– А его бывшие супруги?

Инспектор Квин покачал головой.

– Тут тоже никакого криминала. Марш познакомился со всеми тремя через Джонни. И контактировал с ними только как его адвокат. К тому же он предпочитает другой тип женщин. Ему по душе хрупкие и нежные создания.

Эллери ухмыльнулся.

– Однажды Эл показывал фотографии матери. Она как раз была хрупкой и нежной.

Отец нахмурился.

– А ну, сгинь с моих глаз, дай спокойно поработать! – У инспектора был старомодный взгляд на жизнь, и шутки о нездоровой связи матери и сына его не радовали. Эллери направился к выходу, но старик остановил его вопросом: – Ты куда теперь?

– Мне у Эла кое о чем спросить надо. Потом расскажу, отец.


Мисс Смит заявила, что мистер Марш занят с клиенткой и мешать ему ни в коем случае нельзя. Кроме того, о встрече с мистером Маршем следует договариваться предварительно. Она, конечно, понимает, что речь идет об уголовном деле, но на уступки пойти не может. Тон и манеры мисс Смит, очевидно, должны были показать Эллери, что, памятуя о недавних событиях в усадьбе Бенедикта, другая на ее месте просто бросила бы ему в лицо слово «свинья», но она, будучи продуктом викторианской эпохи, может произносить такие выражения лишь мысленно, хотя в глазах они и читаются.

Эллери всегда вел себя в присутствии дам по-джентльменски. Поэтому, не вступая ни в какие пререкания, написал на клочке бумаги несколько строк и очень вежливо осведомился у мисс Смит, не сумеет ли она передать записку мистеру Маршу, несмотря на его безумную занятость.

– Не сумею, – ответила та.

– Вы меня удивляете, мисс Смит. Вполне вероятно, что вам не хочется этого делать или у вас нет такого права, но согласиться с тем, что вы не сумеете, я никак не могу. Двигаетесь вы нормально, никаких дефектов у вас нет. Трудно поверить, что вы не в состоянии совершить подобное действие.

– Ловко вы повернули! Наверное, кажетесь себе очень умным… А сами – обычный насмешник.

– Решительно протестую! Ведь должен кто-то бороться за чистоту речи?

– В таком случае вы наверняка наслаждаетесь, слушая, как по радио и телевидению засоряют английский язык.

– Великолепно, мисс Смит! У вас есть чувство юмора. Так как мы поступим с запиской Элу Маршу?

Но тут в приемной появился сам адвокат. Он взглянул на мисс Смит с удивлением.

– Мисс Смит сама не своя. В чем дело, Эллери? Твое обаяние подействовало, или случилось что-нибудь?

– Ни то и ни другое. Я просто хотел поговорить с тобой о Бенедикте. Это займет всего минуту.

– У меня и ее нет, к сожалению. На очереди некий старый господин, убежденный в том, что заставлять ждать человека его возраста – просто преступление. Ему девяносто. А что, если ты заскочишь ко мне домой? Около семи, хорошо? Как раз на ужин, если у тебя нет других планов. Мой повар Луи служил раньше в «Ле Павийоне». Адрес тебе мисс Смит подскажет.


Марш занимал последние два этажа в доме на Саттон-Плейс. Эллери смотрел сверху на мрачный город – зима в нем еще чувствовалась – и наслаждался уютом роскошного жилья. Сначала слуга по имени Эстебан провел его в огромную гостиную, выдержанную в средневековом духе, с массивной дубовой мебелью, коваными железными украшениями, оружием на стенах и охотничьими трофеями.

Расхаживая взад и вперед в ожидании Марша, Эллери по привычке прикинул, во что могла обойтись вся эта обстановка хозяину.

Каждая комната здесь напоминала скорее помещения клуба девяностых годов. В маленьком спортивном зале располагались гимнастические снаряды, гантели, гири, велосипед и другие принадлежности для поддержания формы не молоденького уже атлета.

Встречались тут и неожиданные вещи.

Половину одной из стен занимала стереофоническая система с богатейшим набором пластинок Чайковского и Бетховена. Эллери никак не предполагал, что Марш окажется романтиком. Проигрыватель был включен. Сочный шаляпинский бас исполнял на русском языке арию Гремина из «Евгения Онегина». Эллери и сам любил слушать эту оперу в минуты покоя.

Восхитил его и книжный шкаф с массивными стеклами. В нем были собраны редкие американские, французские и английские издания произведений Мелвилла, Рембо, Верлена, Генри Джеймса, Пруста, Уайльда, Уолта Уитмена, Андре Жида, Кристофера Марло и других авторов. Рядами стояли первоиздания, сразу напомнившие Эллери о деньгах. Были здесь и редкие книги по искусству – в основном альбомы с репродукциями картин Леонардо да Винчи и Микеланджело. В нишах дубовых стен красовались бюсты Сократа, Платона, Юлия Цезаря, Вергилия, Горация, Катулла, Фридриха Великого и так далее, и так далее…

– Я вижу, ты осматриваешь мои сокровища, – сказал Марш и выключил проигрыватель. – Извини, что заставил тебя ждать, но этот старец продержал меня до самого вечера. Что выпьешь? – На нем сейчас был обычный уличный костюм и рубашка с открытым воротом.

– Все что угодно, только не «Бурбон».

– Ага, плохо относишься к нашему национальному изобретению?

– Просто однажды зверски перебрал. Хотя зачем оскорблять зверей? Короче, с тех пор даже смотреть на него не могу.

Марш прошел к бару.

– Никогда не поверю, что ты можешь напиться.

– В твоих устах это звучит как обвинение. Свет моей жизни расстался тогда со мной…

– Ты имеешь в виду любимую девушку?

– Разумеется, не мужчину! За кого ты меня принимаешь, Эл?

– Ну, я не знаю… Вот, возьми свой джин. Он совсем не похож на «Бурбон». – Марш опустился в кресло и, сделавшись сразу удивительно маленьким, сунул нос в стакан. – Я никогда не считал тебя добрым человеком, Эллери, ты меня даже немного беспокоишь.

– Спасибо, – сказал Эллери. – Завидую твоим книгам. Только сейчас я начинаю понимать все преимущества богатства.

– Аминь! – произнес Марш. – Но, наверное, ты не для того пришел, чтобы любоваться моей коллекцией. Давай, выкладывай.

– Скажи, Эл, ты еще помнишь субботу в Брайтсвилле?

– До конца жизни мне ее не забыть.

– Ну так вот. Тебе известно, что я слышал, как Джонни говорил о своем намерении изменить завещание?

– Да.

– А теперь кое-что из его болтовни заставило меня призадуматься. Никак не уловлю смысла. Он заявлял, что все три его брачных союза были основаны на чисто деловых принципах. Что он под этим подразумевал?

Марш откинулся в кресле со стаканом и ментоловой сигаретой в руках.

– По воле его отца, состояние Бенедиктов было оставлено тресту, и Джонни получал в год только по триста тысяч долларов. Наверное, тебе не нужно объяснять, что человек с его вкусами, привычками и образом жизни не мог уложиться в подобную сумму.

– Значит, он нарушил волю отца?

– Это исключалось. Но выход из положения был. – Марш пожал плечами. – Джонни постоянно меня спрашивал, нельзя ли каким-то способом увеличить доход. Внимательно изучив завещание Бенедикта-старшего, я изыскал такие возможности. И как-то в шутку намекнул на них Джонни. Дело в том, что одна из формулировок документа могла допустить интерпретацию, о которой мистер Бенедикт-старший никогда бы и не подумал.

– Звучит очень увлекательно. И что же там было сказано?

– Согласно одному из пунктов завещания в случае женитьбы Джонни должен был получить пять миллионов долларов.

Эллери рассмеялся.

– Ты же знаешь, что человеком он был неглупым. Ведь жениться можно один раз, а можно и несколько.

Короче говоря, теперь следовало добиться того, чтобы при каждом новом браке в карман ему падало по пять миллионов. Объясняя все это Джонни, я совершенно не думал, что он так серьезно отнесется к моим словам и, более того, всю свою жизнь построит, ориентируясь на злополучный пункт. Он же настоял обратиться в суд и, как всегда, выиграл: нашу формулировку приняли. Тогда-то и началась свистопляска с женитьбами и разводами…

Эллери покачал головой.

– Исключительно деловой подход. Выходит, все его брачные церемонии были ключом к туго набитому сейфу. Новая женитьба новый ключ, новый улов!

– Вот именно! И он не обманывал своих будущих жен. Они знали, чего ждать от этого брака. Что касается меня, Эллери, то я категорически возражал против изменения условий, относящихся к миллиону долларов. – Сильная рука Марша крепче сжала стакан. – Наверное, глупо признаваться, но мы здорово поцапались с Джонни, когда он решил урезать суммы от миллиона до ста тысяч. Я сказал, то это было бы нарушением обещаний, обманом, в котором я не желаю принимать участия. Мы так и оставили вопрос открытым.

– Когда произошел спор?

– На обратном пути из Англии. В самолете…

– Но в тот вечер мне показалось, что ты целиком и полностью на стороне Джонни. Ты уверен в своей искренности, Эл?

– Я не пытаюсь тебя обмануть, Эллери. В конце той недели Бенедикт недвусмысленно дал мне понять, что если я не перестану сопротивляться, то, невзирая на нашу дружбу, он возьмет себе другого адвоката. Пришлось взвесить все «за» и «против». Я знал Джонни с юношеских лет, и, черт подери, как он мне нравился! К тому же я не мог оправдать этическое поведение этих трех женщин, болтающих о романтической любви и хладнокровно подписывающих деловой договор. В конце концов, как он и предвидел, я принял его сторону. Хотя с тех пор, должен сознаться, меня мучают угрызения совести.

Эллери допил, наконец, джин. Марш поднялся за второй порцией.

– Ну, хорошо, – произнес Эллери. – Нет ничего более легкого, чем осуждать других. Давай вернемся к Лауре, которую ищут до всему миру. Ты действительно не знаешь ее, Эл?

– Действительно. И, по-моему, я тоже начинаю думать, что она существовала только в фантазии Джонни. Хотя мне и непонятно, зачем он вдруг вставил ее в завещание.