— Не ваша?

— Первый раз вижу.

— Я так и подумал, — сказал Карелла, потом добавил: — Не хочу показаться пародией на полицейского из телесериала, но все же вынужден предупредить вас, мистер Эллиот, не покидать этот город.

— Куда я могу деться? — спросил Эллиот.

— Кто вас знает. У вас есть тяга к Бостону. Так или иначе, послушайтесь меня и не исчезайте, пока я с вами не свяжусь.

— Что вы хотите найти на этом старом башмаке? — раздраженно спросил Эллиот.

— Может, немножко воска, который не растаял.


С пяти вечера за Фредом Липтоном следил Коттон Хоуз. Расположившись в седане напротив фирмы по продаже недвижимости, он увидел, как Липтон вышел на улицу, запер дверь и двинулся к своему «форду», припаркованному в квартале от здания. Соблюдая все меры предосторожности, Хоуз прокатился за Липтоном до его дома в полутора милях от Ашмид-авеню. Там он провел в унылом ожидании еще четыре часа, после чего его усилия были вознаграждены появлением объекта на улице. Липтон снова сел в «форд» и покатил в бар под странным названием «Эй! Эй! Веселей!». Поскольку Липтон не знал Хоуза в лицо, не догадывался о его намерениях, а кроме того, вывеска у входа обещала танцовщиц «топлесс», Хоуз решил, что есть смысл продолжить наблюдение в помещении. Когда он вошел, то его ждало запланированное разочарование. В этом городе девочки выступали не совсем «топлесс», а с легким довеском в виде прозрачного лифчика или звездочек на сосках. При том, что улицы кишмя кишели проститутками, Боже сохрани танцовщице продемонстрировать свои обнаженные грудные железы какому-нибудь разине из Сиу-Сити. Правда, танцовщицы, обычно были молоденькие и хорошенькие, старательно виляли попками под фонограмму на радость джентльменам на табуретах у стойки бара. Но «Эй! Эй! Веселей!» являл собой грустное исключение из правил. Девочкам было сильно за тридцать и они трудились в поте лица, но не вызывали того эротического отклика в аудитории, который предполагало подобное шоу. Коттон Хоуз сидел и скучал, мужественно выдерживая волны обрушивающегося на него электронного грохота. Он угрюмо косился на четырех танцовщиц, выделывавших положенные коленца. Время от времени он посматривал и на Фреда Липтона. Хоуз мрачно отметил про себя, что скорее всего, стереосистема обошлась хозяевам этого заведения дороже, чем исполнительницы, но в конце концов это был Калмспойнт, а не Айзола, и привередничать не следовало.

Липтон, похоже, был на короткой ноге с одной из танцовщиц, тридцатипятилетней крашеной блондинкой с силиконовыми грудями, увенчанными звездочками, и полными ягодицами. Закончив номер, она присела у стойки бара и, перекинувшись с Фредом несколькими фразами, проследовала к его столику в углу. Липтон заказал для нее выпивку, и они проговорили с полчаса, после чего блондинка снова выбралась на эстраду, чтобы продемонстрировать свои пышные формы гостям бара, которые следили за ней выпучив глаза, словно увидели великую балетную актрису, прогремевшую на весь мир в «Лебедином озере». Липтон заплатил по счету и удалился. Хоуз двинулся за ним следом, не испытывая никакого сожаления, что не может досмотреть представление. Липтон вернулся к себе домой, поставил «форд» в гараж и поднялся наверх. Решив, что теперь его объект завалится на боковую, Хоуз поехал обратно в «Эй! Эй! Веселей!», где заказал виски с содовой, надеясь вступить в контакт с толстозадой блондинкой.

Он сумел это сделать после того, как она закончила свой номер, как две капли воды похожий на предыдущие три, пять или пятьдесят пять номеров, исполненных ею в этих стенах. Когда она направилась то ли в уборную, то ли в артистическую, Хоуз загородил ей дорогу, чарующе улыбнулся и сказал:

— Вы прекрасно танцуете. Позвольте мне заказать вам что-нибудь выпить.

— Пожалуйста, — тотчас же ответила девица, подтвердив тем самым справедливость гипотезы Хоуза насчет того, что в ее служебные обязанности входило раскалывать клиентов на дополнительные порции разбавленного виски или имбирного пива, замаскированного под шампанское. Она отвела его к тому самому столику, где ранее сидела с Липтоном, и тотчас же, словно из-под земли, вырос официант с блокнотом и карандашом наготове. Девица заказала двойной бурбон с содовой. Возможно, фокус с шампанским не проходил по причине того, что местные предпочитали что-то попроще. Так или иначе Хоуз быстро заказал себе скотч с содовой, улыбнулся и сказал:

— Вы действительно здорово пляшете. Давно тут работаете?

— Ты полицейский? — вдруг спросила его собеседница.

— Нет, — отозвался Хоуз, сбитый с толку ее проницательностью.

— Тогда жулик?

— Нет.

— Тогда зачем ты носишь пушку?

— Кто это сказал? — пробормотал Хоуз.

— Я тебе говорю! Справа, на бедре. Я сразу заметила, как она топорщится, когда мы говорили в проходе. А потом, когда мы шли к столику, я прижалась к тебе и поняла, что это точно железка.

— Ты не ошиблась, — признался Хоуз.

— Значит, ты из полиции?

— Не совсем. Я охранник. Ночной сторож. Фабрика на углу Клайна и Шестой.

— Врешь. Если ты ночной сторож, то почему не дежуришь на своей фабрике?

— Я заступаю в полночь.

— А до этого напиваешься?

— Только изредка.

— А куда ты уходил — ты ведь уже здесь появлялся? — продолжала допрос девица.

— Значит, ты обратила на меня внимание? Очень приятно, — Хоуз сделал отчаянную попытку перевести разговор в традиционную плоскость трепа между мужчиной и женщиной, подальше от опасных глубин.

— Обратила, — равнодушно пожала плечами блондинка. — А что? Ты такой рослый и волосы у тебя рыжие. Как не заметить? Тебя небось зовут Ред?

— Меня зовут Хэмп.

— Это еще что такое?

— Уменьшительное от Хэмптон.

— Это имя или фамилия?

— Фамилия. Я Оливер Хэмптон. А тебя как зовут?

— Мое имя на афише. Не заметил?

— Увы.

— Меня зовут Ронда Спир.

— Настоящее имя?

— Сценическое.

— А настоящее как?

— А зачем тебе? Чтобы позвонить ночью и дышать в трубку?

— Позвонить я могу, но дышать не стану.

— Если не дышать, можно отдать концы, — заметила Ронда и рассмеялась. Потом залпом осушила стакан и сказала: — Можно мне еще один двойной бурбон?

— Запросто, — сказал Хоуз и, жестом позвав официанта, заказал по второй. — И сколько же ты выпиваешь за вечер? — поинтересовался он.

— Штук десять-двенадцать, — ответила блондинка. — Это же кока-кола. Раз ты из полиции, то должен знать.

— Я не из полиции и первый раз слышу про кока-колу, — отозвался Хоуз.

— Я разбираюсь в полицейских, — сказала Ронда. — А ты знаешь про кока-колу. — Она посмотрела на него в упор и спросила: — Что тебе от меня надо, начальник?

— Небольшая беседа.

— О чем?

— Ну хотя бы о том, почему ты рассказываешь полицейскому, если я, по-твоему, полицейский, что он платит за бурбон, а получает кока-колу.

Ронда пожала плечами:

— А что такого? Если бы эту дыру решили прикрыть, это сделали бы давным-давно. Но в участке все на подкорме — от лейтенанта до последнего патрульного. Мы даже иногда танцуем совсем с голыми сиськами. Нам не мешают. Так ты для чего пришел, начальник — получить свой кусок пирога?

— Я не полицейский, — тупо сказал Хоуз. — По мне, можешь выпить ящик кока-колы и танцевать с голой попой.

Ронда вдруг рассмеялась совсем по-девчоночьи. Искреннее веселье сильно изменило ее внешность — она вдруг на мгновение стала такой, какой, наверное, была, когда еще не успела очерстветь душой. Смех стих, милый образ растаял.

— Спасибо, солнышко, — сказала она официанту, подняла стакан и обратилась к Хоузу: — Ну ладно, пусть ты не из полиции. Какая разница?

— Салют! — сказал Хоуз, поднимая свой стакан.

— Салют! — сказала Ронда, и они оба выпили. — Ну а если ты не из полиции, то чего тебе нужно?

— Ты хороша собой! — сказал Хоуз.

— Так ты за мной следишь?

— Конечно. Так вот он, наверное, не обсуждал с тобой, почем тут кока-кола.

— Откуда тебе известно, о чем мы с ним толковали?

— Я ничего не знаю, просто я хотел сказать, что красивая женщина…

— Угу…

— Пользуется вниманием мужчин. Так что чего удивляться, если я проявил к тебе интерес? Вот, собственно, все, что я хотел сказать, — закончил Хоуз и пожал плечами.

— А ты не глуп, — заметила Ронда. — Прямо обидно…

— Что?

— Что ты работаешь в полиции.

— Слушай, сколько раз я тебе должен повторять? Я…

— Ты полицейский, — равнодушно перебила его Ронда. — Не знаю, что тебя интересует, но внутренний голос подсказывает мне, что нам лучше попрощаться. На всякий случай.

— Я ночной сторож, — уныло сказал Хоуз.

— Конечно. А я Лилиан Гиш. Ладно, разберись с официантом, а я пошла.

Она двинулась к стойке. Красные трусики, казалось, вот-вот лопнут, выпуская на свободу ее ягодицы. Хоуз вздохнул, расплатился и ушел.

9

В субботу утром в ожидании результатов анализа правой теннисной туфли, обнаруженной в картонном ящике у дома Эллиота, Карелла решил позвонить в три местные больницы, чтобы выяснить, не обращался ли случайно за медицинской помощью Сэнфорд Эллиот, растянувший сухожилие. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы названивать местным частным врачам. Карелла решил, что если ему не повезет с больницами, то он забудет о дальнейших расспросах. Но в тот день счастье оказалось на его стороне. Уже второй звонок оказался удачным.

В отделе скорой помощи больницы Буэнависта в тот день дежурил японец доктор Юкио Ватанабе. Он сказал, что, поскольку сейчас они не перегружены работой, он может проверить по журналу эту фамилию. Он добавил, что если бы Карелла позвонил час назад, то ему бы дали от ворот поворот, поскольку они разбирались с пострадавшими при дорожно-транспортном происшествии, где столкнулись три машины.