– Вы совершенно правы, – сказал Эллери. – Теперь она ничего не получит. Все состояние переходит к родственнику Бенедикта. Эл, а Лесли это кто?

– Лесли Карпентер? Понимаешь, все остальные родственники Бенедикта уже мертвы. Кстати, Лесли надо сообщить о случившемся.

– Мистер Нейби, прочитайте, пожалуйста, то место из завещания, в котором говорится о наших ста тысячах долларов, – попросила Элис.

Комиссар бросил беглый взгляд на документ в своей руке.

– К сожалению, не могу.

– Что значит «не могу»?

– В завещании ни вы, ни мисс Кемп, ни мисс Уэстон не упоминаются. Тут не сказано ни о ста тысячах, ни о какой-то другой сумме… – И после того, как улеглись возмущенные крики женщин, начальник полиции продолжил: – Очень умно с его стороны заранее не оставлять вам ни цента.

– Все правильно! Естественно, – нервно хихикнула Марсия. – Какая подлость!

– Скорее проницательность, – поправил ее Эллери, – предложить сделку и до получения согласия своей воли по отношению к вам не фиксировать. Думаю, что, составляя завещание, он был озабочен только защитой интересов Лауры и своего родственника.

– Другими словами, – сухо заметил инспектор, – если Джонни Бенедикта лишила жизни одна из вас, она пожала то, что посеяла.

Криминалисты Нейби и врач появились, когда начало светать. Начальник полиции отослал бывших жен и мисс Смит в их комнаты и отправился телефонировать о случившемся прокурору и шерифу. Квины поехали к себе, чтобы хоть немного вздремнуть. Уже в машине Эллери мрачным тоном заметил:

– До сих пор задаю себе вопрос, прав ли Марш, признавая новое рукописное завещание действительным?

– Ты же сам говорил, что он хорошо знает свое дело, – ответил инспектор. – Поэтому с его мнением приходится считаться. Но какое же миллионное завещание без яростной борьбы? Вся троица наверняка найдет жадных до денег адвокатов, которые постараются растянуть дело на многие годы, чтобы заработать побольше.

Эллери пожал плечами.

– Наверняка и Марш, и другие адвокатские фирмы, работавшие на Джонни, достаточно влиятельны и сильны. Ну, будем мы исходить из того, что рукописное завещание исключает все предшествующие. В таком случае убийство действительно совершено напрасно. В ито-ге-то все достается Лесли Карпентеру.

– Ты можешь себе представить, что сейчас чувствуют три жадные бабы? И в первую очередь та, которая проломила череп Джонни Бенедикту?.. Я что-то не так сказал, сынок?

Эллери остановившимся взглядом смотрел куда-то вдаль.

– Ты словно в облаках витаешь…

– Меня все время что-то беспокоит с тех пор, как мы побывали в комнате Джонни.

– Что именно?

– Сам не знаю. Какое-то странное чувство… Будто мы чего-то не заметили.

– О чем ты?

Эллери затормозил и выключил мотор.

– Если бы я мог ответить на этот вопрос, отец, я бы не витал в облаках, как ты выразился. Да, можешь считать, что наш отпуск закончился.

Лесли приехал в понедельник днем. Вернее, не приехал, а приехала, ибо из такси вышла женщина.

– Я никак не мог подумать, – сказал Марш Квинам, – что вы станете представлять Лесли мужчиной. Джонни познакомил меня с ней, когда она только-только выросла из детских ботиночек. Как жизнь, Лес?

Она повернулась к Маршу с приветливой улыбкой. На несколько лет моложе Бенедикта, она отличалась от своего усопшего родственника не только полом, но и многим другим. В то время как Бенедикт вырос в роскоши, Лесли всю жизнь вынуждена была за себя бороться.

– Мою мать – сестру отца Джонни – дед выбросил на улицу, лишив наследства, как в старых викторианских романах. Судя по всему, она была мятущейся личностью и богатство совершенно не ценила. Но самое неприятное заключалось в том, что мать позволила себе влюбиться в человека, не имеющего ни денег, ни общественного положения. – Уголки рта Лесли дрогнули. – Бедный дедушка, он не смог ее понять, а моего отца назвал охотником за приданым. Это отец-то – охотник! Да он любил деньги еще меньше, чем мать их любила.

– Вы живописно рисуете портреты своих родителей, – заметил Эллери с улыбкой.

– Спасибо, сэр. Папа работал учителем в сельской школе за какие-то гроши. Человеком он был рассеянным, терпел постоянные нападки со стороны начальства, считавшего коммунистом любого, кто прочел больше двух книг. Он умер в сорок один год от рака. У мамы было больное сердце… Если мои слова напоминают вам обличительную речь, то я здесь не виновата. Все было действительно так… Чтобы содержать семью, мне пришлось бросить школу. Только после смерти матери я вернулась обратно в колледж и сдала экзамены. С тех пор работаю в области воспитания и благотворительности.

Наверное, Джонни считал, что мою мать выгнали из семьи несправедливо и что отец его также несправедливо унаследовал все дедовские деньги. Бедняга Джонни! Он часто навещал нас и предлагал самые разные суммы. Но ни папа, ни мама никогда у него ничего не брали. Я была не так горда, чтобы отказаться от поддержки Джонни, – ведь мне предстояло вернуться в колледж и с долгами рассчитаться. Скорее всего, Джонни такими поступками просто оправдывал себя в собственных глазах. Считал, что творит хоть какое-то добро с помощью своих денег. Если это и меня в какой-то степени оправдывает – тоже хорошо. – И маленький подбородок Лесли приподнялся на пару дюймов.

Пытаясь подавить улыбку, инспектор Квин спросил:

– Мисс Карпентер, а не говорил ли мистер Бенедикт, что собирается сделать вас своей главной наследницей?

– Нет, ни разу. Я даже и о безделице какой-нибудь мечтать не смела, например о часах. Мы же были с ним, что называется, на тропе войны, всегда расходились в мнениях по политическим и общественным вопросам. Помнишь, Эл? Подтверди, что я никогда не тянула с Джонни за одну веревку.

– Все верно, Лес, – сказал Марш, – но, тем не менее, ты ему очень нравилась. Больше, чем кто-то другой. Возможно, он даже был влюблен в тебя.

– О, перестань, Эл! Я же мешала ему, словно рыбная кость, застрявшая в горле. Я была единственным человеком, у которого доставало мужества называть Джона Леверинга Бенедикта Третьего прямо в лицо бесполезным для общества, боящимся работы и проводящим свою жизнь в бесцельных развлечениях паразитом. Ведь он со своими деньгами мог совершить столько добрых дел!

– Ты не совсем справедлива к нему, Лес, – бросил Марш. – Разве последний его поступок – дело не доброе?

Лесли Карпентер взглянула на него удивленно.

– О, да… поверишь ли, я совершенно о нем забыла… Значит, все правда? И я могу теперь осуществить планы, о которых прежде только мечтала?

Эта социологистка начала раздражать Эллери, и он принялся внимательно ее рассматривать. Внешне она походила на фарфоровую куколку – вся просвечивала насквозь, – но материал, из которого ее вылепили, наверняка был гораздо прочнее фарфора. Движения головы и блеск в глазах предупреждали всякого, кто бы задумал ей противоречить, что здесь он получит должный отпор.

Однако в Лесли таилась не только сила, выработанная долгими годами борьбы за существование, но и женственность, и какая-то наивная, притягивающая к себе искренность. А вдобавок у нее были теплые голубые глаза – парадокс природы.

Тут Лесли внезапно повернулась к Маршу и резко спросила:

– Сколько я унаследую, Эл?

– Тебе ответил еще отец Джонни. Согласно завещанию Бенедикта-старшего после смерти Джонни его наследники получают все состояние Бенедиктов. Но точнее было бы сказать: доходы с состояния, ибо последнее находится под контролем опекунского совета. Мистер Бенедикт считал нецелесообразным делить его даже после своей смерти.

– О, – вздохнула Лесли. – Это отрезвляет, как холодный душ. В какой же, наконец, сумме выражается состояние? Вернее, доходы с него?

– Ну, проблем с добрыми делами у тебя не будет! Может, еще и самой останется пара долларов. Подожди… сейчас подумаю. Короче говоря, в твое распоряжение поступят около трех миллионов долларов в год.

– О, господи! – прошептала Лесли и со слезами на глазах упала в объятия Марша.


Когда известие об убийстве Джонни Бенедикта просочилось из Брайтсвилла, пресса, радио и телевидение набросились на него, словно рой мух. Читатели и зрители непременно хотели познакомиться с новой сенсацией. У Нейби и его маленького отряда, который еще не пришел в себя после усмирения восставших студентов, забот был полон рот. В конце концов, Нейби пришлось попросить помощи у государственной полиции и освободить местность от целой армии надоедливых журналистов и прочих сплетников. Порядок восстановился только после того, как было принято решение создать комиссию из представителей различных органов информации и поручить им взять интервью у бывших жен Джонни Бенедикта и Лесли Карпентер в гостиной особняка. На эту суматоху Нейби и Квины смотрели с такого расстояния, чтобы не попасть в объективы фотоаппаратов и телевизионных камер, но в то же время иметь возможность за всем внимательно наблюдать. Если говорить о бывших женах Бенедикта, то для них, казалось, важнее всего было именно попасть в кадр. Скорбными голосами рассуждали они о безвременной кончине бывшего супруга и его добродетелях. Вероятно, по тактическим соображениям все три решили не очернять Бенедикта перед общественностью. Во всяком случае, они не могли этого сделать, не посоветовавшись со своими адвокатами. Высказывания Лесли ограничились тем, что для нее все было полнейшей неожиданностью и что с помощью нежданного богатства она надеется осуществить свои давнишние мечты.

Тот, кто был внимателен, смог в этом месте познакомиться и с замечанием Марсии: «Такого никогда не случится, крошка!» На счастье мисс Кемп, кроме Квинов и Нейби ее никто не услышал.

Позднее, когда газетчики и телевизионщики уехали, они спросили, какой смысл она вкладывала в эти слова. Но Марсия быстро нашлась и ответила, что никакого намерения угрожать мисс Карпентер у нее не было, а просто она имела в виду, что бывшие жены еще поборются за свои права и наверняка выиграют.