— Деваться им некуда, а завтра мы их точно сцапаем. Старатель с тоской глянул на верхушку дерева, а затем перевел взгляд на собственную фигуру почти двести фунтов стальных мышц и костей.

— Придется, видать, поверить тебе на слово, парень, — проворчал он. Следопыт ты опытный и дым от тумана отличить можешь. Согласен и с тем, что ночью без разведки мы ничего не сможем. Так что, давай-ка мы с тобой напоим лошадей, да постараемся получше отдохнуть.

Брэкстон, похоже, не имел возражений относительно предложения Билла, и вскоре, за несколько минут покончив с приготовлениями, оба плотно завернулись в одеяла и отошли ко сну. С высоты птичьего полета их фигуры выглядели не более, чем двумя темными точками на гигантском зеленом ковре первобытного буша.

Над равниной еще только забрезжил серенький рассвет, а Чикаго Билл уже проснулся и сразу разбудил напарника. Густой, плотный туман навис над бушем. В его пелене с трудом можно было различить стволы деревьев по периметру маленькой поляны. Одеяла и одежда сплошь были усеяны мельчайшими капельками выпавшей росы. Отряхнув друг друга, американец и ирландец присели на корточки, по местному обычаю, и разделили нехитрый завтрак. Туман к этому времени немного рассеялся, и видимость увеличилась до пятидесяти ярдов. Золотоискатель в молчании расхаживал взад-вперед по поляне, задумчиво жуя плитку табака. Брэкстон сидел чуть поодаль на стволе поваленного дерева, занимаясь чисткой и смазыванием своего револьвера. Внезапно по стволу гигантского эвкалипта скользнул пробившийся сквозь марево солнечный луч. Узкая полоска света расширилась, обрела очертания, и в то же мгновение туман словно испарился, а желтые листья засверкали медным блеском в ослепительных лучах взошедшего солнца. Брэкстон лихо щелкнул барабаном, зарядил револьвер и повесил его на пояс. Чикаго Билл засвистел что-то веселенькое и прекратил мерить шагами поляну.

— Эй, молодой, держи трубу, — сказал он.

Брэкстон повесил инструмент на шею и без возражений начал карабкаться на то же дерево, что и накануне вечером. Для ирландца это было детской забавой: он всегда славился своим умением лазать по деревьям, что может с готовностью засвидетельствовать ваш покорный слуга, видевший его двумя годами позже на фрегате «Гектор», когда Брэкстон, поспорив на бутылку вина, забрался в шторм на верхнюю брам-стеньгу. Вот и сейчас он легко добрался до вершины, поудобнее примостился на толстом суку в двухстах футах над землей, где ветви и листва почти не закрывали обзора, снял с шеи подзорную трубу, навел ее на холм и начал обозревать его склоны дюйм за дюймом, не пропуская ни одного кустика или камешка. Целый час просидел он неподвижно и лишь на исходе второго счел возможным прекратить наблюдение и спуститься вниз. Когда он наконец ступил на землю, лицо его выражало серьезную озабоченность.

— Ну что, там они? — спросил американец с жадным любопытством.

— Да, они там.

— Сколько их?

— Я видел пятерых, но могут быть и другие. Подожди немного, Билл, дай мне обдумать все, как следует.

Золотоискатель посмотрел на спутника с почтением во взоре, как бы признавая превосходство духа над тупой материей, ибо сам он был не слишком силен в логических комбинациях.

— Ты уж прости меня, парень, но тут я тебе не помощник, — произнес он извиняющимся тоном. — У меня от всяких там планов и чертежей башка пухнуть начинает. Должно быть, образования малость не хватает. Мой папаша слыл самым твердолобым типом во всех Штатах. Судья Джефферс рассказывал, как мой старик однажды пытался лишить себя жизни. Он положил голову на рельсы аккурат в тот раз, когда по новой железке пустили первый состав из Вермонта. Потом его оштрафовали на сотню долларов за сошедший с рельсов паровоз, а сам он заработал такую головную боль, что ни с какого похмелья не получишь.

Брэкстон так глубоко погрузился в раздумье, что вряд ли расслышал толком этот семейный анекдот.

— Вот что, старина, — сказал он наконец. — Садись-ка рядом со мной на пенек, да послушай, что я скажу. Ты ведь помнишь, Билл, что находишься здесь добровольно, — никто не заставлял тебя пускаться в погоню за бандитами. Другое дело я — я занимаюсь этим делом по велению долга. Твое имя известно всем в колонии; ты прославился еще в то время, когда я пачкал пеленки. А теперь к делу, Билл. Я хочу попросить тебя об одном большом одолжении. Если мы с тобой вдвоем возьмем тех негодяев, для тебя это будет всего лишь очередным эпизодом в длинной череде твоих подвигов. Но ведь никто не знает рядового полицейского Джека Брэкстона, поэтому вряд ли кому придет в голову воздать должное ему. А я твердо решил сделать себе имя. Раз уж мы решили брать их врасплох после наступления сумерек, один решительный человек справится с этим с тем же успехом, что и двое, а то и легче, поскольку одному проще остаться незамеченным. Короче говоря, Билл, я прошу тебя остаться с лошадьми и позволить мне взять их всех в одиночку.

Чикаго Билл вскочил с места с негодующим возгласом на устах и заметался взад-вперед перед поваленным деревом, на котором продолжал сидеть молодой Брэкстон. Спустя некоторое время американцу удалось овладеть собой, и он опустился на прежнее место рядом с компаньоном.

— Ничего не выйдет, парень, — сказал он, кладя руку на плечо Брэкстона. — Они сожрут тебя вместе с потрохами!

— Только не эти, — возразил полицейский. — Я возьму оба револьвера твой и свой — так что подавятся!

— Я потеряю свою репутацию, — грустно произнес Билл.

— Твоя репутация выше любых клеветнических измышлений. С этой стороны тебе ничего не грозит, так что ты можешь позволить себе дать мне шанс.

Билл закрыл лицо руками и глубоко задумался.

— Ладно, парень, — проговорил он со вздохом, — я согласен приглядеть за лошадками.

Брэкстон с радостью затряс руку спутника.

— Немногие на твоем месте согласились бы на такое, Билл. Ты — настоящий друг. Ну, а теперь давай думать, как протянуть день, старина. До вечера придется залечь и не высовываться. Я начну не раньше, чем через час после заката, так что времени у нас уйма.

День тянулся медленно. Полицейский лежал во мху меж корней гигантского эвкалипта и о чем-то размышлял. Раз или два до ушей его донесся — или это ему почудилось — приглушенный грудной смешок и звонкий шлепок по ляжке, которым старатель обычно выражал веселье, однако, брошенный в сторону Чикаго Билла взгляд натыкался на серьезное, если не сказать, похоронное выражение лица последнего, что начисто отметало любое подозрение. Скудный обед и такой же ужин были съедены с хорошим настроением и прекрасным аппетитом. По мере приближения назначенного часа прежнее безразличие уступило место деловитой, энергичной активности. Чикаго Билл пустился в пространные воспоминания, поведав приятелю множество историй из собственной практики в те времена, когда он еще жил в Западном полушарии. Теперь часы бежали один за другим с необыкновенной быстротой. Полицейский выудил из кобуры ветхую карточную колоду и предложил сыграть партию — другую, однако, желание поговорить и серьезные затруднения в том, чтобы отличить, скажем, короля пик от туза червей, не способствовали внимательности игроков. Но вот солнце укатилось наконец за противоположный край первобытной равнины. Тень сумерек пала на небольшую полянку, хотя вершины отдаленных холмов все еще золотило последними отблесками заходящего светила. Потом и этот золотой блеск сменился пурпурным, первая звездочка замерцала над горной грядой Тапу, и темная ночь незаметно сгустилась над окрестностями.

— Давай прощаться, старина, — сказал Брэкстон. — Карабин я брать не стану — он мне только помешает. Не знаю даже, как мне тебя благодарить за то, что ты даешь мне этот шанс. Если даже они прикончат меня, я знаю, Билл, что ты не дашь им уйти и расскажешь потом, что я принял смерть, как подобает мужчине. Друзей у меня нет, писем писать некому, завещать тоже нечего, разве что вот эту драную колоду. Возьми их себе, Билл, — в 51 году они были совсем новыми. Если утром увидишь дым над холмом — значит, все в порядке и можно вести лошадей. Если нет — поезжай к Поваленным Соснам, где у нас назначена встреча. Скачи туда днем и ночью, Билл, только доберись до инспектора Бертона и скажи ему, что знаешь, где скрываются каторжники. Еще скажи ему, что рядовой Брэкстон погиб и просил передать следующее: если инспектор не приведет своих людей сюда, то Брэкстон встанет из могилы и поведет их сам. Так и скажи, Билл. А теперь — прощай!

Покой и тишина воцарились в лесу. Лишь журчание ручья, невидимо струящего свои воды среди высоких трав, да кваканье древесных лягушек изредка нарушали ночное безмолвие. Внезапно в вышине пышных крон раздался резкий пронзительный крик проснувшейся сойки, немедленно подхваченный ее разбуженными товарками, застрекотала сорока, метнулся обратно в нору насторожившийся вомбат. Что-то потревожило обитателей леса, хотя, на первый взгляд, все вокруг выглядело так же мирно, как прежде. Случись, однако, наблюдателю каким-то чудом оказаться в сорочьем гнезде и бросить взгляд вниз с высоты, он мог бы заметить чье-то гибкое тело, по-змеиному скользящее в траве, и даже, может быть, увидеть бледное решительное лицо и слабый отблеск ручного компаса, стрелка которого указывала на северо-восток.

То была долгая и трудная ночь для рядового Конной полиции Брэкстона. Каждую секунду он рисковал наткнуться на часового банды, поэтому каждый шаг требовал расчета и внимания. Но ирландец был отличным следопытом, и ни один сучок не хрустнул под его телом, когда он подползал к цели. Однажды путь ему преградило болото и пришлось делать большой крюк. Потом он очутился в самой гуще непроходимого терновника, и снова был вынужден менять направление. Здесь, в глубине лесной чащи, царил непроглядный мрак. Поднимающиеся от влажной почвы испарения образовывали густой туман с неприятным гнилостным запахом. Какие-то мелкие существа копошились вокруг него. Бушмейстер пересек ему путь прямо перед носом, а когда он замер, сжавшись в комок, чтобы не привлечь внимания змеи, холодное, скользкое тело какой-то ящерицы переползло через его голую руку. Брэкстон почти не обращал внимания на такие встречи, поглощенный мыслями о предстоящей схватке с рептилиями в человечьем облике. Он упрямо продвигался вперед, не позволяя себе отвлекаться. Какой-то зверь увязался следом; его тяжелое тело с хрустом продиралось сквозь подлесок, но когда Брэкстон остановился и прислушался, шум тотчас прекратился, и он снова продолжил свой путь.