– Напрасно вы хотите тратиться на судебные издержки. – Сенфорд Эффинг расстегнул куртку. – А копии мне не нужно – я все записал на магнитофон.

Он показал крошечный аппаратик.

Когда Одри и ее адвокат удалились, Марш обратился к мисс Карпентер:

– Не волнуйся, Лесли. Вряд ли им удастся доказать, что ребенок от Джонни. Тем более, она при свидетелях заявила, что никогда не рассказывала Бенедикту о сыне. Потому я и старался выяснить все как можно подробнее. А завещание составлено довольно четко: если ко времени своей смерти он не будет супругом Лауры, все его состояние переходит к тебе, Лесли. Так что, стоит ей только ее появиться с доказательствами своих законных прав – а это кажется мне теперь маловероятным, – и ты можешь ничего не бояться.

– Непосвященный человек вечно сталкивается со всякими трудностями, – заметила Лесли. – Я имею в виду дела с адвокатами.

– А именно?

– Совершенно невозможно понять ваши вычурные ходы. Юридический аспект меня совсем не интересует, Эл. И если я удостоверюсь, что ребенок мисс Уэстон действительно от Джонни, вопрос о завещании будет закрыт раз и навсегда. Я считаю, что законные права принадлежат только его сыну. Ну, конечно, я уже и об осуществлении планов своих мечтала – больше всего хотелось организовать строительство в Западном Гарлеме, – но руки у меня не опустятся ни в какой ситуации. Всегда я была бедна как церковная мышь, и вечно меня преследовали неудачи. Так что я просто вернусь к своим мечтам, буду ждать, сама стирать чулки и сушить их на батарее. Очень рада была снова вас увидеть, инспектор, и вас, мистер Квин. И вас, мисс Смит. Расскажите мне, чем все закончится, Эл.

И, одарив каждого улыбкой, Лесли исчезла.

– Вот это девушка! – проговорил инспектор. – Будь я помоложе лет на тридцать…

– Слишком хороша, чтобы ее качества соответствовали действительности! – сердито бросил Эллери, но, когда отец спросил: «Что ты сказал, мальчик?» – он только покачал головой: – Так, пустяки. Не имеет значения… – И занялся своей трубкой.

– Благодарю вас, мисс Смит, – произнес Марш, и та, поднявшись, гордо прошествовала мимо Квинов к двери. Из комнаты она выпорхнула легко, словно девочка.

– Складывается впечатление, – продолжал Марш, – что во всем скрыта какая-то ирония. Посудите сами: один из пунктов завещания Бенедикта-старшего позволял двоякое толкование, и Джонни воспользовался им, чтобы получать по пять миллионов после каждой своей женитьбы. А теперь такая же история происходит с его личным завещанием. Неужели так трудно прислушаться к советам адвокатов и не составлять подобные документы самостоятельно… Ну а Дэви меня все же беспокоит.

– Наверняка Уэстон где-нибудь его подцепила, – буркнул инспектор, вспоминая жаргон своей юности. – Впрочем, идиоткой я бы ее не назвал… она бы не стала рисковать, если бы все высосала из пальца. И Эффинг не из тех адвокатов, которые берутся за спорные дела без крупного вознаграждения. Коли уж он взялся, можете быть уверены: ребенок существует. Но то, что он от Бенедикта и Одри никогда ему ничего не говорила… – Старый инспектор покачал головой. – Я не знаю, мистер Марш, какое отношение ее претензии могут иметь к делу об убийстве, но одно скажу точно: этот факт мы должны принять во внимание. Никто еще не придумал, как нам доказать отцовство или, наоборот, непричастность к нему Бенедикта?

– Меня это вообще не касается, – произнес Марш. – Пускай Эффинг доказывает свою правоту.

– Эффинг, – повторил Эллери со страхом и поднялся. – Какой же он все-таки крючкотвор. Ну, ты идешь, отец?


В наше время, когда на улицах столь часто грабят прохожих, насилуют девушек, убивают и совершают прочие, не менее грязные поступки, некоторые граждане, однако, ничуть не боятся выходить на вечерние прогулки по пустынному городу. Напротив, они ужасно любят шататься ночью в парке.

Кто же эти герои? Эти столпы мужества? Владельцы черного пояса? Вернувшиеся домой с медалью за храбрость вояки? Отнюдь нет. Это сами грабители, насильники, убийцы, которым, словно летучим мышам, уютно и тепло в тех местах, где более примитивные люди дрожат от страха.

Именно этим и объясняется тот факт, что двадцать четвертого апреля, около двух часов утра, как позднее отметил в своем отчете некий детектив, в Центральный парк со стороны Пятой авеню, через ворота, расположенные немного южнее картинной галереи, вошел Берни Фолке и уверенно зашагал к кустам возле одного из строений. Там он присел на землю и словно растворился в ночи.

Если супруг Марсии чего и боялся, то отнюдь не темноты и не ножа, приставленного к горлу. Закулисная сторона жизни ночных улиц была ему знакома с детства.

И тем не менее, чувствовал он себя скованно.

Луна исчезла за облаками. Из окон музея пробивалось лишь хилое аварийное освещение. Воздух был влажным и холодным.

Пальто Фолке не надел и совсем скоро окончательно замерз. Но уходить он и не думал. Ему показалось, что продрожал он почти час. На самом деле с того времени, как он занял свой наблюдательный пост, и до момента, когда на дорожке появилась человеческая фигура, прошло всего минут десять. Сперва ее было видно отчетливо, потом она слилась со стеной музея, снова отделилась и начала приближаться к Фолксу. Тот так и замер в своих кустах.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – раздался тихий шепот.

Скованности Фолкса как не бывало.

– Принесли? – спросил он.

– Да… где вы? Здесь так темно…

Фолке не раздумывая вышел из укрытия.

– Давайте сюда, – сказал он, протягивая руку.

Бывает, что люди кричат от страха, а бывает, и от предчувствия, которое предупреждает об опасности быстрее, чем она появится. Фолксу пришлось пережить и то и другое, когда пришедший протянул ему толстый конверт и еще кое-что. Король обманщиков хотел повернуться и побежать, но было поздно.

Громадный нож уже пропорол ему брюхо, вонзившись острой стороной вверх.

Фолке застонал. Колени у него подогнулись, и он начал падать.

Незнакомец не отпускал ножа, и тот продолжал резать тяжелое тело, оседавшее на землю.

Свободной рукой пришедший забрал конверт обратно.

Потом небрежно бросил нож на убитого.

В следующее мгновение он уже снял резиновые перчатки, сунул их вместе с конвертом в карман и вышел из парка через противоположные северные ворота. Если его кто и видел, то наверняка счел легкомысленным жителем Нью-Йорка, сделавшим из себя удобную мишень для преступников и рискнувшим увеличить число статистических жертв, павших уже в этом парке.


– Я здесь, Эллери.

Щурясь от яркого света прожектора, Эллери прошел через оцепление туда, где его отец разговаривал с каким-то человеком в форме. Тот как раз отдал Квину-старшему честь и направился к группе криминалистов, толпящихся вокруг трупа.

– Тело парковый сторож обнаружил, – сказал инспектор. – А ты не спешил.

– В четыре часа утра это не так легко сделать. Есть какие-нибудь новости?

– Пока нет, – ответил отец и неожиданно начал изрыгать проклятия. Похоже было, что он специально приберег их к прибытию своего сына и теперь предпочитает выговориться, а не скользить по тонкому льду бюрократического протокола. – Кто-то мне еще ответит! Ведь я приказывал глаз не спускать с Берни Фолкса!

– Как же ему удалось уйти от твоего хвоста? И где? Когда?

– Да почем я знаю-то. Наверное, через крыши улизнул. Главное, у всех дверей люди стояли. А на крыше, надо же – никого! Ну, он у меня еще попляшет, этот Вели!

– Ты же сам жаловался, что у тебя не хватает кадров, – напомнил ему Эллери. – Вели слишком опытен, чтобы допустить такую осечку. Скорее всего, на крышу просто некого было послать.

Инспектор задвигал усами. Что ж, возможно, его сын и прав. Погрузившись в свои мысли, он даже не расслышал последних слов Эллери и переспросил:

– Что?

– Я говорю, – повторил Эллери, – могло просто получиться совпадение.

– Какое совпадение?

– Фолке с юности по кривой дорожке шел. И кто знает, каких врагов он себе нажил? Да тут за каждым кустом может сидеть его недруг. Понимаешь, отец, ведь не обязательно убийство Фолкса связано с тем, которое мы расследуем.

– Все верно.

– И тем не менее, продолжаешь думать свое?

– Тоже верно, – ответил инспектор. – А самое интересное, что ты со мной согласен.

На противоположном конце оцепленного места поднялось какое-то волнение. И в свете прожектора возникла огромная фигура сержанта Вели. Его правая рука, как и полагается в подобных случаях, была скована с левой рукой Марсии. Рядом с ней сержант выглядел даже щуплым.

Инспектор поспешил в их сторону. За ним последовал и Эллери, которому изо всех сил приходилось бороться с координацией движений, свойственной ему в четыре часа утра.

– Миссис Фолке, сержант Вели сообщил вам о случившемся?

– Сказал только, что Берни мертв.

«Дама, скорее, ушла в себя, на женщину, убитую горем, она не похожа, – подумал Эллери. – Или это шок?» Но шоком здесь и не пахло. На ней были брюки с матроской и короткое кожаное пальто. Для приведения в порядок лица у нее не хватило времени. На щеках еще лежал крем, а голова была просто повязана платком. Она старалась не смотреть в сторону полицейских.

– Как это случилось, инспектор? – наконец вымолвила Марсия.

– Его убили ножом.

– Ножом? – Марсия быстро заморгала глазами. – Убили! О, боже ты мой, убили!

Будь он японцем, равнодушно заметал инспектор, мы бы поговорили и о самоубийстве. Ведь вы знаете, что такое харакири? Да, мистера Фолкса зарезали ножом, который преспокойно оставили лежать сверху на трупе. И – могу поклясться – никаких отпечатков пальцев мы там не отыщем. Вы в состоянии опознать сейчас своего супруга?