Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба

Но Мэри, переодев свою хозяйку, ушла домой, и жирный парень вернулся в полном смятении.

Уордль и мистер Бен Эллен переглянулись.

– Джо! – сказал Уордль.

– Слушаю, сэр!

– Зачем ты выходил?

Жирный парень беспомощно окинул взглядом сидевших за столом и пробормотал, что он этого не знает.

– А, так ты не знаешь? – сказал Уордль. – Передай сыр мистеру Пиквику.

Тем временем мистер Пиквик, находившийся в самом бодром и превосходном расположении духа, развлекал всех за обедом и в данный момент вел оживленный разговор с Эмили и мистером Уинклем; в пылу беседы он учтиво наклонил голову, грациозно размахивал левой рукой, чтобы подчеркнуть свои реплики, и излучал безмятежные улыбки. Взяв ломтик сыра с блюда, он хотел было повернуться к своим слушателям и возобновить разговор, как вдруг жирный парень, нагнувшись к самой его голове, ткнул большим пальцем через плечо и состроил такую страшную и омерзительную гримасу, какую можно увидеть только в рождественской пантомиме.

– Ах, боже мой! – вздрогнув, воскликнул мистер Пиквик. – Что же это такое?

Он запнулся, ибо жирный парень уже успел выпрямиться и заснуть или притвориться крепко спящим.

– Что случилось? – спросил Уордль.

– Это удивительный мальчик! – отвечал мистер Пиквик, боязливо посматривая на парня. – Как ни странно, но, честное слово, я боюсь – у него в голове не все в порядке.

– Ох, мистер Пиквик, что вы говорите! – в один голос воскликнули Эмили и Арабелла.

– Конечно, я в этом не уверен, – продолжал мистер Пиквик, когда воцарилось глубокое молчание и все с испугом переглядывались, – но его поведение поистине устрашающее. Ой! – взвизгнул мистер Пиквик, подпрыгнув на стуле. Прошу прощения, леди, но он вонзил мне в ногу какой-то острый инструмент. Право же, он опасен.

– Он пьян! – в бешенстве заревел старик Уордль. Позвоните в колокольчик! Позовите лакеев! Он пьян!

– Я не пьян! – завопил жирный парень, падая на колени, когда хозяин схватил его за шиворот.

– Значит, ты сумасшедший, это еще хуже. Позовите лакеев! – повторил старый джентльмен.

– Я не сумасшедший, я в своем уме, – захныкал жирный парень.

– Тогда зачем же ты, черт бы тебя побрал, втыкаешь мистеру Пиквику в ногу какие-то острые инструменты? – сердито спросил Уордль.

– Он не смотрит на меня, – отвечал парень, – а мне нужно ему что-то сказать.

– Что ты хотел сказать? – раздались голоса.

Жирный парень разинул было рот, посмотрел на дверь спальни, снова разинул рот и согнутыми указательными пальцами вытер две слезинки.

– Что ты хотел сказать? – встряхнув его, спросил Уордль.

– Постойте! – вмешался мистер Пиквик. – Позвольте, я с ним поговорю. Что вы хотели мне сообщить, бедный мальчик?

– Я хотел шепнуть вам на ухо, – отвечал жирный парень.

– Чего доброго, ты хотел откусить ему ухо, – сказал Уордль. – Не подходите к нему. Он с норовом. Позвоните, чтоб его отвели вниз.

Мистер Уинкль уже схватился было за сонетку, но тут его остановили изумленные возгласы: влюбленный пленник, раскрасневшись от смущения, внезапно вышел из спальни и отвесил общий поклон присутствующим.

– Ох! – попятившись, воскликнул Уордль, отпуская на свободу жирного парня. – Это еще что такое?

– Я прятался в соседней комнате, сэр, с тех пор как вы пришли, – пояснил мистер Снодграсс.

– Эмили, моя девочка, – укоризненно сказал Уордль, – я ненавижу обман и ложь. – Это в высшей степени неделикатно и нечестно. Право же, я этого не заслужил, Эмили!

– Дорогой папа! – воскликнула Эмили. – Арабелла знает... все знают... и Джо знает, что я понятия не имела, где он прячется. Огастес, да объясните же все, ради бога!

Мистер Снодграсс, который только и ждал случая заговорить, тотчас же начал рассказывать, как он очутился в таком отчаянном положении; страх вызвать раздор в семье побудил его уклониться от встречи с мистером Уордлем; он хотел выйти в другую дверь, но так как она оказалась запертой, он поневоле вынужден был остаться. Положение было тягостное, но теперь он меньше об этом жалеет, ибо получил возможность заявить, в присутствии общих друзей, как глубоко и искренне любит дочь мистера Уордля, и с гордостью говорит, что это чувство взаимно, и если бы между ними пролегли тысячи миль или разлились воды океана, – все равно он ни на секунду не забудет тех счастливых дней, когда впервые... и так далее.

После такого торжественного заявления мистер Снодграсс снова отвесил поклон, заглянул в свою шляпу и направился к двери.

– Постойте! – заревел Уордль. Почему... чтоб вас побрали...

– ...небесные силы, – кротко подсказал мистер Пиквик, опасавшийся худшего.

– Ладно – небесные силы, – повторил Уордль, не возражая против такой замены, – почему вы мне сразу этого не сказали?

– Или не доверились мне? – прибавил мистер Пиквик.

– Ах, боже мой! – воскликнула Арабелла, спеша на выручку. – Какой смысл задавать сейчас все эти вопросы, когда вы из корысти хотели иметь зятя побогаче, и сами это знаете, а вдобавок вы такой вспыльчивый и жестокий, что вас боятся все, кроме меня! Пожмите ему руку и ради господа бога прикажите, чтобы ему принесли пообедать: у него такой вид, как будто он умирает с голоду. И пускай вам сейчас же подадут вина, потому что с вами сладу нет, пока вы не выпьете по крайней мере двух бутылок.

Достойный старый джентльмен ущипнул Арабеллу за ухо, расцеловал ее без всяких стеснений, очень нежно поцеловал свою дочь и горячо пожал руку мистеру Снодграссу.

– Она права по крайней мере в одном пункте, – весело сказал старый джентльмен. – Позвоните, чтобы нам дали вина.

Явилось вино, и в ту же секунду появился и Перкер. Мистеру Снодграссу накрыли за отдельным столиком, и, пообедав, он придвинул свой стул к Эмили, не вызывая ни малейшего протеста со стороны пожилого джентльмена.

Вечер прошел чудесно. Маленький мистер Перкер удивительно разошелся, рассказал несколько смешных историй и спел печальный романс, который оказался таким же забавным, как и его анекдоты. Арабелла была очень мила, мистер Уордль – очень весел, мистер Пиквик – очень приветлив, мистер Бен Эллен очень буен, влюбленные – очень молчаливы, мистер Уинкль – очень разговорчив, а все – очень счастливы.

– Сэмивел, – сказал мистер Уэллер, обращаясь к своему сыну утром после похорон, – я нашел его, Сэмми. Я так и думал, что оно там.

– Что вы нашли и где? – осведомился Сэм.

– Завещание твоей мачехи, Сэмми, – отвечал мистер Уэллер. – В нем сделаны распоряжения насчет оболгаций, о которых я тебе говорил вчера.

– А разве она вам не сказала, где оно лежит? – спросил Сэм.

– Ни словечком не обмолвилась, Сэмми, – отвечал мистер Уэллер. – Мы улаживали наши маленькие свары, а я старался ее подбодрить и совсем забыл спросить о завещании. И, пожалуй, я бы и спрашивать не стал, даже если бы вспомнил, – добавил мистер Уэллер. – Нехорошее это дело, Сэмми, надоедать больному вопросами об его деньгах, когда ухаживаешь за ним. Это все равно, что усаживать в карету наружного пассажира, слетевшего с крыши, вздыхать и спрашивать, как он себя чувствует, и в то же время запустить ему руку в карман.

Иллюстрировав свою мысль таким примером, мистер Уэллер достал из бумажника грязный лист почтовой бумаги, исписанный каракулями, беспорядочно лепившимися друг к другу.

– Вот он – документ, Сэмми, – сказал мистер Уэллер. – Я нашел его в маленьком чайнике на верхней полке буфета. Бывало, еще до замужества, она хранила там свои банковые билеты, Сэмивел. Я много раз видел, как она снимала крышку с чайника, когда нужно было платить по счетам. Бедняжка! Она могла бы наполнить своими завещаниями все чайники в доме и не почувствовала бы никакого неудобства, потому что последнее время почти не интересовалась этим напитком, вот только в вечера трезвости они закладывали фундамент чаем, чтобы залить его спиртным.

– Что же тут сказано? – спросил Сэм.

– Точь-в-точь то самое, что я тебе говорил, сын мой, – отвечал родитель. – «Двести фунтов оболгациями моему пасынку Сэмивелу, а все остальное мое имущество, какое бы оно ни было, моему мужу Тони Вэллеру, которого я назначаю моим единственным душеприказчиком».

– И это все? – осведомился Сэм.

– Все, – сказал мистер Уэллер. – А так как только мы с тобой заинтересованы и для нас все ясно и понятно, то мы преспокойно можем бросить эту бумажку в огонь.

– Что вы делаете, сумасшедший! – закричал Сэм, выхватывая бумагу, когда его родитель в простоте душевной начал разгребать угли, чтобы перейти от слов к делу. – Нечего сказать, хорош душеприказчик!

– А чем плох? – осведомился мистер Уэллер, сердито оглядываясь, с кочергой в руке.

– Чем плох! – воскликнул Сэм. – Да тем, что ее нужно сперва заверить, утвердить и присягу принести и всякие формальности проделать.

– Ты это не шутя говоришь? – спросил мистер Уэллер, опуская кочергу.

Сэм старательно спрятал завещание в боковой карман и взглядом дал понять, что не только не шутит, но говорит очень серьезно.

– Тогда я вот что скажу, – объявил мистер Уэллер после недолгих размышлений, – с этим делом надо идти к закадычному другу лорд-канцлера. Пелл должен обмозговать его, Сэмми. Он мастер разбираться в трудных юридических вопросах. Эту самую штуку мы сейчас же предъявим в Суд состоятельных, Сэмивел.

– Никогда еще я не видывал такого безмозглого старика! – вспылил Сэм. – Олд-Бейли, Суд состоятельных, алиби и всякая чепуха забили ему башку! Надели бы вы лучше парадный костюм да отправились бы по этому делу в город, вместо того чтобы проповедовать о том, чего не понимаете.