?

– Простите. – Я ухмыльнулся. – Извините, но я расстроен. Во всем округе Уэстчестер нет ничего, что мне хотелось бы видеть сильнее, чем эту сумку с клюшками, в особенности драйвер.

– Мне очень жаль.

– О нет, вам не жаль. Это влечет за собой кучу вопросов. Кто взял сумку из машины? Если слуга, то какой из них? Насколько он предан и неподкупен? Пять дней назад, когда стало известно, что одна из клюшек послужила орудием убийства, для которого и была сконструирована, кто-то взял сумку, спрятал или уничтожил. Кто? Вы, ваш брат или доктор Брэдфорд? Понимаете, с какими вопросами я столкнулся? Где она спрятана или как ее уничтожили? От подобной вещи избавиться не так-то легко.

Пока я распинался, она поднялась и теперь стояла совершенно невозмутимая и горделивая. Голос ее тоже был спокоен:

– Довольно. В нашем соглашении не значилось, что я обязана выслушивать идиотские домыслы.

– Браво, мисс Барстоу. – Я тоже поднялся. – Вы совершенно правы, но я вовсе не хотел вас обидеть, я просто расстроен. А теперь мне бы надо повидаться с вашей матерью. На минутку. И моя печаль рассеется.

– Нет. Вы не можете с ней встретиться.

– Это значилось в соглашении.

– Вы его нарушили.

– Вздор, – ухмыльнулся я. – Именно благодаря нашему уговору вы можете без всяких опасений вольно трактовать его условия. Я не позволю себе вольностей с вашей матерью. Может, я и мужлан, но мне известно, когда нужно соблюдать церемонии.

Она смерила меня взглядом:

– Пяти минут будет достаточно?

– Не знаю. Но постараюсь управиться как можно быстрее.

Она развернулась и пошла по дорожке к дому, а я последовал за ней. По пути мне на глаза попадалось множество булыжников, которые так и напрашивались на хороший пинок. Пропавшая сумка для гольфа – это было что-то. Конечно же, я вовсе не надеялся этим вечером сунуть Вульфу под нос драйвер. Это было бы слишком большим везением. Наверняка, думал я, драйвером завладел Андерсон. Я не сомневался в его способности сложить два и два, если ему все разжуют и подведут прямо к этой несложной арифметической операции. И я рассчитывал на помощь Сары Барстоу, которая уговорит его показать мне клюшку. И что же я узнаю́? Чертова сумка пропала! Кто бы это ни сделал, кража не просто злила меня – она меня ошарашила. Ладно бы пропал один драйвер, это было бы понятно, но зачем умыкать всю сумку?

Убранство дома оказалось шикарным. Я хочу сказать, что такие дома большинство людей видит только в кино. Окон множество, а свет мягкий, неяркий. Ковры и мебель очень чистые, ухоженные и дорогие. Повсюду цветы. Хорошо пахнет, и в комнатах разлита приятная прохлада, хотя снаружи солнце печет вовсю. Сара Барстоу провела меня по большому холлу в просторную комнату, оттуда – в следующий холл, в конце которого виднелась дверь, ведущая в некое подобие солярия. Одна сторона комнаты была полностью застеклена, но из-за опущенных чуть не до полу жалюзи света туда проникало немного. В кресле возле стола сидела женщина, которая сортировала фрагменты паззла. Мисс Барстоу направилась к ней.

– Мама, это мистер Гудвин. Я говорила тебе, что он придет.

Она обернулась ко мне и указала на кресло. Я сел. Миссис Барстоу выронила из рук кусочки картинки и повернулась посмотреть на меня.

Она была очень красива. Со слов дочери я знал, что ей пятьдесят шесть, но выглядела она на все шестьдесят. Глаза серые, глубоко и широко посаженные, волосы почти белые. Хотя ее лицо с тонкими чертами казалось совершенно невозмутимым, у меня возникло впечатление, что ему чужда непринужденность и естественность и оно несет отпечаток сильной воли. Она все так же молча смотрела на меня, пока мне не почудилось, будто сам я выгляжу не слишком спокойным. Сара Барстоу заняла кресло чуть поодаль. Я уже готов был заговорить первым, как миссис Барстоу внезапно произнесла:

– Мне известна ваша профессия, мистер Гудвин.

Я кивнул:

– В действительности это не моя профессия, а моего нанимателя, мистера Ниро Вульфа. Он просил поблагодарить за данное мне разрешение нанести вам визит.

– Всегда пожалуйста. – Ее глубоко посаженные серые глаза не отрывались от меня. – В самом деле, я весьма признательна, что кто-то – пускай даже и незнакомец, которого я ни разу не встречала, – признает мою власть над дверьми моего дома.

– Мама!

– Да, Сара. Не обижайся, дорогая. Я знаю – и неважно, знает это или нет мистер Гудвин, – что власть не была узурпирована. Отнюдь не ты вынудила меня отказаться от нее, и даже не твой отец. Пользуясь словами Тана, можно сказать, что это был сам Господь. Вероятно, длани Его были праздны и Сатана наслал беду.

– Мама, пожалуйста. – Сара Барстоу встала и подошла к нам. – Если вы хотите что-то спросить, мистер Гудвин…

– У меня два вопроса, – отозвался я. – Могу я задать вам два вопроса, миссис Барстоу?

– Конечно. Это ваша профессия.

– Замечательно. Первый легко задать, но, может статься, что ответить на него сложно. Возможно, придется подумать и много чего припомнить. Из всех людей вы, пожалуй, способны прояснить его как никто другой. Кто желал – или мог бы желать – смерти Питера Оливера Барстоу? Кто затаил на него обиду – недавнюю или же очень старую? Что за враги у него были? Кто его ненавидел?

– Это не один вопрос, а все четыре.

– Ну… тогда я попробую их суммировать.

– В этом нет необходимости. – Хладнокровие не покинуло волю. – На них все можно ответить зараз. Это я.

Мне только и оставалось, что молча таращиться на нее.

Дочь встала рядом с ней и положила руку ей на плечо.

– Мама! Ты же обещала мне…

– Ну-ну, Сара. – Миссис Барстоу похлопала ее по руке. – Ты не пустила ко мне тех других, за что я тебе благодарна. Но если уж мистеру Гудвину выпало задавать мне вопросы, то он должен получить ответы на них. Помнишь, как говаривал твой отец? Не устраивай засады на правду.

Мисс Барстоу обратилась ко мне:

– Мистер Гудвин, прошу вас!

– Чушь. – Серые глаза сверкали. – Я в состоянии сама себя защитить, дочь. И не хуже, чем это могла бы сделать ты. Мистер Гудвин, я ответила на ваш первый вопрос. Второй?

– Не торопите меня, миссис Барстоу. – Я понял, что, стоит мне лишь притвориться, будто Сары Барстоу здесь нет, и Старые Серые Глаза будут со мной заодно. – Я еще не закончил с первым. Ведь кроме вас могли быть и другие. Может, вы были не единственной.

– Кто-то еще желал смерти моего мужа? – Воля ее впервые настолько ослабила поводья, что губы дернулись в подобии улыбки. – Нет. Это невозможно. Мой муж был добропорядочным, благочестивым, милосердным и всеми любимым. Я понимаю, чего вы хотите от меня, мистер Гудвин. Оглянуться назад на все эти годы, счастливые и скорбные, и указать вам на жестокую несправедливость или зловещую угрозу. Уверяю вас, такого не найдется. На целом свете не сыщется человека, которому мой муж причинил какое-либо зло. У него не было врагов. Ни мужчин, ни женщин. И мне он не делал зла. Мой ответ на ваш вопрос был прямым и честным. Он облегчил мне душу. Но поскольку вы еще так молоды, почти что мальчик, он, по-видимому, шокировал вас, как шокировал мою дочь. Я объяснила бы свой ответ, если бы могла. Я совершенно не желаю вводить вас в заблуждение. Или причинять боль своей дочери. Когда Господь принудил меня отказаться от моей власти, Он не остановился на этом. Если вы волею случая понимаете Его, то поймете и мой ответ.

– Спасибо, миссис Барстоу. Тогда второй вопрос: почему вы назначили награду?

– Нет! – Сара Барстоу встала меж нами. – Нет! Довольно…

– Сара! – резко перебила ее мать. Затем голос ее смягчился. – Сара, дорогая. Я отвечу. Это моя участь. Ты встанешь между нами? Сара!

Сара Барстоу подошла к матери, обняла ее за плечи и уткнулась лбом в седые волосы.

Воля восстановила невозмутимость.

– Да, мистер Гудвин, награда. Я не безумна, а всего лишь с причудами. Теперь я чрезвычайно сожалею, что назначила вознаграждение, ибо мне открылась вся его постыдность. Я вбила себе в голову мысль о мести как раз под влиянием одной из таких причуд. Никто не мог убить моего мужа, поскольку никто этого не желал. Я убеждена, что его смерть никогда не была желанной ни для одного человека. За исключением меня. Да и то лишь во времена мучений, каких Господь не наслал бы даже на виновнейших. Мне подумалось, что, может быть, где-то есть человек, достаточно умный для того, чтобы привлечь к правосудию Самого Господа. Я сомневаюсь, что это вы, мистер Гудвин. И я не знаю вашего нанимателя. Теперь я сожалею, что предложила награду, но, если кто-нибудь вдруг и заслужит ее, она будет выплачена.